Квартира номер шесть - Гребенщиков Борис - Страница 1

Борис Гребенщиков

Эльжбета Моховая, белошвейка,

Искусная в раскидывании карт,

Живёт себе на улице Бассейной,

На этаже меж третьим и четвёртым,

В загадочной квартире номер шесть.

Заходят в двери разные собаки,

Ласкаются и трогают колени;

Эльжбета Моховая неприступна,

Но кормит их молочной колбасой.

Съев колбасу, собаки пляшут пляски,

Выкидывают разные коленца;

Одна из них вертится, как щелкунчик

Из оперы Чайковского «Щелкунчик»,

Другая замерла по стойке смирно,

Как юный часовой пред генералом,

И так стоит недвижно на ушах.

Эльжбета же идёт готовить чай.

Перенесёмся мысленно на кухню,

Которая была колонным залом,

А ранее вмещала монастырь. –

Под сводами – в предвечной темноте,

Так высоко, что глаз почти не внемлет,

Знамёна, гербы, древки и щиты,

Следы побед, пожаров и сражений;

Окаменевшей гарпии крыла...

Эльжбета входит и – поражена

Готическою сумрачной красою –

Набрасывает кухонный ландшафт

В блокноте, что у ней всегда в руке:

Но, вдруг забыв искусство навсегда,

Вся опрометью к чайнику несётся.

А чайник, своенравный люцифер,

Малиновою злобою налился,

Шипит, стрекочет, давится, хрипит

И плещет огнедышащею лавой;

Едва Эльжбета ближе подойдёт –

Он ей кричит сквозь хохот сатанинский:

«Прощайся с миром, жалкий род людской,

Пришёл конец твоей бесславной жизни,

Отныне я – начальник над землёй!».

За сим следит старинный друг Эльжбеты,

Он притаился средь оконных рам.

Сей друг ей – не случайный джентльмен.

Он носит фрак на голом, стройном теле,

И волосы заплетены в косу;

А сам он по профессии индеец,

С таинственной фамилией Ваксмахер.

Как говорил однажды Нострадамус,

Придёт конец горению конфорки

И всем другим бесовским западням;

Стоит индеец, как тотемный столб,

Недрогнувшей рукой снимает чайник

И рыцарски Эльжбете подаёт.

Меж тем собаки съели колбасу

И, острым чувством голода томимы,

Готовы перейти на интерьер;

Тут вносят чай Эльжбета и Ваксмахер.

Какое ликованье началось,

Какие там произносились тосты;

А поутру поехали к цыганам...

Но это – лишь вступление к поэме

Про чудо-жизнь в квартире номер шесть.

Вчера в квартире крали серебро

И вынесли практически полтонны;

Но тут выходит старый доктор Гук

И кашляет презрительно вдогонку.

Послушайте – он говорит ворам,

Но те упорно слышать не желают

И, покраснев, толпятся у стены;

А более застенчивые – плачут.

Послушайте, – опять кричит им Гук;

Но воры упадают на колени

И в сторону его ползут ботинок,

Рассчитывая их облобызать.

И с криком омерзенья старый доктор

Взбирается по стенке к потолку,

Выплевывая грязную извёстку.

И, в этот поразительный момент,

Эльжбета Моховая на подносе

Несёт по коридору кос-халву

И под ноги нисколько не глядит;

Ну, как тут не запнуться о воров?

Бабах – и прямо падает средь них,

Как будто мало ей переполоха.

А кос-халва, как птица коростыль,

Летит с размаха вдоль по коридору,

Рискуя потерять съедобный вид;

И вовсе бы пропал деликатес,

Когда б не сударь Пётр Трощенков,

Ударник из одной известной группы:

Он молодецки ловит кос-халву

Рукой, привычной к палочке ударной;

Другой же, как домкратом, без труда

Эльжбету прямо с пола поднимает

И рыцарски ссыпает кос-халву

Ей в декольте парижского халата.

Потом велит ворам вернуть металл

И доктора снимает с потолка.

На сем прервём течение стиха;

Перо не в силах описать веселья,

В которое повергнута квартира.

Спасённый Гук отплясывает вальс,

А Пётр открывает тайны ритма

Застенчиво внимающей Эльжбете;

И даже воры, тихо поскулив

И беззаветно вывернув карманы,

Всю ночь в такси им водку достают.

Вот так живут в квартире номер шесть.

Наверное 1986

Военное:

Чинно бродит часовой –

От него несёт травой.

Уличное:

Идут солдаты –

Все поддаты.

Житейское:

Однажды я пришёл домой –

Лежал в постели домовой.

О времени:

Пушки с пристани палят –

К мужику пристать велят.