Хитрости Локка Ламоры - Линч Скотт - Страница 20

– У господина Фервайта железный характер, моя дорогая. – Дон Лоренцо стоял в ленивой позе у ограды поодаль от них – в просторных белых шелках, темно-оранжевом безрукавном дублете, застегнутом только на нижнюю застежку, и белом шейном платке с небрежно распущенными концами. – Вчера он подвергся жестокому нападению, а сегодня бросает вызов каморрскому солнцу, нарядившись в одежды, на изготовление которых пошло столько шерсти, что и на пять камзолов хватило бы. Должен сказать, Лукас, я все больше и больше радуюсь, что перехватил вас у Джакобо.

Локк поблагодарил молодого аристократа за лестные слова легким поклоном и смущенной улыбкой.

– Ну, по крайней мере, выпейте чего-нибудь, господин Фервайт.

Донья София положила ладонь на руку Локка, буквально на мгновение, но он успел ощутить жесткие мозоли и рубцы от химических ожогов, которые не скрыть никакими ухищрениями. Значит, она и впрямь самый что ни на есть настоящий алхимик-ботаник и этот великолепный плавучий сад является не только плодом ее замысла, но и непосредственным творением ее рук. Столь незаурядные способности предполагают холодный, расчетливый ум. Лоренцо определенно человек горячий и порывистый, но, будучи еще и человеком явно неглупым, он наверняка прислушается к мнению жены, прежде чем соглашаться на какие-либо предложения Лукаса Фервайта. Посему Локк застенчиво улыбнулся донье Софии и неловко кашлянул. Пускай она думает, что ее чары на него действуют.

– Я бы с превеликим удовольствием, любезная донья София, – сказал он, – когда бы мог вам поручиться, что не захмелею. Я не в первый раз в Каморре по торговым надобностям и хорошо знаю, как у вас здесь пьют в ходе деловых переговоров.

– Утро для потения, ночь для сожаления, – проговорил дон Сальвара, отступая от ограды и подавая знак слуге. – Конте, сдается мне, наш гость сейчас заказал не что иное, как «имбирный огонь».

Конте сноровисто принялся за дело: выбрал узкий хрустальный бокал, налил в него на два пальца чистейшего имбирного масла цвета прокаленной корицы, потом щедро плеснул мутно-белого грушевого бренди, а затем добавил прозрачного крепкого ликера под названием «адженто», который на самом деле был не ликером в подлинном смысле слова, а кулинарным вином, настоянным на редисе. Далее Конте обернул левую руку мокрой салфеткой, а правой вытащил из закрытой тлеющей жаровни, стоявшей рядом с питейным шкафом, тонкий железный пруток с докрасна раскаленным кончиком. Пруток этот он на секунду сунул в бокал – раздалось громкое шипение, пыхнуло облачко пряного пара, – после чего взболтал напиток тремя резкими движениями и подал гостю на тонком серебряном блюдечке.

В своей жизни Локку неоднократно приходилось участвовать в подобных ритуалах, но всякий раз, когда «имбирный огонь» опалял его губы и десны язвящим холодным жаром (еще даже прежде, чем обжигал язык и горло), он невольно вспоминал Сумеречный холм и жестокие уроки Воровского наставника; вспоминал жидкий пламень, словно бы проникавший в носовые пазухи и горевший за глазными яблоками столь жарко, что их хотелось вырвать. Достоверно изобразить не самые приятные ощущения от первого глотка «имбирного огня» было гораздо проще, чем изображать интерес к донье.

– Бесподобно… – Локк закашлялся и легонько подергал за черный шейный платок, чтобы чуть-чуть ослабить; супруги Сальвара очаровательно улыбнулись. – Я в очередной раз вспомнил, почему моя торговля более слабыми напитками идет в Каморре столь успешно.

Один день в месяц – каждый четвертый Праздный день – Плавучий рынок превращался в Плавучий цирк. Торговые суда не заходили в огромный круглый водоем, примыкающий к Анжевине, но стояли на якоре или лежали в дрейфе поблизости от него, в то время как добрая половина города собиралась там на представление.

В Каморре никогда не было большого каменного или стеклянного амфитеатра, поэтому здесь сложилась необычная традиция сооружать его плавучее подобие раз в месяц. В заводь заходили громадные многоярусные барки на буксирной тяге и надежно причаливались к каменным волнорезам. Всякая такая барка, подобная вырезанной из стадиона трибуне, обслуживалась отдельной семьей или сборной купеческой командой, одетыми каждая в свое форменное платье. Все они яростно боролись за зрителей, да и между постоянными зрителями нередко вспыхивали шумные споры за места на излюбленных «трибунах».

Выстроенные должным порядком, многоярусные барки занимали примерно половину окружности Плавучего рынка. Для судов, заплывающих в заводь, оставлялся узкий проход, а на другой стороне водоема становились полукругом прогулочные барки знати, которых обычно насчитывалось около сотни, а по праздникам – в полтора раза больше. Сегодня был как раз праздник: до летнего солнцестояния и Дня Перемен оставалось меньше трех недель.

Еще даже до начала представления заводь являла собой увлекательное зрелище: неисчислимое множество людей, бедных и богатых, толпящихся на волнорезах и теснящихся на плавучих трибунах, мерящихся силами в традиционной борьбе за лучшие места, главная прелесть которой состоит в полном отсутствии правил. Желтокурточники всегда присутствовали здесь в изрядном количестве, но скорее для того, чтобы пресекать самые бурные ссоры, грозящие перейти в кровавое мордобитие, нежели для того, чтобы предотвращать вообще любые беспорядки. Ежемесячные цирковые представления были чем-то вроде шумной, буйной общегородской гулянки, которую герцог охотно оплачивал из собственной казны, ибо подобные мероприятия давали народу возможность выплескивать накопленную агрессию и утолять низменные страсти безопасным для властей образом.

Шелковый навес беседки уже не спасал от палящего зноя предполуденного солнца, а «имбирный огонь» лишь усугублял положение Локка и четы Сальвара, которые неспешно потягивали из своих бокалов, глядя сквозь дрожащее жаркое марево на тысячи каморрцев, постепенно заполнявших многоярусные барки для простого люда. Конте приготовил для своих хозяев такие же напитки (хотя, возможно, с меньшим количеством имбирного масла), но подал их «Грауманн», как предписывали правила каморрского этикета в подобных обстоятельствах. Локк уже наполовину опустошил свой бокал; выпитое ощущалось тяжелым горячим комом, распирающим желудок, и жгучим жжением в горле, до боли памятным.

– Итак, о деле, – наконец промолвил он. – Вы оба чрезвычайно добры к нам с Грау. И в отплату за вашу доброту я готов поведать, с каким поручением прибыл в Каморр. Давайте поговорим об этом, если вы не против.

– У вас никогда еще не было столь внимательных слушателей, господин Фервайт!

Наемные гребцы уже завели барку дона Сальвары в заводь, и теперь роскошный плавучий сад приближался к выстроенным полукругом баркам попроще, на иных из которых толпились дюжины, а то и сотни гостей. Глаза молодого аристократа горели жадным любопытством.

– Так поведайте же!

– Ни для кого не секрет, – со вздохом сказал Локк, – что королевство Семи Сущностей трещит по швам.

Супруги Сальвара невозмутимо потягивали из своих бокалов, не произнося ни слова.

– Эмберленский кантон держится в стороне от борьбы за власть. Но граф фон Эмберлен и Черный стол стараются – всяк по-своему – завлечь нас на губительный путь.

– Черный стол? – переспросил дон Лоренцо.

– О, прошу прощения. – Локк отпил очередной крохотный глоток из бокала, и огненная струйка вновь скользнула по языку. – Черным столом у нас называется совет из самых влиятельных эмберленских торговцев, в число которых входят и мои хозяева, бель Аустеры. Они заправляют всеми делами в Эмберлене, за исключением военных и налоговых. И все они до смерти устали от графа, устали от Торговых гильдий других шести кантонов, устали от бесконечных ограничений. Эмберлен богатеет за счет новых способов торговли и предпринимательства. А старые гильдии для Черного стола что камень на шее.

– Странно, что вы говорите «для Черного стола», а не «для всех нас», – заметила донья София. – Это существенно?