Гравюры на ветре - Хотулева Елена - Страница 28

Взяв меня за руку, он сделал шаг в сторону мечущейся автомобилями улицы:

— Пойдем. Прямо сейчас. Семь церквей — это совсем немного. Подумать только! Такой пустяк и ты будешь здорова. И знаешь… Хорошо, что ты рассказала мне об этом до отъезда. Возможно, тебе станет лучше уже в пути.

— А ты полагаешь, это может быть правдой? — я знала Герарда, как материалиста, однако одновременно с этим, порой угадывала в нем и проблески каких-то древних суеверий. — Думаешь, она могла что-то видеть? Стоит ли пытаться? Да и хорошо ли это?

— Конечно, — он рассмеялся. — Разве мы нарушим какой-то закон, если просто поставим свечки?

— Ну, тогда давай попробуем. Но как догадаться, в какие именно церкви надо пойти?

— Возможно, она имела ввиду самые старые? Или те, в которых есть чудотворные реликвии? Да… Пожалуй, что именно так. Давай начнем с той, которая стоит на ближайшей площади.

Мы еще раз обнялись и, покинув облюбованные заросли сирени, торопливо зашагали в сторону старинного храма. Мне было не по себе. Правильно ли я поступаю, что иду в обитель святости с чужим мужем? Неужели гадалка имела ввиду именно его? Да или нет? Но ведь другого уже никогда не будет…

— Елена?

— А? — я очнулась от своих дум и увидела витиеватую чугунную решетку церковных ворот. — Пришли? Да? Ты не передумал?

— Нет, — он потянул меня за собой, и мы вошли в пропахшее ладаном тепло. — А к какому святому мы пойдем?

Не знаю. Не могу почувствовать. Пытаюсь понять, но теряю мысль. Становится неуютно и грустно, как бывает, когда кто-то недобрый рассмеется тебе в лицо.

— Знаешь, Герард… Возможно, у меня на тебя больше прав, чем у твоей Карины. Она была твоей женой только пару десятков лет, а я несколько столетий.

— Что за ерунду ты несешь? — прошептал он и сунул мне в руки купленную свечку. — Скажи лучше, куда мы ее поставим?

Я посмотрела на старинную позолоту большой иконы известного святого:

— Наверное, вот сюда. Это будет логично, поскольку речь идет о здоровье. А как нам сделать это вместе?

Наши руки сами собой соединились. И переплетя пальцы вокруг полупрозрачной желтизны воска, мы зажгли свечу и установили ее в сияющий подсвечник.

— Вот. Теперь ты будешь здорова, — Герард улыбнулся и сжал в своей руке мою ладонь.

Мы вышли в суету площади и на мгновение замерли. Успеем ли мы обойти семь церквей за один вечер?

— Попытаемся? — я посмотрела на него, ища поддержки. — Или ты устал?

— Надо постараться. Поспешим. Вдруг это надо делать сразу?

— Не знаю… Возможно…

И мы продолжили свое странное паломничество, на которое нас никогда не благословил бы ни один служитель церкви. Из последнего храма мы вышли вместе со старым одноногим сторожем, который ковылял, опираясь на обмотанные тряпками костыли:

— А вы ведь не муж и жена, — тряся головой, прокашлял он. — Вас выдает пламя во взгляде. Это нехороший свет… Обжигающий…

— Уйдем отсюда, — Герард поспешно дернул меня за рукав. — Он сумасшедший. Не обращай на него внимания…

Да, но он прав. Как впрочем, и я… Герард, Герард… Мы с тобой должны были быть вместе, но ироничная судьба воплотила нас в двух несовместимых людей. Как грустно…

— Ты плачешь? — он повернул меня лицом к пятну белого фонарного света. — Но почему?

— Просто потому, что я тебя люблю, — я не могла сдержать слезы и ловила их соль губами. — Разве ты не понимаешь, как это ужасно?

— Нет… Знаю только одно — я безмерно счастлив.

— Хорошо, что я решила сегодня к вам заехать. Жаль только, папа задерживается на работе. Он не сказал тебе, когда придет?

— Нет, Марианна, — мать тяжело вздохнула и отвернулась. — У него сегодня какие-то дела… Частный вызов…

Меня удивил ее грустный тон. Обычно она радовалась, когда у отца было много дел — возможно это внушало ей уважение. Что же произошло сейчас? Уж не заболел ли он? Может быть, от меня что-то скрывают?

— Мам? Вы все здоровы? — я медленно резала хлеб и следила за ее нервными движениями.

— Да… Да… Все нормально… Я же тебе говорила… Мы решили уехать… Так… Я и Артур в одну сторону, папа в другую… Всем пришла пора отдыхать…

— Понятно, понятно… — неожиданно мне захотелось излить душу. Пожаловаться на Макса, на жизнь, рассказать об Артисе. — Знаешь, мам, у меня последнее время столько всего произошло… Мне встретился один человек… Он поразительный…

— Ты!.. — мать резко обернулась и обожгла меня взглядом. — У тебя же есть Макс… Как ты могла посмотреть на другого мужчину? Как? Как, я тебя спрашиваю?!

Прикусив язык, я замолчала и смяла в руках хлебную корку. Мамина реакция так обескуражила меня, что я не знала, как сменить тему разговора. Они с отцом счастливые люди — живут всю жизнь как одно целое, любят друг друга, уважают… А у меня все сплошной обман. Только и пытаюсь, что убедить себя и окружающих в существовании моей семейной идиллии. Фальшь, разочарование и тоска.

— Ты не поняла меня… — я попыталась сделать испуганное лицо. — Я хотела рассказать тебе о враче.

— Ох уж мне эти медработники, — мать на секунду закрыла лицо руками. Мне показалось, что она еле сдерживается от слез. — Я тебе, дочка, вот, что скажу… — она глубоко вздохнула и будто бы набравшись сил, выпалила. — Раз уж встала на путь семейной жизни, то привыкни терпеть… А иначе, грош тебе цена, как женщине…

— Да? — я посмотрела в ее непроницаемые бледные глаза и поняла, что неправильно выбрала слушательницу. Ни с ней, ни с папой говорить о том, что происходило между мной и Артисом, было не только бессмысленно, но и опасно, поскольку подобные откровения могли попросту разлучить меня с моими высоконравственными родителями. — Да, ты как всегда права… Хотя я хотела поговорить с тобой не более, чем о здоровье. Ах… — я взглянула за окно и всплеснула руками. — Темнеет. Мне пора. А то Макс будет волноваться. Да и без ужина его нехорошо оставлять. Побегу. Да? А ты передай привет папе…

Когда мы прощались возле лифта, мимо нас прошлепал тапками сосед-профессор.

— Приветствую, принцесса! — рассмеялся он, искоса посмотрев на меня. — Как жизнь? Школа, кухня, телевизор? Ну, ну… Желаю успехов…

Посмотрев ему вслед, я представила себе Артиса. Почему многие люди в последнее время стараются объяснить мне, что моя жизнь ущербна? Для чего им это? Чтобы сделать мне больно? По привычке я взглянула на мать, попытавшись найти ответ у нее.

— Старик выживает из ума, — зло прошептала она, дождавшись, когда хлопнет дверь в соседской квартире. — Дарит твоему отцу непонятные книги. Какую-то мистическую черноту, ненужные больные фантазии… В общем, всякую дрянь. Я хотела выбросить, да не нашла… — она махнула полотенцем, которое держала в руках. — Ладно. Иди, а то будет совсем темно. Созвонимся завтра…

— Елена, зачем ты рассказываешь мне все эти подробности? — Алекс был злой и небритый.

Я рассмеялась и похлопала его по руке:

— Ты сам задаешь мне вопросы и сам же злишься, когда я начинаю на них отвечать. Вот сейчас, к примеру, ты поинтересовался, нравится ли мне Герард. И что мне прикажешь делать? Ты хочешь, чтобы я врала?

— Нет, лучше уж знать правду.

— Тогда слушай. Ты нагадал мне эту Венеру с Марсом, тебе и узнавать новости…

В нашем кафе снова перекрасили стены — теперь они стали бледно-фисташковыми с бирюзовыми разводами. Алекс сам позвонил мне и попросил об этой встрече. Якобы ему захотелось отдать мне какие-то документы. Ерунда. Я знаю, что он просто соскучился…

Танговским ритмом застучала музыка. Воздух наполнился волнующими запахами карамели и шоколада. Улыбаясь своим мыслям, юная официантка поставила перед нами большие чашки кофе со сливками и два теплых вишневых струделя. Мне захотелось выплакать свою грусть Алексу в жилетку:

— Знаешь, я с ним просто теряю время. Оно течет в решето моей глупой страсти и проливается дождем слез.