Легенды о проклятых. Безликий (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 4
- Предыдущая
- 4/15
- Следующая
– Никогда не бери то, что не принадлежит тебе, – сказал я птице и повернулся к сестре, она махала мне рукой, – за это приходится дорого платить. Всегда.
– Рейн! Они заметят тебя!
Словно в ответ на её слова воздух задрожал от пронзительного звука, напоминающего вой гигантского животного. Горн, возвещающий об открытии ворот. Я бросился вдоль стены к бурлящей водами Тио – там можно укрыться среди камней, а Далия спряталась в гуще деревьев. Я спустился к воде и застыл, забыв о воротах и патруле, который вышел на вечерний обход территории Тианского замка. На том берегу Тио я увидел девчонку, и меня пригвоздило к месту. Наверное, всё дело в её волосах, они завораживали, бордово – красные, развевались на ветру, как кровавое знамя, и окутывали гибкое девичье тело густым покрывалом. Девчонка, наверняка, думала, что её никто не видит, она что-то напевала тонким голосом и окунала в воду стройную, обнаженную до бедра ногу. Какая ослепительно белая у неё кожа! Отливающая перламутром, она контрастирует с ярко-зеленым платьем. Я судорожно сглотнул и сжал челюсти.
Меня парализовало, даже в горле пересохло, когда она встала на камнях в полный рост. Нас разделяло несколько метров бурлящих вод, но мне был хорошо виден каждый изгиб стройного тела. Идеальная, совершенная и каким-то невероятным, непостижимым образом настоящая. Смотрел на её лицо, и мне казалось, что я слепну.
Бирюзовые глаза девчонки в удивлении широко распахнулись, когда она заметила меня. Слишком красивая. Никогда раньше не видел таких. Не похожа на темноволосых и смуглых женщин Валласа, к которым я привык.
Время остановилось, застыло там, где горизонт пожирал солнце, и оно, умирая, окрашивало небо в ярко – красный, как волосы девчонки, цвет. Она не уходила, смотрела, а потом улыбнулась, и я вздрогнул. Меня затягивало в эти яркие глаза, в эту улыбку, как в болото. Где-то в глубине сознания я понимал, что она по другую сторону и там останется навсегда. Нас разделяют не только воды Тио, а пропасть из двухсотлетнего противостояния её народа с моим. Это и есть болото, от меня зависит ступить в него или обойти. Обойти? Черта с два. В грязь и захлебнуться, но попытаться доплыть до неё. Потому что я так хочу.
Тогда я даже не думал, что через месяц не смогу себе представить хотя бы один день без нее, а через полгода готов буду убивать любого, кто мне помешает быть с ней, что буду жить нашими встречами и мечтать прикоснуться к её волосам хотя бы кончиками пальцев. Но едва пытался приблизиться – девчонка пятилась к стене, и я останавливался, боялся, что она уйдет. Да, я, блядь, боялся, что никогда не увижу её, а это было невозможно. Потому что знал – она мне необходима, как воздух или вода. Чувствовал зависимость, как от огненной мериды, ядовитой и страшной, которая человека превращала в раба своего, если хоть раз глоток дурмана сделает – навеки в плену этой дряни и останется.
Я не спал ночами, снова и снова пробираясь к стене, следил, как одержимый, за воротами. Я хотел знать, кто она, как зовут, почему живет в Тиане вдали от Лассара? Хотел и понимал, что это невозможно, потому что девчонка по ту сторону границы, и в любой момент может начаться бойня с Одом Первым, возомнившим себя господином вселенной и стремящимся захватить нашу страну и создать Соединенное Королевство. Мы находились в состоянии перманентной войны и уже несколько раз оборонялись от прорыва войска Белого Велеара на наши земли.
Я назвал её Маалан. Как называли в моей стране маленькую птичку ярко-красного цвета, поющую только один раз в сутки на закате. Хрупкая и ослепительно красивая, как те самые несколько минут до исчезновения солнца. В те времена, когда еще не было Соединенного Королевства, существовало несколько языков. Мы говорили на Валласком. Когда Од Первый захватил близлежащие к Лассару земли, он заставил всех говорить на лассарском, искореняя другие языки.
Она приходила вместе со мной, иногда уже ждала там, а иногда ждал её я и сжимал в ярости кулаки, если ждать приходилось слишком долго, но она всегда приходила. Мы не сказали друг другу ни слова за несколько месяцев, и я даже не знал её имени, но мне было наплевать. Смотрел и понимал, что нахрен не нужны слова – мне бы волос её коснуться, зарыться в них пальцами и в глаза вблизи посмотреть. Утонуть на их глубине с камнем на шее весом в мою непонятную одержимость. Возвращался домой и есть не мог, кусок в горло не лез. На шлюх не смотрел, девок гнал. Иногда драл остервенело, слышал, как орет подо мной, а сам кайфа не получал. Кончал, а перед глазами она, и от понимания, что с ней – никогда, выть волком хотелось. Ни одна на неё не похожа. Ни у одной нет таких волос и таких глаз. Ни у одной в Валласе. Да и во всем мире от Большой Бездны до Песков Огненных нет такой, как моя Маалан – это я точно знал. Только не моя она. Чужая. Вражеская. Моей не станет.
– Опять к ведьме ходил? – спрашивала Далия и хмурила тонкие черные брови.
– Ходил, – мрачно отвечал я, вспоминая, как девчонка снова пятилась к стене, когда я ступал в воды Тио в жалкой надежде приблизиться. Зачем приходит ко мне, если боится? Можно подумать для меня проблема переплыть три метра, чтобы добраться до нее. Если я захочу, меня не остановит ни один стрелок на этой долбаной стене. Но мне было мало хотеть – мне было нужно, чтобы она хотела.
– Надо отцу рассказать, где ты лазишь по вечерам. Пусть всыплет тебе розг с шипами, да так, чтоб до мяса и отобьет охоту на Лассарскую ведьму глазеть.
Далия прицелилась и попала в самое яблочко на мишени, выпрямилась, откинув толстую косу за плечо и триумфально опустила лук.
– Не ведьма она. А я не мальчишка, чтоб розги получать. Так ты брата любишь, да? Я ей тощий зад прикрываю, а она меня отцу заложить хочет?
– Потому что люблю. Страшно мне, брат. Ведьма она! Волосы у нее кровавые, и значит, ведьма, жрецы так говорят. Они мне на рунах твое будущее показали – сгубит она тебя, проклятая, а, может, и всех нас. Не ходи туда больше, Рейн. Забудь о ней. Тебе жена из наших нужна, чтоб сильная была, а не прозрачная, как пергамент, с глазами, как у кошки и каменным сердцем. Шеаны любить не умеют, только губить.
Я отобрал у Далии лук и сам, прицелившись, выстрелил, расщепив ее стрелу на две части. Опустил руку.
– Не лезь в это, Дали. Просто не лезь.
– Как не лезть? Посмотри на себя в зеркало, Рейн – ты как сумасшедший, только вечера и ждешь, чтоб сучку эту увидеть. Чем только держит тебя?
– Ничем, – хмуро сказал я и сломал о колено вторую стрелу, – ничем и всем.
А потом впервые прикоснулся к ней и понял, что смотреть было ничтожно мало в сравнении с тем, что попробовал сейчас. Ее волосы на ощупь именно такие, как я представлял – нежнее шелка, а глаза еще ярче вблизи. Море в них. Адская бездна, сочная и опасная. Она странная такая – ресницы мои трогала кончиками пальцев, а мне, блядь, казалось, что это она душу дразнит. Осторожно, нежно, прикусив нижнюю губу и тяжело дыша, словно всегда мечтала делать именно это – касаться моих ресниц. Сказала что-то, а я за губами слежу, и мне внутренности в узел стягивает от бешеного желания наброситься на её рот и сминать его губами, чтоб капельки крови выступили от нашей одержимости друг другом. Руку мне на грудь положила, и я чувствую, как сердце ломает ребра и бросается в ее ладонь словно бешеное.
Она по губам моим пальцем проводит, а меня то в жар, то в холод, и дикость по нарастающей, как пружина, сжатая в спираль, закручивается.
Чем больше касался, тем сильнее пальцы ломало от желания под кожу ей влезть, проникнуть в неё, и я проникал языком в её рот, в ямочки на щеках, в ушко, нашептывая какая она сладкая и горькая. Смотрел в глаза, видел, как они закатываются от наслаждения, слышал, как шепчет мне что-то на своем языке и пожирал ее шепот, жадно задирая тонкое платье, скользя голодно по бедрам, сминая кожу. Такая нежная и бесстыжая: то отталкивает, то сама руки мои к себе на грудь кладет и трется сосками о ладони, а я, одичавший от похоти, готов ради неё со стены Лассарской вниз на камни, только бы смотрела вот так и шептала губами искусанными, перехватывала запястья мои, когда гладил между ног, умоляя позволить, а потом, когда переставала содрогаться в моих руках, пальцы облизывал и ей давал попробовать, какая она совершенная во всем. Оседает послевкусием на зубах, на теле так, что запах её еще сутками чувствую и от счастья уносит. Я себе её хотел. Навсегда хотел. Женой моей. Только моей. Плевать, кто она: девка простая, шеана, аристократка. Я сын велеара и могу все к её ногам бросить и понимал, что несбыточно это, и она, видать, понимала. Иногда уходил, а она за руку держит, не отпускает, и в глазах морская гладь темнеет, как в ураган. Я не брал её, ласкал, дразнил, сам выл от бешеного желания, но не брал. Хотел. Видят боги, я мечтал об этом, но я берег, слишком обезумел, чтобы испортить то, что уже начал считать своим.
- Предыдущая
- 4/15
- Следующая