Элементарно, Холмс! (сборник) - Уилсон Гаан - Страница 50

– Э… – начал было отвечать мужчина. Картофелина слегка сдвинулась. – Да, – сказал он быстро, хриплым голосом. – Да. Да, я понял.

– Очень хорошо. Теперь мы можем перейти к делу, – произнес ровный, непреклонный, далекий голос.

Утренний свет пробивался сквозь занавески.

– Да, – ответил мужчина в постели, возле горла которого дрожало бритвенное лезвие.

– У тебя есть рисунок почти забытого журнального художника по имени Роберт Гибсон Джонс…

Голос умолк, но мужчина под бритвенным лезвием знал, что это уловка, цезура, пауза, и если он заполнит ее, сказав «нет», или «я не знаю, о чем вы говорите», или «он в доме моего кузена в Куинсе», или «я продал его много лет назад», или «я не знаю, кто его купил», или любую другую ложь, его тело будет разделано, словно лобстер, и он останется лежать в собственных кишках, держа лишившимися кончиков пальцами свое еще бьющееся сердце. С горлом, разрезанным от уха до уха. В мгновение ока.

Он ничего не сказал, и секунду спустя голос на другом конце линии продолжил:

– Четыре покупателя предложили тебе три цены. В высшей степени привлекательные. Ты согласишься на среднюю, возьмешь рисунок в отличном состоянии и продашь этим утром. Все ясно?

Мужчина с телефонной трубкой, чья кровь выплескивалась на простыню, ничего не сказал.

– Отдай телефон… – велел голос С Той Стороны.

Мужчина протянул трубку нависшей над ним темной фигуре. Человек с картофельной бритвой взял телефон и несколько секунд слушал. Затем наклонился так близко, что вжавшийся в подушку мужчина мог видеть лишь чуть менее черную линию, где в прорези в вязаной шапке, надетой на голову картофельного человека, скрывались глаза. Неразличимого цвета.

– Все ясно? Говорит, ясно, – сообщил человек в трубку. И еще несколько секунд слушал.

На висках одного из находившихся в спальне мужчин выступил пот. Связь оборвалась: бритвенное лезвие перерезало шнур телефонной трубки. Мужчина в постели сосал тыльную сторону левой ладони, слизывая тонкий кровавый рисунок.

– Теперь закрой глаза и не открывай, пока я не скажу, – велела фигура в черном.

Когда через минуту или две абсолютной тишины – хотя ему почудился стук двери в коридор – окровавленный мужчина наконец открыл глаза, он был один.

Редактор новостей haute couture[18] на le Rue Montaigne dans le huite arrondissement[19], совершенно выведенная из себя третьим редакционным секретарем, потребовала, чтобы к ней явилась en masse[20] вся ее «вертикаль» – электронное слово Большого бизнеса XXI века для «невольников», «прислужников», «прихлебателей», «мальчиков на побегушках», «вассалов», «водоносов», «слуг». Современный сленг. Она уволила пятерых. Ветер бешено завывал возле северной вершины горы Эребус в Антарктиде.

Не прошло и часа, как одна из пары тонких кожаных водительских перчаток черного цвета была наполнена камнями из Ист-Ривер и завязана куском найденной в канаве проволоки, после чего заброшена далеко в Гудзон. Другая перчатка, того же цвета, наполненная стеклянными шариками из магазина безделушек на Мэдисон-авеню и заклеенная клейкой лентой, отправилась в канал Гованус в Бруклине. Одежда была кинута в мусорные баки в Нью-Джерси; пара обычных повседневных популярных одноразовых перчаток, какими пользуются торговцы пищей, была порублена на кусочки вместе с пятью кочанами капусты в измельчителе отходов в частном доме в Рехоботе, штат Массачусетс. Одна из двух неприметных, нефирменных кроссовок была выкинута из машины на автомагистрали в Нью-Джерси и окончила свой путь в грязных густых зарослях осоки в сорока футах от дороги. Другая кроссовка была погребена под двухфутовым слоем отбросов в Саранак-Лейк. Через полтора дня. Но быстро.

Однако лишь через три часа двадцать одну минуту после того, как закрылась дверь в центре Манхэттена, мужчина из квартиры на восьмом этаже позвонил женщине из Маклина, штат Вирджиния, которая сказала:

– Не рановато ли для столь внезапного звонка, с учетом того, как закончился наш прошлый разговор?

Беседа длилась почти сорок минут, и многочисленные вопросы затрудняли ее продвижение к неизбежному завершению. В конце концов женщина сказала:

– Договорились. Но вы понимаете, что никогда не сможете вывесить или выставить ее? Вас это устраивает?

Мужчина ответил, что понимает, и они договорились о встрече в третьем лестничном колодце Флэтайрон-билдинг, чтобы обменяться завернутыми в плотную бумагу пакетами.

В лондонской квартире на втором этаже человек вынул одну из трех книг в твердом переплете из стильного футляра. Отнес книгу к большому мягкому креслу и сел возле настольной лампы на гибкой ножке. Посмотрел на стену, где висела подсвеченная картина: большой, детальный рисунок давно вымершей доисторической бабочки. Человек улыбнулся, вновь опустил глаза на книгу, перевернул несколько страниц и начал читать. В транспортной конторе в Коулуне молодая женщина, плохо справлявшаяся со своими незамысловатыми обязанностями, положила один лист контракта не в тот манильский конверт, и на протяжении многих дней «вертикаль» на трех континентах ругалась друг с другом.

Через шестьдесят пять минут после обмена свертками в Флэтайрон-билдинг в Нью-Йорке семидесятифунтовый треугольный бетонный карниз не выпал из штабеля стройматериалов, перемещаемых с помощью блоков над Уобаш-авеню в Чикаго, однако белый мужчина со слишком узким воротничком также не явился в свой офис в международной корпорации, где работал высокооплачиваемым оценщиком; вместо этого он отправился к стоматологу, а позже в тот же день забрал дочь из частного детского сада. В пустыне Гибсона в центральной части западной Австралии также ничего не случилось – ничего необычного.

Мужчина в Лондоне читал под изображением бабочки. На каждое действие…

Каким бы незначительным оно ни казалось…

Найдется равное по силе противодействие в Реке времени, бесконечно струящейся сквозь Вселенную. Пусть незаметное и совершенно не связанное с ним.

Каждый день, ближе к вечеру, в Рио-де-Жанейро идет тропический ливень. Он длится всего несколько минут, но капли дождя, словно пули, отскакивают от жестяных крыш favelas[21] под статуей Христа-Искупителя. В этот день, когда в пустыне Гибсона ничего не происходило, дождь не пошел; сухая Авенида Атлантика отражала солнечные лучи. В Пернамбуку прошел град.

Позже в тот день трубачу из фьюжн-рок-группы в Кливленде, штат Огайо, позвонила дальняя родственница из Оберлина, которая десять лет назад одолжила у него пятьдесят долларов для первого взноса за «Хонду Цивик» и так и не вернула деньги. Она сообщила, что прямо сейчас вышлет чек. Обрадованный, он рассказал эту историю своему другу, ведущему гитаристу группы. Четыре часа спустя, во время перерыва на выступлении в каком-то клубе, к ним подошла незнакомая женщина, которая улыбнулась и спросила: «Как дела?» И в ходе продлившегося несколько минут разговора и гитарист, и трубач рассказали ей о неожиданном возвращении старых пятидесяти долларов. Больше они никогда ее не видели. Никогда.

Еще позже в тот день подвесное украшение из дагобы IV века до нашей эры, из Шри-Ланки, в 1964 году украденное из музея в Амстердаме, было отправлено на абонентский ящик главного почтового отделения Женевы, Швейцария, с пометкой: «украденная собственность, сообщите в Интерпол». Пометкой красного цвета. Сделанной от руки.

В «Слоновом баре» отеля «Мэрриот» в Бангкоке бармен подошел к бизнесмену и протянул ему красный телефон:

– Вы мистер Мандапа?

Джентльмен поднял глаза от своего джин-слинга, кивнул и взял трубку.

– Да, это Майкл Мандапа… – Несколько секунд слушал, поначалу с улыбкой. – Не думаю, что это возможно, – произнес он, больше не улыбаясь. Послушал. – Не так быстро. Мне нужна хотя бы неделя, десять дней, я должен… – Умолк, на его лице появилось напряженное выражение, он провел тыльной стороной свободной руки по губам и сказал: – Если там идет дождь, и это муссон, вы сделаете то, что должны. Я приложу все усилия.