Укус тени - Жибель Карин - Страница 31

Лидия закуривает сигарету: огонек зажигалки на секунду освещает погруженную в темноту «клетку». Бенуа успевает заметить лишь золотистый отблеск волос Лидии и овал ее белоснежного лица. Затем все вокруг снова погружается в темноту.

— Как ты думаешь, а можно догадываться об этом с самого рождения?

— Я… Наверное, можно. Мне, например, часто снилось, что меня похоронят живьем… Этот кошмарный сон мучил меня много-много раз…

— Правда? Значит, судьба человека предопределена заранее… Возможно, Орелия знала, какая судьба ее ждет. Она знала, что ей нужно всего лишь встретить тебя, чтобы это все случилось…

— Ее убил не я, — тихо, но твердо возражает Бенуа. — Я не убивал ее, Лидия.

Но Лидия, похоже, даже не слушает его: она снова углубляется в воспоминания, разговаривая с самой собой.

— Мы все время были вместе… Мы никогда не расставались, — продолжает она. — Нас называли неразлучными! Но в тот день… В тот день мы поссорились. Такого с нами никогда раньше не случалось… Я помню, как мы шли вдвоем вдоль дороги. Мы в то время часто там ходили. Это была среда, вторая половина дня, и мы с ней должны были пойти к нашей общей подружке… Однако… Это все произошло из-за одного мальчика. Мы с ней были влюблены в одного и того же мальчика, понимаешь?

Бенуа, скрытый темнотой, улыбается. Эта история его умилила — он и сам не знает почему. Сидящая неподалеку от него женщина, которая собирается его убить, — можно сказать, его палач — своим трагическим рассказом почему-то заставляет его улыбнуться. Наверное, потому что она рассказывает ему эту историю каким-то детским голосом.

— В общем, мы поругались и разошлись в разные стороны: Орелия пошла к той подружке, а я повернулась на сто восемьдесят градусов и направилась домой…

Бенуа вдруг чувствует, что Лидия плачет. Его сердце сжимается — хотя ему вроде бы следует радоваться, что плачет уже не он, а она…

— Если… если бы я пошла тогда с ней, она, наверное, была бы сейчас жива! Ты, возможно, не осмелился бы на нее напасть, если бы мы шли вдвоем… Отвечай, Бен!

— Я… Мне кажется, что если бы ты пошла с ней, то тот, кто убил Орелию, убил бы и тебя.

— Уж лучше бы я погибла вместе с ней.

— Нельзя так говорить!

— Нет, можно… Меня лишили моей второй половины, а это, поверь, хуже смерти. Да, было бы лучше, если бы ты убил нас обеих.

— Я не убивал ее…

Лидия, пропустив слова Бенуа мимо ушей, продолжает:

— Когда наступил вечер, а она так и не вернулась домой, мне… мне стало очень страшно и очень плохо… Мне показалось, что внутри меня произошел взрыв и мое тело разорвалось на куски!.. Мое тело пронзила острая, невыносимая боль — как будто меня разрубили на две части… Мне тогда очень хотелось верить, что сестра еще вернется. Я заставляла себя не терять надежды… Я несколько месяцев ждала и представляла, как вдруг откроется дверь и войдет Орелия… Знаешь, я надеялась на это очень долго даже после того, как все уже перестали ждать ее. И однажды она и в самом деле вернулась…

Бенуа, несмотря на кромешную тьму, изумленно таращит глаза.

— Вернулась? — переспрашивает он.

— Да. Я увидела ее ночью в своей комнате. Она стояла возле моей кровати… Орелия заговорила со мной и объяснила, что пришла сказать мне, что она меня прощает… Прощает за то, что я оставила ее одну на той обочине…

— Тебе это приснилось, Лидия.

— Нет. Я тогда не спала. Кроме того, она по-прежнему рядом со мной… Она тоже на тебя смотрит… Она видит тебя через мои глаза. Она вершит над тобой суд.

— Ты хочешь сказать, что она находится внутри тебя?

— Да, внутри меня. И вокруг меня. Постоянно… Она — это я, а я — это она.

Бенуа вдруг понимает, какие сильные душевные муки испытывает Лидия — испытывает очень и очень давно — и в какую пропасть безумия она рухнула под воздействием этих мук. Она рухнула в эту пропасть, будучи почти ребенком. Получается, что в один прекрасный день жизнь человека может дать трещину, а затем эта трещина может превратиться в бездонную пропасть…

Бенуа с удивлением думает, что, слушая Лидию, он почему-то проникается сочувствием к ее трагической судьбе, — и это при том, что он угодил к ней в лапы и стал пленником ее смертоносного безумия!

Однако попытаться понять ее — это, возможно, его последний шанс выбраться живым из темного подвала, в который он угодил.

Живым, хотя уже отнюдь не невредимым.

— А кто из вас был старше? — вдруг спрашивает Бенуа. — Орелия или ты?

Он слышит, как Лидия встает со стула и идет в сторону лестницы. Через несколько секунд ее каблуки стучат по бетонным ступенькам.

— Меня одолевает сон, я пойду спать… — раздается ее голос.

— Ты мне не ответила, — не унимается Бенуа.

— Я не ответила, потому что твой вопрос глупый, Бен.

— Мне непонятно, что же в нем такого глупого…

— Орелия и я — это одно и то же.

«Что она хотела этим сказать? Орелия и я — это одно и то же…»

Бенуа напрягает свой измученный рассудок, но ему так и не удается разгадать эту загадку.

Солнечный луч робко ласкает его неподвижную ногу. Сейчас, должно быть, полдень.

«Значит, Орелия — не выдумка?.. Или я уже и сам потихоньку схожу с ума?»

Его мучает и еще один вопрос. Мучает очень много дней. Кто? Кто решил на нем так жестоко отыграться? Кто спрятал тот медальон в его сарае?

А может, и никто… Может, Лидия все выдумала. Она до такой степени чокнутая, что попросту выдумала эту историю об исчезновении своей сестры, о ее убийстве, о спрятанном медальоне…

Она встретила его, Бенуа, совершенно случайно, и он ей запомнился. Запомнился, потому что понравился. Он ведь симпатичный.

Очень даже подходящая игрушка для женщины-психопатки.

Да, именно так… Лидия создала всю эту историю в своем больном воображении, чтобы дать себе повод запереть его, Бенуа, в этом подвале.

Он уже сталкивался с аналогичными случаями: серийные убийцы тоже выдумывают различные небылицы, чтобы с их помощью оправдать свои злодеяния…

Никто не пытался на нем отыграться.

Никто, потому что вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову желать, чтобы он оказался в этом подвале. И чтобы он так мучился.

Нет, такое не пришло бы в голову никому.

Его уже больше не терзают ни голод, ни холод.

Человек может привыкнуть ко всему. Или почти ко всему.

У Бенуа такое чувство, будто он постепенно погружается в трясину, в которой чем больше дергаешься, тем быстрее идешь ко дну. Поэтому он старается шевелиться как можно меньше. Обычная маленькая хитрость.

Его мышцы все еще никак не могут отойти от невероятных ощущений, которые он испытал благодаря своей очаровательной мучительнице.

Прошедшие сутки он занимался только тем, что пил воду, мочился и принимал душ, — благо что опять пошла горячая вода.

Еще он время от времени плакал.

И думал. Думал, думал, думал…

Бенуа пытался проанализировать сюжет своей жизни — короткой повести, эпилог к которой, похоже, уже написан.

Он пролистывал страницы, посвященные детству, юности, работе в полиции.

И женщинам…. Всем тем женщинам, с которыми он когда-либо проводил ночь.

Он не забыл их лиц, их имен и привлекательных особенностей их внешности. Нет, он, во всяком случае, не забыл их. Ему приходит в голову мысль, что он, пожалуй, их всех даже некоторым образом любил.

Память берет Бенуа за руку и ведет его по дорогам, которые он считал уже давно стершимися с карты жизни. Она напоминает ему о сокровищах, закопанных в закутках его мозга или же спрятанных за дверьми, которые почти никогда не открываются. Перед ним мелькают картины, изображающие прошлое и сваленные в дальнем углу, но сразу же оживающие в памяти, как только он осознает, что столкнулся лицом к лицу со смертью. Бенуа видит идиллические гравюры того времени, когда он даже не задумывался о смерти, когда у него впереди была бесконечно долгая жизнь, а смерть казалась такой далекой и неосязаемой, что не имела ни запаха, ни цвета…