Под прикрытием - Стил Даниэла - Страница 16

– Да-да, теперь я припоминаю, – сказал президент и нахмурился. – После того, чем вы занимались в Управлении, вам, наверное, очень скучно часами стоять в коридоре и ничего не делать, а? – Он хорошо знал, что оперативные сотрудники УБН привыкают к риску, к адреналину, потому любая более спокойная работа должна казаться им пресной.

– Нет, сэр. В Пентагоне, где я работал последние несколько месяцев, было еще скучнее… – Маршалл слишком поздно понял, что́ он только что сказал, и смутился, но президент лишь рассмеялся.

– Что ж, добро пожаловать в Белый дом, мистер Эверетт. Надеюсь, вы быстро привыкнете к новой обстановке. Что касается нас, то мы всегда рады приветствовать нового члена команды, тем более с таким впечатляющим послужным списком. – Еще раз кивнув, президент направился к частному лифту, чтобы подняться к себе в апартаменты, и Маршалл проводил его взглядом. Филипп Армстронг произвел на него впечатление человека добродушного, спокойного и внимательного: только сейчас Маршаллу стало ясно, что президент нарочно заговорил с ним, чтобы он расслабился и поменьше нервничал и волновался в свой первый рабочий день. Такого человека вполне можно было полюбить, и, как показывали последние социологические опросы, американцы действительно любили своего президента. Теоретически такой человек не должен был нуждаться в охране вовсе, но Маршалл слишком хорошо знал, чем отличается теория от суровой реальности. Именно ради большинства своих сограждан, которые отдали свои голоса Филиппу Армстронгу на последних выборах, он должен был охранять президента особенно бдительно.

Вечером, когда его дежурство закончилось и Маршалл покидал Белый дом, он с большим изумлением понял, что чувствует себя почти счастливым. И еще он думал о маленькой девочке с двумя смешными косичками. Вспомнив ее личико с большими голубыми глазами, Маршалл не удержался и улыбнулся – и едва не пропустил поворот на улицу, которая вела к его квартире в Джорджтауне. Сегодня эта пустая квартира – почти без мебели и с голыми стенами – казалась ему настоящим домом, в котором он спокойно уснет и проснется бодрым и полным сил. Впрочем, поднявшись к себе, Маршалл оглядел свое жилище словно бы новыми глазами и подумал, что, пожалуй, ему придется кое-что подкупить, чтобы казенная квартира выглядела поуютнее. А еще Маршалл думал, что впервые после своего поспешного отъезда из Колумбии, или – точнее – впервые после того, как ему сообщили о гибели Паломы и ребенка, он чувствует себя живым. И причиной тому была эта девчушка, улыбка которой согрела его омертвевшее сердце.

На следующий день в Белом доме работы оказалось куда больше. С самого утра Маршалла и еще пятерых сотрудников Секретной службы отправили сопровождать президента, который вылетел на вертолете в Кемп-Дэвид для встречи с известным европейским политиком. Европеец и его спутники оказались на редкость приятными, хорошо воспитанными людьми, да и с охраной высоких гостей агентам Секретной службы удалось поболтать на ломаном английском и даже посмеяться над вполне интернациональными анекдотами. После встречи, которая продолжалась почти до обеда, Филипп Армстронг вылетел обратно в Вашингтон, чтобы принять участие в заседании конгресса, так что в Белый дом президент и его охрана вернулись только под вечер.

Несмотря на столь плотный рабочий график, Маршалл почти не чувствовал усталости, к тому же сегодня ему представилась возможность лучше узнать своих коллег. Все пятеро охранников его смены выглядели спокойными, уравновешенными людьми, так что порой могло даже показаться, будто они излишне расслаблены, но Маршалл почти сразу понял, что это не так. Охранники постоянно были настороже, и от их внимания не ускользала ни одна мелочь. Старший, руководивший остальными (именно он инструктировал Маршалла в первый день), проработал в Секретной службе почти два десятка лет и мог считаться настоящим асом своего дела, да и остальные четверо, хотя и были ближе к Маршаллу по возрасту, держались с уверенностью профессионалов. Этих людей было за что уважать, но и они, узнав, что Маршалл пришел из Управления по борьбе с наркотиками и что он шесть лет проработал в Колумбии внедренным агентом (а им не нужно было объяснять, что́ это означает), тоже стали относиться к нему не как к зеленому новичку.

– Тебе, должно быть, пришлось там повоевать, – с восхищением заметил один. – Я и сам в свое время хотел работать в УБН, но сразу после колледжа женился, а если у тебя жена и дети, такой работой заниматься нельзя…

Маршалл только кивнул в ответ. Слова эти сразу напомнили ему о Паломе и об их ребенке.

– Хорошо еще, что ты вернулся оттуда живым, – добавил его собеседник. – Некоторым везет гораздо меньше.

Да, подумал Маршалл. Но рассказывать ничего не стал. Зачем? Только бередить больное – да и не по-мужски это как-то, вызывать к себе сочувствие или жалость. Впрочем, за годы работы под прикрытием скрытность вошла в его плоть и кровь.

– Да, некоторым не везет, – только и сказал Маршалл и, помолчав, добавил: – Но когда выполняешь задание, меньше всего думаешь о том, чем это может закончиться лично для тебя. Ты просто делаешь дело, которое, кроме тебя, не сделает никто… Впрочем, работа, которой занимаетесь вы, тоже очень важна. Может быть, она даже важнее – ведь вы охраняете президента страны, от которого во многом зависит, как будет жить американский народ в ближайшие годы и десятилетия. Я же просто пытался сорвать наркокартелям некоторые их операции.

На самом деле ему удалось не просто сорвать несколько операций по доставке наркотиков, но и серьезно ослабить колумбийскую наркомафию: благодаря добытой им информации, организация Волка оказалась разгромлена, а правоохранителям во многих странах удалось ликвидировать хорошо законспирированные клиентские сети. Иными словами, Маршалл в одиночку совершил почти невозможное, однако сам он не считал свои достижения сколько-нибудь выдающимися. Его руководство придерживалось прямо противоположного мнения: в отчетах, направлявшихся непосредственно в Министерство юстиции, особо подчеркивался решающий вклад, который Маршалл внес в уничтожение самого крупного и самого влиятельного южноамериканского наркокартеля. Правда, Раулю Лопесу удалось ускользнуть, но никто из руководства УБН не сомневался: пройдет много времени, прежде чем он сумеет восстановить свою империю.

Если вообще сумеет.

– А почему тебе пришлось покинуть Колумбию? Ты на чем-нибудь прокололся? – спросил другой охранник, и Маршалл отрицательно покачал головой.

– Произошла утечка, – просто сказал он, не желая вдаваться в детали. – К счастью, меня успели вовремя вывезти из страны.

Ни по его голосу, ни по выражению глаз нельзя было догадаться, как дорого обошлось ему это «вовремя», и все же остальные сотрудники сочувственно закивали.

– Непростая у тебя была работа, – заметил первый охранник. – Ты, наверное, был чертовски рад вернуться домой, верно?

Маршалл только вздохнул. Не говорить же, что никакой особой радости он не испытывал, да и никакого дома у него здесь нет, и он не изжил тоски по прежней жизни и считает дни, остававшиеся до истечения назначенного психологом годичного срока. Лишь эта мысль поддерживала его до сих пор – мысль, что его карьера агента рано или поздно продолжится.

– Я… я немного отвык от Штатов, – пояснил он коротко, но этого хватило, чтобы напомнить его коллегам о том, что парни, действующие под прикрытием, привыкают к своей работе как к наркотику.

– Зато ты, наверное, болтаешь по-испански лучше, чем переводчик президента! – с легкой завистью заметил третий агент, и все дружно рассмеялись.

– Не исключено, – не мог не согласиться Маршалл. С коллегами он старался держаться как можно скромнее, но отрицать очевидное казалось ему глупым. – Впрочем, от переводчика мистера президента я отличаюсь тем, что мой английский оставляет желать много лучшего. Хотя это мой родной язык, я его почти забыл, как мне кажется. Дело, наверное, в специфике работы в чужой стране: когда тебе приходится постоянно притворяться кем-то посторонним, со временем начинаешь забывать себя настоящего. Поначалу, правда, чувствуешь себя довольно странно, но потом привыкаешь, и вскоре тебе уже начинает казаться, будто никакой другой жизни ты никогда не знал.