Остров фарисеев. Путь святого. (сборник) - Голсуорси Джон - Страница 10

Зазвенел колокольчик.

– Это ваш дядюшка. – И снова в голосе старшего клерка прозвучала ирония. – Будьте здоровы, сэр.

И, словно выключив разговор, как выключают свет, он принялся писать, а рыжеволосый юнец провел Шелтона в огромную комнату окнами на улицу, где его ждал дядя.

Эдмунду Парамору было семьдесят лет. Среднего роста, с бронзовым, гладко выбритым лицом, он держался очень прямо; его седые шелковистые волосы были зачесаны набок и взбиты в виде кока над красивым высоким лбом. Он стоял спиной к камину; в его манере держаться угадывались подвижность и легкость, свойственные людям, которые до старости не полнеют. В глазах его порою вспыхивал юношеский задор, хоть и видно было, что он немало пережил, а уголки рта неожиданно приподнимала улыбка. Комната была под стать хозяину – просторная, отнюдь не казенная и почти без мебели; вдоль стен не стояли несгораемые сейфы, на столе не высились груды бумаг; в единственном шкафу хранился полный комплект судебных отчетов, а на своде законов, в стакане с водой, красовалась одна-единственная пунцовая роза. Казалось, что владелец этой комнаты – человек рассудительно-великодушный, не мелочный, умеющий вникать в самую суть вещей, человек, перед улыбкой которого не могли выстоять мелкое шарлатанство и обман.

– А, Дик! Как здоровье матушки? – спросил он.

Шелтон ответил, что она вполне здорова.

– Скажи ей, что я все же решил продать ее восточные акции и вложить деньги в медь. Можешь передать, что это дело солидное.

Шелтон поморщился.

– Мама считает, что на свете нет несолидных дел, – сказал он.

Дядя устремил на него пытливый, пронизывающий взгляд своих страдальческих глаз, и легкая улыбка искривила его губы.

– Она неподражаема! – произнес он.

– Да, – повторил Шелтон, – она неподражаема.

Впрочем, перепродажа акций вовсе не интересовала его, дядя решал подобные дела так быстро и разумно, что Шелтону и в голову не пришло бы усомниться в его суждениях.

– Ну-с, займемся твоим контрактом.

Мистер Парамор трижды позвонил в колокольчик и в ожидании принялся ходить взад и вперед по кабинету.

– Принесите мне проект брачного контракта мистера Ричарда, – сказал он вошедшему рослому клерку, и тот через минуту вернулся с требуемым документом.

– Итак, Дик, – начал мистер Парамор, – насколько я понимаю, за невестой не значится никакого приданого. Почему?

– Я отказался от него, – ответил Шелтон, невольно смутившись.

Губы мистера Парамора дрогнули в легкой усмешке; он придвинул к себе бумагу, взял синий карандаш и, сжав руку Шелтона повыше локтя, принялся читать контракт пункт за пунктом. Шелтон, едва успевавший следить за быстрыми объяснениями старика, с облегчением вздохнул, когда тот внезапно остановился.

– Если ты умрешь и она снова выйдет замуж, – сказал мистер Парамор, – она лишается права пользоваться доходом с твоего капитала, понятно?

– Вот как? – сказал Шелтон. – Одну минуту, дядя Тед!

Мистер Парамор умолк и стал ждать, покусывая карандаш; на лице его промелькнула улыбка, которую он тут же тактично подавил. Теперь уже Шелтон принялся ходить по комнате.

«Если она снова выйдет замуж», – повторил он про себя.

Мистер Парамор, страстный рыболов, следил за племянником, словно тот был рыбой, которую он только что вытащил на берег.

– Это обычное условие, – заметил он.

Шелтон сделал еще один круг по комнате.

«Она лишается права… – думал он. – Да, конечно».

Это единственный способ удержать при себе жену даже после своей смерти. Да, конечно!

Мистер Парамор не сводил проницательных глаз с лица племянника. И взгляд его, казалось, говорил: «Ну, дурачок, в чем же дело?»

Да, конечно! Почему она должна пользоваться его деньгами, вторично выйдя замуж? Она лишится их. Какая утешительная мысль! Шелтон вернулся к столу и еще раз внимательно перечел соответствующий пункт контракта: ему хотелось подойти к этому вопросу чисто по-деловому и скрыть то, что в действительности занимало его ум.

– Если я умру и она снова выйдет замуж, – повторил он вслух, – она лишается права пользоваться доходом с моего капитала.

Может ли существовать более мудрое законоположение для человека, страстно влюбленного?

Дядюшка наконец отвел от него взгляд: чувство сострадания побудило его отвернуться, чтобы не видеть последних судорог пойманной рыбы.

– Я не хочу привязывать ее к себе, – внезапно заявил Шелтон.

Легкая усмешка приподняла уголки губ мистера Парамора.

– Ты хочешь вычеркнуть этот пункт? – спросил он.

Кровь бросилась в лицо Шелтону: он почувствовал, что дядя уличил его в излишней сентиментальности.

– Д-да, – с запинкой произнес он.

– В самом деле?

– Конечно!

Ответ прозвучал несколько угрюмо.

Карандаш дядюшки опустился на обреченный параграф, и мистер Парамор вновь принялся за чтение проекта, но Шелтон уже не мог следить за содержанием: его слишком занимали мысли о том, что именно так позабавило мистера Парамора, и чтобы понять, в чем дело, он не отрываясь смотрел на старика. Грубоватые, но приятные черты лица; быстрые, но не суетливые движения; волосы не прямые и не вьющиеся, не короткие и не длинные; печальные глаза и улыбающийся рот; костюм не поношенный и не щеголеватый; ловкие красивые руки, а главное – размеренное скольжение по бумаге синего карандаша – все создавало впечатление полной гармонии между головой и сердцем, чувством и разумом, теорией и жизненной практикой.

– «…на время замужества», – прочел мистер Парамор и снова остановился. – Ты, конечно, понимаешь, что, если вы не уживетесь и разъедетесь, она по-прежнему будет пользоваться твоими деньгами.

Если они не уживутся!.. Шелтон улыбнулся. Но мистер Парамор не улыбался, и Шелтон снова почувствовал, что столкнулся с чем-то внешне мягким, но непреклонным. И он с раздражением заметил:

– Если мы не будем жить вместе, тем больше оснований сохранить за ней это право.

На сей раз дядюшка улыбнулся. Но Шелтон не мог сердиться за эту ироническую усмешку, которая так же внезапно исчезала, как и появлялась: она не могла вызвать раздражение, ибо не относилась непосредственно к собеседнику и за ней скрывалось такое глубокое знание человеческой природы!

– Если… гм… Ну а в другом случае, – сказал мистер Парамор, – брачный контракт теряет силу – во всяком случае, для нее. Понимаешь, дружок, мы обязаны все предусмотреть.

Шелтон еще отчетливо помнил содержание пьесы и свой разговор с Хэлидомом. Сам он вполне способен был допустить – теоретически, – что жена может изменить ему.

– Хорошо, дядя Тед, – сказал он.

На мгновение у него мелькнула безумная мысль: предусмотреть в брачном контракте возможность развода. Ведь сделать женщину независимой, предоставить ей свободу полюбить другого, не терзаясь мыслью о денежных затруднениях, – разве это не долг всякого благородного мужчины? Для этого нужно было лишь вычеркнуть слова «на время замужества».

Шелтон почти с тревогой посмотрел на дядюшку. На этом мудром челе под высоким зачесом волос нельзя было прочесть и тени мелочности, но и одобрения на нем не было. Лицо дядюшки, казалось, говорило: «Донкихотство, конечно, имеет свои достоинства, но…» Да и сама эта необъятная комната с высокими окнами обескураживала Шелтона: казалось, здесь совершается лишь то, что диктует здравый смысл. Должно быть, бесконечное множество мужчин, хорошо воспитанных и придерживающихся самых разумных правил, покупали себе здесь жен. Воздух был пропитан мудростью и запахом юридических книг в кожаных переплетах. Здесь безраздельно царил прецедент[10]. Шелтон склонил перед ним свое копье и снова присел к столу, чтобы закончить сделку с покупкой жены.

– Не понимаю, почему ты так спешишь с этим? Ведь ваша свадьба будет не раньше осени, – сказал мистер Парамор, закончив наконец чтение контракта. Он положил синий карандаш рядом с чернильницей, вынул красную розу из стакана с водой и понюхал ее. – Хочешь пройтись со мной до Пэлл-Мэлл? Я решил сегодня устроить себе отдых, но для стадиона сейчас, пожалуй, холодновато.