Ты только попроси. Сейчас и навсегда - Максвелл Меган - Страница 34

– Серьезно? – потрясенно спрашиваю я.

Как раз в этот момент открывается дверь и маленький Флин обвиняюще на нас смотрит. Через мгновение он уходит.

– Черт! – ругается Марта. – Приготовься.

– К чему мне готовиться?

Опершись на косяк стеклянной двери, она улыбается:

– Он сейчас наябедничает Эрику, что мы здесь курим.

Я смеюсь. Наябедничает? Я вас умоляю, мы же взрослые люди!

Но я не успеваю досчитать до десяти, как снова распахивается дверь и мой дорогой немец, за которым следует его племянник, подходит к нам с устрашающим видом, а его голос не обещает ничего хорошего:

– Вы курили?

Марта не отвечает, а я киваю. С чего бы это мне лгать? Эрик смотрит на мою руку. Кривится и забирает сигарету. Меня это злит, но я спокойным голосом шиплю:

– В последний раз ты делаешь то, что только что сделал.

Его ледяной взгляд пронизывает меня насквозь.

– В последний раз ты делаешь то, что только что сделала.

Вокруг нас сгустился воздух.

Испания против Германии. Это очень скверно!

Я не понимаю, почему он злится, но зато понимаю, что меня это возмущает. Никто со мной так не обращается. Не думая ни секунды, беру со столика пачку сигарет и прикуриваю новую. Да ну тебя!

С отвисшей челюстью Эрик смотрит на меня. Марта и Флин наблюдают за нами. Через секунду Эрик снова забирает у меня сигарету и бросает ее в раковину. Ну уж нет. Этому не бывать. Беру следующую сигарету и опять прикуриваю. Он повторяет то же самое.

– Да будет вам! Вы хотите перепортить весь мой запас сигарет? – возмущается Марта, забирая свою пачку.

– Дядя, Джуд сделала что-то плохое, – не успокаивается мальчик.

У меня сжимается сердце, услышав такой противный детский голос, но, поскольку Эрик и Марта ничего не отвечают, сердито на него смотрю:

– А почему ты ябедничаешь?

– Курить – это плохо, – говорит он.

– Флин, послушай. Ты ребенок и должен держать язык за зубами…

Эрик прерывает меня.

– Не веди себя с ним как с ребенком. Джуд, он просто сделал то, что должен был сделать.

– Он должен был наябедничать?

– Да, – уверенно отвечает он. И затем, повернувшись к сестре, добавляет: – Мне кажется ужасным то, что ты куришь и побуждаешь курить Джуд. Она не курит.

Э, нет! Это не так. Я курю, когда выпью, и, не в силах промолчать, привлекаю его внимание и обиженно бормочу:

– Эрик, ты ошибаешься. Ты не знаешь, курю я или нет.

– Но я никогда не видел, чтобы ты курила, – угрюмо говорит он.

– Ты не видел, как я курю, только потому, что я не заядлая курильщица, – стараясь говорить спокойно, произношу я. – Но уверяю тебя, что иногда мне нравится выкурить одну-две сигаретки. Это была не первая и, конечно, не последняя сигарета в моей жизни, нравится тебе это или нет.

Он смотрит на меня. Я смотрю на него. Он упрекает меня. Я упрекаю его.

– Дядя, ты говорил, курить нельзя, а она и Марта это делали, – не унимается мелкий монстрик.

– Да замолчи ты, Флин! – говорю я, недовольная бездействием Марты.

С серьезным видом мой суровый немец замечает:

– Джуд, ты не будешь курить. Я тебе этого не позволю.

Еще чего, не дождешься! Мое сердце колотится с такой силой, что я понимаю, это может плохо закончиться.

– Послушай, мужчина, не выводи меня из себя. Ты мне не отец, и мне не десять лет.

– Джуд, не зли меня!

Меня рассмешило это его «не зли меня».

В этот момент моя улыбка, словно сверкающая афиша, предупреждает: «Берегись!» – и с насмешливым тоном я смотрю ему в глаза. Марта, я вижу, не может поверить своим ушам.

– Эрик, ты меня уже разозлил.

В этот момент появляется мама Эрика и, увидев нас, спрашивает:

– Что происходит? – Вдруг она замечает у дочери в руках пачку сигарет и восклицает: – О, прекрасно! Дорогая, дай мне сигаретку. Умираю, как хочется курить.

– Мама! – возражает Эрик.

С моих губ слетает улыбка, когда я слышу Соню:

– Сынок, эта невыносимая жена Винченсо вывела меня из себя.

– Соня, курить нельзя! – осуждающе говорит Флин.

Марта с матерью переглядываются, и дочь, не желая больше оставаться в кухне, берет мать за руку и тащит за собой упирающегося Флина:

– Пойдем что-нибудь выпьем… Нам это просто необходимо.

Когда мы остаемся в кухне одни, приготовившись к противостоянию, я говорю Эрику:

– Не смей со мной так разговаривать при посторонних.

– Джуд…

– Не смей мне что-либо запрещать.

– Джуд…

– Что ты заладил «Джуд» да «Джуд»! – в бешенстве взрываюсь я. – Ты заставил меня почувствовать себя маленькой девчонкой перед твоей сестрой и мелким ябедой. Да кем ты себя возомнил, чтобы разговаривать со мной в таком тоне? Ты разве не понимаешь, что вступаешь в игру на стороне Флина? А у игры этой простая цель – нас поссорить! Эрик, ради всего святого, твой племянник – это маленький дьяволенок, и если ты это не остановишь, то однажды утром он станет чудовищным человеком.

– Не преувеличивай, Джуд.

– Эрик, я не преувеличиваю. Для своих девяти лет этот ребенок преждевременно повзрослевший. Я… я в конце концов…

Приблизившись ко мне, Эрик обхватывает ладонями мое лицо и говорит:

– Дорогая, послушай. Я не хочу, чтобы ты курила. Всего-навсего.

– Ладно, Эрик, это можно понять. Но почему бы тебе не сказать мне, когда мы окажемся с тобой в комнате наедине? Была какая-то необходимость упрекать меня перед Флином, потому что он так захотел? Эрик, черт возьми! Трудно поверить, что ты, всегда такой умный, иногда бываешь таким глупым.

Отворачиваюсь от него и смотрю через стеклянную дверь. Я сержусь. Очень сержусь. На протяжении нескольких секунд я проклинаю все на свете, как вдруг чувствую, что Эрик становится у меня за спиной, проводит руками по талии, обнимает меня и кладет подбородок мне на плечо.

– Прости меня. Я сожалею.

– Вот и сожалей, потому что ты повел себя как полный козел.

От этого слова Эрик рассмеялся.

– И я рад, что я твой козел.

Мне хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь.

– Мне жаль, что я повел себя так глупо и не понял тебя. Ты права. Я плохо поступил и пошел на поводу у Флина, который только этого и хотел. Ты меня прощаешь?

От его слов и в первую очередь от его объятий я таю. Я побеждена. Ну что ж… Пусть я мягкотелая, но только потому, что люблю. Настолько сильно люблю, что, без сомнения, чувствую: он хочет, чтобы я его простила. И тут моя злость улетучивается.

– Конечно, я тебя прощаю. Но повторяю: не смей мне больше что-либо запрещать, тем более на людях, понятно?

Я чувствую, как он кивает. Тогда я поворачиваюсь и сама целую его. Целую его страстно и пылко. Он приподнимает меня и прижимает к стеклянной двери, а его руки ищут, где же заканчивается платье, чтобы продолжить изучение моего тела. Мне хочется, чтобы он не останавливался. Мне хочется, чтобы он продолжил, но, когда я чуть ли не взрываюсь от наслаждения, я отстраняюсь от него и шепчу:

– Дорогой, мы в кухне твоей матери, а за дверью ее гости. Не думаю, что это подходящее место, где мы можем продолжить то, чего хотим.

Эрик улыбается. Опускает меня на пол. Я поправляю юбку моего очаровательного вечернего платья, и, когда мы идем в гостиную, он шепчет, заставив меня улыбнуться:

– Мне подходит любое место, если я с тобой.

Домой мы возвращаемся на рассвете. На улице грохочет гром и дождь льет как из ведра. Несмотря на то что мне невероятно хочется заняться с Эриком любовью, я веду себя сдержанно. Потому что знаю, что с нами будет спать преждевременно повзрослевший дьяволенок, и я ничего не могу с этим поделать.

В девять часов я просыпаюсь. Ладно, меня будит будильник. Я включила его, потому что могу проспать до двенадцати, если меня никто не будет тревожить. Как всегда, я просыпаюсь в кровати одна, но, вспомнив, что сегодня праздник королей-магов, улыбаюсь.

Какое чудесное утро!