Укус тени - Жибель Карин - Страница 37

Но он не жалеет ни об одной из своих супружеских измен, не жалеет о беспрестанном вранье, не жалеет о том унижении, которому подвергал жену, — пусть даже она об этом и не знала.

Потому что он не может жалеть о полученном удовольствии.

Прежде всего — об удовольствии соблазнять женщин, удовольствии быть объектом их вожделения.

Удовольствии чувствовать себя удачливым охотником.

Удовольствии обладать.

И как это Гаэль ничего не замечала?

Неужели она и в самом деле была такой слепой? Или… она просто делала вид, что ничего не замечает, чтобы сохранить их брак?

У него вдруг зарождается сомнение, которое, словно яд, просачивается в душу и тело, отравляя ему кровь.

Его рассудок постепенно затуманивается: он словно медленно сползает по скользкому склону своей памяти, на котором нет ни одного твердого выступа, за который можно было бы ухватиться…

У него уже не осталось ничего, он все утратил.

Это произошло потому, что кто-то возжелал его смерти. Кто-то захотел убить его при помощи ужасного оружия. Оружие это — не пистолет, не нож и не яд, а молодая женщина, измученная пятнадцатью годами гнева, одиночества, боли. Женщина, которой недоставало лишь небольшого толчка, чтобы впасть в смертоносное безумие.

Да, кто-то возжелал, чтобы он, Бенуа, умер жуткой и мучительной смертью.

Кто-то возжелал убить его, не замарав при этом собственных рук и не встретившись с ним, своей жертвой, взглядом.

Этот кто-то, должно быть, ненавидит его всей душой…

Светает. Бледные лучи делают робкие попытки проникнуть в лес.

Среди еще сонных деревьев скользит чей-то силуэт.

Сегодняшний день — особенный, потому что сегодня — очередная годовщина малышки Жеральдины. Точнее говоря, годовщина ее смерти.

Человек становится на колени перед импровизированной могилкой. На ней нет ни мраморной, ни хотя бы каменной плиты. Эта могилка — всего лишь прямоугольник влажной земли. Он кладет на нее принесенный им подарок — один-единственный цветок. Такой подарок он приносит сюда каждый год.

Жоашим наклоняется к земле и что-то шепчет девочке, лежащей в этой неприметной могилке. Он напоминает ей об интимной близости, которая когда-то была у них в течение нескольких часов.

— Видишь, я тебя не забываю… Я все еще думаю о тебе…

Убийца думает о своей жертве.

Он поднимается, съеживается от утреннего холода и задумчиво смотрит на могилку, о которой никто, кроме него, не знает. Затем он медленно уходит, словно бы растворяясь в еще сопротивляющихся несмелому натиску рассвета сумерках.

Через несколько дней в десяти километрах от этого места, неподалеку от деревушки Оссель — а стало быть, и от его дома, — он навестит еще одну из загубленных им юных душ.

Это произойдет шестого января, и навестит он в этот день Орелию.

Орелия, самая красивая из его жертв… Он получил с ней поистине царское наслаждение, и случилось это в те времена, когда он был ненасытным и безжалостным извергом.

Фабр, вернувшись в Безансон утром из Парижа после уик-энда, проведенного в семейном кругу, вдруг задается риторическим вопросом: а какого черта он снова сюда приехал?

Ответ прост: исчез один из местных полицейских.

Он исчез, и надежда найти его живым тает с каждым днем.

Но они, полицейские, пытаются разыскать хотя бы его труп. Это их моральный долг перед коллегой и его семьей.

Сидя в выделенном ему маленьком кабинете, Фабр размышляет. Он пытается понять, не было ли в их действиях какой-либо ошибки и не упустили ли они чего-нибудь. Он уверен, что данное исчезновение обусловлено отнюдь не профессиональной деятельностью Лорана. Его причину нужно искать в личной жизни этого человека.

К сожалению, у них пока нет никаких улик. Им даже пришлось отпустить Жозе Дюпра и его подружку.

Им придется начать все с нуля.

Фабр открывает папку с бумагами и решает перечитать все имеющиеся по данному делу материалы с самого начала.

— Что же, черт возьми, могло от нас ускользнуть?

Перед его мысленным взором то и дело возникает лицо Гаэль Лоран — женщины, которой неоднократно изменял ее муж Бенуа.

Если бы он, Фабр, был на ее месте, разве у него не возникло бы желания отомстить?..

В его кабинет заходит Джамиля.

— Добрый день, капитан Фасани…

— Добрый день. Вы, я вижу, уже на работе…

Фабр смотрит пару секунд на Джамилю, и в его взгляде появляется больше уверенности.

В этой непонятной истории главную роль наверняка сыграла какая-нибудь женщина.

И причина исчезновения Лорана кроется не в его распутстве. Нет, не в нем. Тут должно быть что-то сугубо личное.

— Как вы думаете, мадам Лоран способна попытаться избавиться от своего неверного мужа? — неожиданно спрашивает Фабр.

Джамиля, слегка растерявшись от такого вопроса, садится на стул перед майором.

— Я… Мне, по правде говоря, эта мысль тоже приходила в голову… Но у Гаэль есть хорошее алиби.

— А если она наняла кого-нибудь сделать для нее грязную работу?..

— Просыпайся, Бен…

Бенуа открывает глаза и смутно видит чье-то лицо, окруженное ореолом света.

— Гаэль, это ты? — со слабой надеждой шепчет он.

Лидия гладит его лоб. Взор Бенуа наконец проясняется, и он, узнав свою мучительницу, вскрикивает.

— Тише, тише… Не бойся!

Бенуа пытается пошевелить руками и обнаруживает, что его руки заведены за спину и на них надеты наручники. Оглядевшись, он видит, что лежит в своей «клетке» возле стены. Правое плечо ужасно болит, напоминая ему о недавних событиях его жизни, превратившейся в настоящий ад.

— Ты был в полной отключке, и я зашла, чтобы…

— Что ты собираешься со мной сделать? — с тревогой спрашивает Бенуа.

— Пока что я собираюсь не позволить тебе умереть. А там посмотрим… У меня появились кое-какие идеи!..

Она помогает ему приподняться и сесть, прислонившись спиной к стене. Бенуа с изумлением замечает на полу насквозь пропитанное кровью полотенце. Он потерял так много крови? И до сих пор еще жив?

Лидия расстегивает его рубашку и оголяет плечо, отдирая присохшую к ране материю.

— А ты здорово придумал — перебинтоваться полотенцем! Если бы не оно, ты уже был бы мертв…

— Ну и что?

— А то, что это я должна решать, сколько тебе еще жить и когда умереть. Я, и только я…

— Тогда не надо было в меня стрелять…

— А может, это тебе не надо было от меня убегать? — спрашивает Лидия и добавляет: — И не надо было врать…

— Да, я тебе соврал.

— Рада это слышать. В тебе, я вижу, заговорило благоразумие…

— Я соврал, когда сказал тебе, что это я убил Орелию! На самом деле я никого не убивал и никого не насиловал… Единственная смерть на моей совести — это смерть одного типа, которого я пристрелил, выполняя свои обязанности полицейского. Но тогда я действовал в пределах предусмотренной законом необходимой обороны.

Лицо Лидии перекашивается от злости.

— Тебе повезло, что ты сейчас в таком состоянии… Но как только твое состояние улучшится, я проучу тебя за вранье, Бен!..

Она приносит тазик с горячей водой, бинты и начинает промывать рану Бенуа.

— Пуля не прошла насквозь, — равнодушно сообщает она. — Ну что ж, будешь хранить ее в своем теле на память обо мне…

Бенуа, закрыв глаза и стиснув зубы, стонет от боли. Лидия обрабатывает его рану довольно небрежно, то и дело причиняя ему боль. Бенуа, вдруг разозлившись, пытается оттолкнуть ее ногами, но сразу же выбивается из сил.

— Тебе не следует делать резких движений…

— Иди в задницу!

— Веди себя тихо, а не то я успокою тебя электрошокером. Понял, майор?

Она уже давно его так не называла. Такое обращение напоминает Бенуа о том, что раньше, в своей прежней жизни, он был полицейским. Лидия накладывает ему на рану марлевую повязку, а затем плотно обматывает его плечо водонепроницаемыми бинтами. Закончив, она с явным удовольствием любуется своей работой.