Адвокат - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 63

Слова «в нашем округе» означали только одно: чернокожее жюри.

— Мы можем договориться, — повторил Рафтер. — Какая сумма вас устроит, сэр?

Мы с Мордехаем обсуждали этот вопрос. Цифра в десять миллионов была взята с потолка. С не меньшим успехом мы могли назвать и сорок, пятьдесят, даже сто миллионов.

— По миллиону за каждого, — без колебаний отчеканил Мордехай.

Требование не сразу дошло до сознания присутствовавших.

— Пять миллионов? — пролепетал ошеломленный Рафтер.

— Пять жертв — пять миллионов.

По блокнотам забегали ручки. После продолжительной паузы Артур попытался доказать Мордехаю некоторую несостоятельность нашей теории. Доля ответственности за гибель пяти человек, заметил он, лежит и на разыгравшейся стихии.

Мордехай прервал возникшую было содержательную дискуссию о погоде:

— Присяжные с интересом узнают, что в Вашингтоне в феврале стоят морозы и время от времени случаются снежные бури.

Для меня ссылку на жюри он пояснил так: «Они панически боятся суда».

Наши доводы, сказал Мордехай Артуру, выдержат любые атаки ответчиков. Выселение — заранее спланированная акция или результат непростительной небрежности — состоялось. Его последствие для наших клиентов, то есть жизнь под открытым небом в самое холодное время года, было абсолютно предсказуемым. Никакого труда не составит довести эту восхитительную по простоте идею до сознания любого жюри присяжных, а уж у наших добрых сограждан она встретит особое понимание.

Устав от споров насчет ответственности, Артур удалился в область, где чувствовал себя наиболее уверенно. Разговор зашел обо мне, точнее, о моей краже. Позиция фирмы по данному вопросу осталась непоколебимой. Если мы отзовем иск, то они откажутся от уголовного обвинения, однако дисциплинарное наказание я должен понести в любом случае.

— И чего же они хотят?

— На два года лишить тебя лицензии, — сообщил помрачневший Мордехай.

Согласиться было немыслимо.

— Я сказал, что они сошли с ума, но мои слова не произвели на них впечатления, — повинился Грин.

Я промолчал. Два года. Два года!

Разговор в кабинете Артура вернулся к деньгам, но сколько-нибудь значительного прогресса Мордехаю добиться не удалось. Фактически ни на одно из его предложений фирма не согласилась. Решили в самое ближайшее время встретиться еще раз. Под конец Мордехай вручил им копию искового заявления Маркуса Диза, которое только предстояло зарегистрировать в суде. Позже будут и другие, заверил он собравшихся. Мы планировали еженедельно оформлять по два иска — до тех пор, пока не разыщем всех выселенных.

— Вы и газетам собираетесь передавать каждую копию? — осведомился Рафтер.

— А почему бы нет? После регистрации в суде иск может быть обнародован.

— Пресса и так избаловала нас вниманием.

— Первыми кидаться грязью начали вы.

— Что?

— Вы организовали публикацию об аресте Майкла Брока.

— Ложь.

— Откуда в таком случае «Вашингтон пост» взяла его фотографию?

Артур приказал Рафтеру заткнуться.

Больше часа я просидел в кабинете за запертыми дверями, уставясь в голую стену, прежде чем у меня выстроилась относительно стройная схема конфликта. Фирма готова расстаться с кучей денег, лишь бы избежать дальнейшего унижения в глазах общества и огласки, которая неминуемо ведет ее к разорению. Если я верну досье, фирма снимет обвинение в краже. Но требование морального удовлетворения останется в силе.

По их мнению, я не только перебежчик, на мне полностью лежит ответственность за происходящее. Я связующее звено между их грязными секретами, спрятанными в башне из слоновой кости, и обрушившимся на фирму позором. За одно это меня следует ненавидеть, а угроза лишиться накопленных и грядущих богатств вообще взывает к беспощадной мести.

Опозорил я фирму исключительно благодаря похищенной служебной информации. (Похоже, о помощи Гектора Палмы они не догадывались.) Склеил по кусочкам отвратительную картину и притащил в суд.

Иуда.

Грустно, но я понял их.

София и Абрахам давно ушли. Я сидел в полутемном кабинете. Внезапно дверь открылась, и грузной поступью вошел Мордехай. Он тяжело опустился на один из двух складных стульев. Прежний хозяин выкрасил их в отвратительно коричневый цвет, отчего они стали более уродливыми, нежели были. Тем не менее я купил их по дешевке — за шесть долларов, дабы не опасаться, что клиент на полуслове рухнет на пол — старые стулья предоставляли такую возможность.

Я знал, всю вторую половину дня Мордехай просидел на телефоне, поэтому к нему не заглядывал.

— Сегодня было много звонков, — сообщил Мордехай. — События развиваются куда быстрее, чем мы предполагали.

Я не отреагировал.

— Сначала Артур, затем Де Орио, судья. Ты знаешь Де Орио?

— Нет.

— Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал много лет назад в крупной юридической фирме, потом плюнул на хорошие деньги и решил, бог весть почему, стать судьей. За месяц рассматривает больше дел, чем любой судья в городе: умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая. Всегда старается примирить стороны, а когда не получается, вершит быстрый суд. У него дела не задерживаются.

— По-моему, я слышал о нем.

— Надеюсь. Не зря же семь лет занимался юриспруденцией в этом городе.

— Антитрестовское законодательство слишком далеко от судов.

— Да ладно. Мы договорились с ним встретиться завтра в час у него. Будут ответчики со своими адвокатами, я, ты, Уилма Фелан — в общем, все, кто имеет отношение к иску.

— И я?

— Де Орио настаивает на твоем присутствии. Говорит, ты можешь сидеть в сторонке и слушать, но быть должен обязательно. С досье.

— Пожалуйста.

— Некоторые считают Де Орио фигурой одиозной — наверное, из-за его антипатии к прессе. Из зала суда он выбрасывает журналистов за шиворот, как нашкодивших котят, а телерепортерам запрещает приближаться к дверям ближе чем на тридцать метров. Широкая огласка нашего дела его просто бесит, он твердо решил пресечь всякую утечку информации в газеты.

— Гражданский иск не является секретом для общества.

— Да, но судья вправе объявить слушание закрытым. Не думаю, чтобы Де Орио пошел на это, но прикрикнуть для порядка он любит.

— Значит, он хочет решить дело миром?

— Именно так. Ведь он судья, а какой судья против, если стороны договорятся сами? У него же останется время на лишнюю партию в гольф.

— Что он думает о нашем деле?

— Карт Де Орио не раскрывает, однако требует, чтобы явились те, кто может принять решение на месте, а не какие-то пешки.

— И Гэнтри?

— И он. Я говорил с его адвокатом.

— А Гэнтри знает про металлодетектор?

— Наверное. В суде ему бывать приходилось. Артур и я поставили Де Орио в известность о нашей встрече. Мне показалось, особого впечатления на него это не произвело.

— А что обо мне?

Последовала долгая пауза. Мордехай подыскивал слова.

— Судья будет придерживаться жесткой линии.

Утешительного мало.

— Ты же говорил о его справедливости, Мордехай. Где она? Моя голова в петле. Я не вижу перспективы.

— Это не вопрос справедливости, Майк. Ты взял досье, чтобы исправить причиненное людям зло. У тебя не было намерения совершать кражу — ты просто позаимствовал документы на час-другой. Поступок благородный, что и говорить, и все-таки кража есть кража.

— Так считает Де Орио?

— Да. Я повторяю его выражения.

Значит, в глазах судьи я вор. Похоже, данная точка зрения становится общепринятой. Я не спросил у Мордехая о его мнении — побоялся услышать правду.

Стул жалобно вздохнул под мощным телом, но выдержал. Я мог гордиться удачной покупкой.

— Хочу сказать тебе следующее, — внушительно произнес Мордехай. — Только мигни — и я все брошу. Мировая никому, по сути, не нужна. Жертвы похоронены, их наследники либо неизвестны, либо сидят за решеткой. Даже самое благоприятное разрешение конфликта не изменит мою жизнь ни на йоту. Дело это целиком твое. Решай сам.