De Aenigmate / О Тайне - Фурсов Андрей Ильич - Страница 42

МЕЛЮЗИНА. Фея, встречающаяся в легендах, иногда в виде сирены. Жан д’Аррас особо рассматривает этот сюжет в «Благородной истории Геньяна» (1393). Когда великое бедствие готово уже произойти, она издаёт голосом пронзительный крик, мгновенно повторяемый. «Именно Мелюзина была причиной того, что таинственные строения воздвигали в одну ночь толпами рабочих, которые исчезают без следа, как только работа закончена. Когда она выходит замуж, все её дети рождаются с теми или иными изъянами, а все её волшебные строения имеют некоторый дефект, как те дьявольские мосты, в которых отсутствует один камень (выделено нами. — В.К.). По-видимому, М. представляет архетип интуитивного гения, поскольку интуиция является пророческой, созидательной и чудесной, но в то же время немощной и злобной (Х.Э. Кэрлот)[339].

А вот что мы встречаем в сочинении все того же аббата Монфокона де Виллара:

«Не посягайте, сын мой, и на честь дома Лузиньянов, не приписывайте демонической генеалогии графам Пуатье. Что вы можете сказать об их знаменитой матери?

— Уж не собираетесь ли вы сами, сударь, попотчевать меня сказками о Мелюзине?

— Если вы не верите в историю о Мелюзине, мне придётся сдаться без боя, но в таком случае следовало бы предать огню сочинения великого Парацельса, который в пяти или шести местах утверждает, что эта Мелюзина была, конечно, нимфой. Следовало бы также обвинить во лжи наших историков, убеждённых, что после её смерти, вернее, после того, как она оставила мужа, Мелюзина являлась своим потомкам всякий раз, когда им грозила беда, а когда кто-либо из французский королей находился при смерти, она, в траурном одеянии, показывалась на большой башне Лузиньянского замка, возведенного по её повелению (выделено нами. — В.К.)»[340].

Исследователь французского средневековья Альфред Мори писал:

«Божественные матери были почитаемы как особые защитницы некоторых семейств. <…> Мы можем говорить о многочисленных феях, становившихся истинными домашними божествами. <…> Мелюзина для таких родов, как Лузиньяны, Люксембурга (также упоминающихся в «Документах Общины». — В.К) и Соссенажи, (Saussenage), признававших её своим предком, также была гением-берегиней (genie tutelaire) определённого пространства. <…> Фея, вместе с которой рыцарь фон Штауфенберг (de Stauffenberg) сочинил мистический гимн и на происхождение от которой претендовал Готфрид Бульонский, принадлежала к их же числу»[341].

Следует, по-видимому, различать Мелюзину мистико-символическую и Мелюзину историческую, отмечая, впрочем, их сущностное, а нередко и феноменальное совпадение (как и в случаях, например, с королем Артуром, Меровеем, Вещим Олегом и т. д.). В любом смысле она сущностным образом причастна всему корпусу легенд о Святом Граале. Её змеиная (ophidienne) сущность соответствует, как утверждает Ж. Робен (если переводить его «по-розановски»), «тёмному лику» (face tenebreuse) Грааля, его изнанке. Сама она — племянница Артура, а её мать Пресина (Presine) — сестра дамы Авалона, феи Морганы. Но Моргана ещё и королева Аваллона, и эта двойственность отражает двойственно-сумеречную природу Плантагенетов, по чьему заказу писал Готье Мап. Все эти женские души так или иначе оказываются пленницами мага Клингзора и содержатся в замке, который именуется chateau de la Merveille, что само по себе указывает на узурпацию меровингского наследия (хотя возможны и иные толкования).

Интересно, что реальным прообразом Клингзора является герцог Капуанский, не имеющий отношения к меровингскому роду, но считавший себя сыном потомка Виргилия. Линия Мелюзины-Клингзора есть внутри всей истории Святого Грааля то самое «семя тли», которое онтологически присуще греху и связано со змеиным наследием в «митохондрии» (по Книге Бытия змей обрекается на то, чтобы питаться прахом). Искупление этого наследия осуществлено Восхождением Христа на Крест, но в истории существуют как начало противления, как та самая «парадигма заговора», о которой писал Франсис Бертен.

Вместе с тем в последние годы фигура Мелюзины, в значительной степени благодаря французским исследователям, обретает исторические очертания. Жан Робен, ссылающийся на исследования Патрика Ферте, указывает на то, что «История Мелюзины» (Histoire de Melusine) была выпущена в свет Жаном д’Аррасом по велению герцога Жана де Берри (Jean de Berry) в подарок сестре Марии, герцогине де Бар (Marie de Bar, 1344–1404), выданной замуж в 1357 г. за Робера I, графа де Бара, в чьём владении в это время находился город Стене (бывшая столица Дагоберта II, возле которой он и принял мученическую смерть). Из этой семьи потом выйдут многие деятели Приората, в частности кардинал де Бар. Мария де Бар была бабкой короля Рене Анжуйского (Rene d’Anjou), чья дочь Иоланда де Бар была, как и её отец, Великим Магистром Сионского Приората. Появляется в связи с Мелюзиной и очень странное имя её сестры — Палестины (Palestine), что, впрочем, хотя и странно звучит, вполне совпадает с «ближневосточными» стремлениями Приората[342].

Далее, в связи с Мелюзиной Жан Робен приводит письмо Рене Генона к Кумарасвами от 14 июля 1945 г., в котором Генон указывал, что соединение мужчины с nagini — женщиной-змеёй — характерно не только для Индии, но и для Европы; примеры потомства от таких союзов — польские Ягеллоны и французские Лузиньяны[343].

Заметим, что Роман Багдасаров находит образ женщины-змеи как прародительницы не только в Европе, но и в славянском мире и даже в России, что чрезвычайно расширяет генеалогическую и конспирологическую сферу влияния «адептов Мелюзины». «Характерный пример совмещения аллегории и завуалированного герба — двуххвостая Мелюзина — сирена церкви Богородицы в Студенице (1183–1196). Ктитором монастыря являлся сербский краль Стефан Неманя, постригшийся здесь же с именем Симеон. В животной символике, структурированной по принципу виноградной лозы, богословский смысл тесно сопряжён с генеалогическими аллюзиями»[344]. Мелюзина (Ора) появляется и в родовых гербах Рюриковичей (можайского и белозерского князя Ивана Андреевича и даже царей Василия Тёмного и Ивана III). На наш взгляд, это связано с многочисленными браками русских князей и царей, неизбежно втягивавшими их в «змеиный круг». Однако одна, очень любопытная деталь, на наш взгляд, свидетельствует о сохранении и у поздних Рюриковичей целебной «тавматургической» меровингской крови: «семя змия» растворялось и исчезало в царской крови, о чём явным образом свидетельствует иконография. «Интересно, — пишет Р.В. Багдасаров, правда, никак этого не объясняя, — что на собственно московских деньгах вел. кн. Василия Васильевича того же периода уже не змеедева Ора, а Дева-полуптица (Сирин). Они являлись разновидностями одной эмблемы на генеалогическом уровне, что предопределило их различие на уровне символическом. В русской эмблематике хтоническая половина туловища постепенно отпадает, а вперёд выступает верхняя половина с крыльями. Крылья московской Оры значительно больше, чем у можайской, рептильная же часть туловища исчезла»[345]. Это может означать только одно: до Ивана III включительно Рюриковичам-Даниловичам удалось сохранить особую, сверхъестественную кровь своих меровингских предков (Руси) в полном соответствии с выводами Уоллес-Хэдрилла о том, что никакая иная кровь не может повредить истинно Царской Семье. Более того, именно это позволяло им хранить Третий Рим как оплот православной веры. Там же, где римо-католичеству противостояла лжеименная мистика лжемеровингов, дело шло к крушению христианства как такового. Таковой была судьба Франции, провозглашённой при Хлодвиге Великом «Старшей Дочерью Церкви».