Ты только попроси. Сейчас и навсегда - Максвелл Меган - Страница 73

По дороге у меня и у Эрика пиликают мобильные. Нам пришла куча сообщений. Но ни он, ни я на них не смотрим. Нам не до этого. Уверена, что это Фрида и Бьорн хотят узнать, как у нас дела. Когда мы приезжаем домой и ставим машину в гараж, я громко хлопаю дверцей. Эрик смотрит на меня, а я, желая поскандалить, кричу:

– Что еще?

Эрик подходит ко мне большими шагами:

– Ты могла бы не быть столь дикой и закрывать дверцу осторожнее?

– Нет.

Он удивленно вздымает одну бровь и повторяет:

– Нет?!

– Вот именно. Я не хочу быть осторожной! Не хочу быть осторожной, потому что я очень сердита на тебя. Во-первых, за то, что накричал на меня перед этой ненормальной Беттой, а во-вторых, за то, что сказал обо мне и Бьорне!

Эрик закрывает глаза.

– Почему ты не рассказала мне о Бетте?

– Потому что не видела в этом необходимости. Это наши с ней отношения.

– Ваши? Только ваши с ней?

– Совершенно верно. И прежде чем ты еще что-то скажешь, позволь мне сказать, что отец научил меня…

– Мы сейчас не с твоим отцом. Может быть, ты не будешь в это впутывать своего отца?

Возмущенная его гневом, кричу:

– Отлично… И почему это я не могу говорить о своем отце, когда мне этого хочется.

– Потому что мы разговариваем о Бетте, а не о твоем отце.

– Ты идиот, ты знал об этом?

Эрик не отвечает. Я не в силах сдерживаться. Я говорю то, что давно надо было сказать:

– Отец научил меня не поддаваться злым людям. А эта гадина, если не сказать хуже, обманула меня. Она обманула меня и усложнила мне жизнь. И ты хочешь, чтобы, встретившись с ней, я рассыпалась в любезностях? Ну уж нет… Этого я не сделаю даже после бутылочки чертового розового «Моэт»!

Не глядя на меня, он подносит руку ко лбу.

– Я не требую, чтобы ты ей аплодировала. Я лишь хочу, чтобы ты не связывалась с ней. Держись подальше от Бетты, и мы сможем жить спокойно.

– А что ты скажешь по поводу сегодняшнего вечера? Эта… эта… шлюха имела наглость подойти к нам в той темной комнате. Она прикасалась к тебе. Она трогала тебя своими грязными руками, а я еще и подбадривала ее, не зная, что это была она. Она трогала тебя при мне! Она снова спровоцировала меня. Она снова затеяла грязную игру. И ты считаешь, что я должна ей это простить?

Эрик не отвечает. Он в шоке от того, что только что услышал.

– Это она была той женщиной, которая…

– Да, она. Эта гадина. Это она была в темной комнате! – в отчаянии кричу я.

Он ругается, шагая взад и вперед, и наконец произносит:

– Уже поздно. Пойдем спать.

– Ни хрена подобного. Мы разговариваем. Мне наплевать, который сейчас час. Мы с тобой ведем взрослый разговор, и я не позволю, чтобы ты его прервал, потому что ты не хочешь разговаривать на эту тему. Я тебе сказала, что эта шлюха снова нас обманула. Она снова грязно с нами сыграла.

Он нервно мечется по гаражу, понося все на свете.

Вдруг он задерживает на чем-то взгляд. Это мой желтый шлем. О нет! Я закрываю глаза, ругаясь про себя. Боже, только не сейчас! Эрик идет к своей цели и, откинув синий чехол, орет:

– Что здесь делает этот мотоцикл?

Я выдыхаю. Ночка становится все хуже и хуже. Подхожу к нему и отвечаю:

– Это мой мотоцикл.

Не веря своим глазам, он смотрит на меня, потом смотрит на мотоцикл и шипит:

– Это мотоцикл Ханны. Что он здесь делает?

– Мне его подарила твоя мать. Она знает, что я занимаюсь мотокроссом и…

– Это невероятно! Невероятно!

Понимая, о чем он думает, я говорю более мягким тоном:

– Эрик, послушай, Ханне нравился тот же вид спорта, что и мне, а у меня здесь нет своего мотоцикла и…

– Тебе не нужен здесь мотоцикл, ты не будешь здесь заниматься мотокроссом. Я тебе это запретил.

Меня это выводит из себя. Снова начинает колоть кожа на шее.

Да кто он такой, чтобы мне запрещать что-либо? Готовая развязать войну, отвечаю:

– Ты ошибаешься, малыш. Я и дальше буду заниматься мотокроссом. Здесь, там и где только мне захочется. И чтобы ты знал, я уже ездила однажды утром с твоим кузеном Юргеном и его друзьями. Со мной что-нибудь случилось? Ничегошеньки!.. Ты, как всегда, все слишком драматизируешь.

Из его глаз сыплются молнии. Я знаю, что поступаю плохо, ведь сама подливаю масла в огонь, но поделать ничего не могу. Такая вот я несдержанная! Эрик смотрит на меня, кивает головой и, прикусив губу, спрашивает:

– И ты от меня все это скрывала?

– Да.

– Почему? Я считал, что первое, о чем мы друг друга попросили, когда снова сошлись, это была искренность, разве не так, Джудит?

Я не отвечаю. Не могу. Он прав. Я самая худшая. У меня покалывает шея. Опять эти пятна! Вдруг двери гаража открываются и появляются Соня и Марта. Они смотрят на нас, и Соня говорит:

– Эй, вы, зачем вам нужны мобильные?

Я с удивлением смотрю на них – меньше всего я ожидала увидеть их здесь. Который сейчас час? Но Эрик кричит:

– Мама, как ты могла дать Джудит мотоцикл?!

Женщина смотрит на меня, и я вздыхаю.

– Сынок, успокойся. Этот мотоцикл стоял у меня дома без дела, а когда Джудит сказала, что она, как и Ханна, занимается мотокроссом, я решила ей его подарить.

Эрик фыркает и опять орет:

– Сколько раз я вам еще должен объяснять, чтобы вы не вмешивались в мою жизнь?! Сколько?!

– Эрик, прости… Но это моя жизнь! – раздраженно уточняю я.

Увидев выражение лица своего брата, Марта смотрит ему в глаза и громко замечает:

– Во-первых, не кричи так на маму. Во-вторых, Джудит уже взрослая девочка. Она сама знает, что она может, а чего не может делать. В-третьих, если ты хочешь жить под стеклянным колпаком, это не значит, что мы все тоже должны это делать.

– Помолчи, Марта! Помолчи! – рычит Эрик.

Но сестра подходит к нему и добавляет:

– Нет, я не буду молчать. Вас было слышно во всем доме. И должна тебе сказать, что вполне естественно, что Джудит не сказала тебе ни о мотоцикле, ни о других вещах. А как бы она тебе рассказала? С тобой же не поговоришь. Ты дон Приказ и Повеление. Нужно делать только то, что тебе нравится, или катиться к черту. – И, повернувшись ко мне, она говорит: – Ты рассказала ему о нас с мамой?

Я отрицательно качаю головой, а Соня, приложив руку ко рту, шепчет:

– Доченька, ради всего святого, помолчи.

Не веря своим ушам, Эрик смотрит на нас. Его выражение лица становится все мрачнее и мрачнее. Он снимает пальто. Ему становится жарко. Он кладет его на капот машины, упирает руки в бока и, угрожающе на меня глядя, спрашивает:

– Ну и что еще ты не рассказала о матери и сестре? Какие другие секреты ты от меня скрываешь?!

– Сынок, не кричи на Джудит. Бедняжка.

Я не могу произнести ни слова. У меня язык прилип к небу, а Марта выкладывает все как есть:

– Чтобы ты знал, мы с мамой уже несколько месяцев ходим на курсы парашютистов. Все! Я тебе это сказала. Теперь можешь злиться и кричать. Это, братец, у тебя получается лучше всего.

Надо видеть лицо Эрика.

– Парашютистов?! Вы обе сошли с ума?

Они вдвоем отрицательно машут головой, и вдруг в гараж заходит Симона с перекошенным лицом и говорит:

– Хозяин, Флин плачет. Он хочет, чтобы вы поднялись к нему.

Эрик смотрит на женщину и говорит:

– А почему Флин не спит в такое время? – Делает один шаг, но потом резко останавливается, смотрит на сестру и мать и спрашивает: – Что случилось? Что вы делаете здесь в такой час?

Он не дает им времени ответить и пулей мчит в комнату Флина. Соня следует за ним. Марта поворачивается ко мне, и я в испуге спрашиваю:

– Что случилось?

Марта вздыхает и смотрит на меня.

– Милая, мне очень жаль тебе об этом сообщать, но Флин упал со скейта и сломал руку.

Когда я услышала последние слова, у меня подкосились коленки. Нет, это не может быть правдой!

– Что?

– Мы тысячу раз звонили вам, но вы не отвечали.

Белая как стена, я гляжу на Марту.