Американские боги (пер. А.А.Комаринец) - Гейман Нил - Страница 13

– Нет, спасибо.

Судя по всему, в портсигаре были не сигареты, а самокрутки, и когда паренек закурил, щелкнув матовой черной «Зиппо», запах у дыма был – как от горелой проводки.

Парнишка глубоко затянулся и задержал дыхание. Потом выпустил немного дыма изо рта и снова втянул его носом. Такое впечатление, что он репетировал этот номер перед зеркалом прежде чем предъявить его публике, подумал Тень.

– Если ты мне соврал, – сказал парнишка, и голос его прозвучал как будто из другой комнаты, – я тебя, блядь, грохну. Ты меня понял?

– Да, вы уже говорили об этом.

Парнишка затянулся еще раз.

– Значит, говоришь, остановились в мотеле «Америка»? – Он постучал по водительскому стеклу. Окошко открылось. – Эй, там. Мотель «Америка», возле федеральной. Надо высадить там нашего гостя.

Водитель кивнул, стекло вновь поднялось.

Мерцающие оптоволоконные огоньки в салоне лимузина время от времени меняли цвет, пробегая по одной и той же не слишком яркой гамме. Тени показалось, что вместе с ними мерцают и глаза жирного молодого человека, и цвет напоминает зеленоватое свечение допотопного компьютерного монитора.

– А скажи-ка ты Среде вот что, приятель. Скажи ему, что его дело прошлое. И его давно списали в утиль. Он старый. Скажи ему, что будущее за нами, и нам насрать на него и ему подобных. Его место в мусорном баке древней истории, а такие люди, как я, поедут в будущее на лимузинах, по суперскоростному шоссе.

– Я передам, – сказал Тень.

У него начала кружиться голова. Будем надеяться, что не стошнит, подумал он.

– Передай ему, что мы, блядь, перепрограммировали реальность. Передай, что язык – это вирус, вера – операционная система, а молитвы – ебаный спам. Передай ему все это слово в слово, а не то я замочу тебя на хер, – мягко, сквозь дым, сказал парнишка.

– Я понял, – ответил Тень. – Можете высадить меня прямо здесь. Остаток пути пройду пешком.

Молодой человек кивнул.

– Приятно с тобой говорить, – сказал он. Дым явно действовал на него умиротворяюще. – И запомни: если мы тебя, блядь, не уебашим, то просто потрем, и все дела. Ты понял? Один клик, и ты переписан единичками и ноликами, в случайном порядке. И операция «восстановить» не предусмотрена. – Он постучал по водительскому окошку. – Он выходит прямо здесь, – потом повернулся к Тени и ткнул пальцем в свою самокрутку. – Синтетическая жабья кожа, – сказал он. – Вот, научился народ синтезировать буфотенин,[10] слыхал об этом?

Лимузин остановился, дверь открылась. Тень кое-как выбрался наружу. Путы у него на руках перерезали. Тень обернулся. Салон превратился в единое клубящееся облако дыма, сквозь которое мерцали два огонька, и цвет у них теперь был медно-красный, красивый такой цвет, как глаза у жабы.

– Речь у нас идет о доминирующей, на хрен, парадигме, Тень. Остальное неважно. Да, кстати, прими соболезнования, насчет твоей старушки.

Дверца захлопнулась, и лимузин тихо тронулся с места. Тень стоял ярдах в двухстах от мотеля. Он двинулся по направлению к гостинице, вдыхая холодный воздух, мимо красных, желтых и голубых огней, рекламирующих все мыслимые и немыслимые разновидности фастфуда, которые только может представить себе человек, если, конечно, он задался целью представить себе гамбургер; и до мотеля «Америка» Тень добрался без приключений.

За стойкой в мотеле «Америка» сидела худая барышня. Она сказала Тени, что друг его уже зарегистрировал, и протянула ему прямоугольный пластиковый ключ от номера. Блеклая блондинка, чем-то неуловимо похожая на грызуна. Сходство это делалось особенно наглядным, когда барышне что-то не нравилось: улыбка же явно шла ее внешности на пользу. Она отказалась называть Тени номер комнаты, в которой поселился Среда, и настояла на том, что сама позвонит постояльцу и скажет, что его гость уже прибыл.

Среда вышел из двери в дальнем конце холла и кивнул Тени.

– Как прошли похороны?

– Прошли, – ответил Тень.

– Не хочешь говорить об этом?

– Не хочу, – подтвердил Тень.

– Ну и ладно, – осклабился Среда. – И без того в последнее время болтовни вокруг стало слишком много. Слова, слова, слова. Этой стране явно пошло бы на пользу, если бы люди научились страдать молча.

Среда отвел его в свой номер, который оказался напротив комнаты Тени. Номер был сплошь завален картами: карты разложены на кровати, карты пришпилены к стенам. На всех Среда уже успел что-то начертить яркими фломастерами: флуоресцирующий зеленый, режущий глаз розовый, веселенький оранжевый.

– Меня только что взял в заложники какой-то жирный парень, – сказал Тень. – Он велел тебе передать, что твое место на свалке истории, тогда как сам он и ему подобные будут ездить на лимузинах по суперскоростным автострадам бытия. Что-то вроде этого.

– Вот сопля зеленая, – отреагировал Среда.

– Ты его знаешь?

Среда пожал плечами.

– Знаю, кто он такой и откуда взялся. – Он тяжело опустился на единственный в комнате стул. – А вот ключа у них нет, – продолжил Среда. – Гребаный ключ им в руки не дается. Сколько времени тебе еще придется оставаться в этом городе?

– Не знаю. Может, с неделю. Надо будет, наверное, уладить Лорины дела. Решить, что делать с квартирой, избавиться от ее одежды и так далее. Мамаша ее, конечно, будет кипятком ссать, но так ей и надо.

Среда кивнул тяжелой косматой башкой.

– В общем, чем быстрее ты со всем этим разберешься, тем быстрее нас не будет в Игл-Пойнте. Спокойной ночи.

Тень пересек холл. Его комната была точной копией комнаты Среды, вплоть до идиотской картинки с закатом, пришпиленной над кроватью. Он заказал себе пиццу с сыром и мясным фаршем, потом набрал ванну, вылив в воду все гостиничные пузырьки с шампунем, чтобы вода вспенилась.

Он был слишком большой и не мог лечь в гостиничной ванне в полный рост, так что он в нее сел и постарался получить максимум удовольствия. Тень пообещал себе ванну, как только выйдет из тюрьмы, Тень свое слово держит.

Пиццу принесли вскоре после того, как он вышел из ванной, и Тень ее съел, запив банкой рутбира.[11]

Тень лежал в постели и думал: В первый раз сплю в постели, как свободный человек, но мысль эта радовала его куда меньше, чем ожидалось. Он не стал задергивать занавески, смотрел через окно на огоньки проезжающих машин, витрины фастфудов напротив, и его грела мысль о том, что там расположен совсем другой мир, и что человек по имени Тень свободен идти в этом мире, куда ему заблагорассудится.

Человек по имени Тень мог бы, конечно, лежать сейчас и в собственной постели, подумал он, в квартире, где он жил вместе с Лорой, – в постели, в которой он спал вместе с Лорой. Но от одной только мысли о том, что лежать там пришлось бы в одиночку, в окружении ее вещей, ее запахов, ее жизни, ему делалось больно…

Не ходи туда, сказал себе Тень. И решил думать о чем-нибудь другом. Например, о фокусах с монетами. Тень отдавал себе отчет в том, что хорошим фокусником ему никогда не стать: не такой он человек. Он не сможет заговаривать публике зубы, чтобы она между делом заглатывала наживку, карточные фокусы он тоже не любил, как не любил доставать бог весть откуда бумажные цветы. Ему просто нравилась ловкость рук, особенно когда в этих руках были монеты. Он начал вспоминать все те способы, которыми мог заставить монету исчезнуть, и это напомнило ему о той монете, которую он бросил в могилу Лоры, а потом откуда-то из глубины возник голос Одри и принялся рассказывать о том, что Лора умерла с членом Робби во рту, и в сердце у Тени снова свила себе гнездышко маленькая пакостная боль.

Каждый час ранит. Последний – насмерть. От кого он это слышал?