Созвездие Стрельца - Берсенева Анна - Страница 1

© Сотникова Т. А., текст, 2016

© Тур Н., иллюстрация, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

– Толстый я стал. Не знаю, как похудеть.

Пассажиров в троллейбусе было всего двое, и оба дремали, поэтому разговор водителя с женщиной, стоящей возле открытого окошка кабины, был слышен Марине во всех подробностях.

– Влюбиться тебе надо, – сказала женщина.

– Влюблялся уже, – ответил водитель. – Не помогает.

– Значит, не в ту влюблялся.

Троллейбус подъехал к утренней безлюдной остановке.

– Да я в разных пробовал, – сказал водитель.

Открылись двери.

– Значит, не так влюблялся, – ответила женщина.

Марина услышала это, уже выходя на улицу. Августовское утро было так прекрасно, а разговор так безыскусен, что она улыбнулась. Хотя лично для нее ничего радостного не могло быть ни в прелести этого утра, ни в чужих разговорах о любви.

Мама уже пила кофе, просматривая на айпаде утренние новости. Она всегда вставала рано, даже зимой, а уж летом, говорила, просто преступление спать после рассвета. Когда Марине было тринадцать лет и они отправились в морской круиз, мама каждое утро будила ее в полутьме и вела на палубу смотреть, как солнце встает. Марина канючила, что лучше посмотрит, как оно садится, ну ладно, посмотрит и рассвет, но одного раза достаточно, солнце ведь каждое утро встает одинаково.

Однако на маму Маринино нытье не производило ни малейшего впечатления.

– Солнце каждое утро встает по-разному, – безмятежым тоном отвечала она. – И воздух каждое утро новый, и волны. Ты должна это видеть. Чехов прав: кто видел Индийский океан, тому будет что вспоминать всю остальную жизнь во время бессонницы.

Маринины доводы о том, что у нее нет бессонницы и что они же не в Индийском океане, а в Средиземном море, мама пропускала мимо ушей.

Маме всегда нравилась изменчивость мира, его новизна, и с возрастом это качество не ослабело в ней. Пожалуйста – новости на айпаде читает, киндл купила, на Фейсбуке общается. Но что-то остается в ней неизменным, и это неуловимое «что-то» напоминает о себе повседневными знаками, и привычка к раннему пробуждению – из их числа.

– Доброе утро, – сказала мама, увидев Марину на пороге кухни. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. – Марина была уверена, что ее голос звучит так же спокойно, как и мамин. – Поживу дня два у вас, ладно? У меня краской пахнет.

Ремонт, который Марина еще весной затеяла у себя в квартире, двигался очень неспешно, но теперь наконец дотащился до завершающей стадии.

– А в Мамонтовке что? – Мама встряхнула стеклянную миску с разноцветными кофейными капсулами и спросила: – Какую тебе?

– Розовую, – ответила Марина. – Нет, лучше покрепче – коричневую. – И добавила: – А в Мамонтовке ничего не получилось.

Мама вставила капсулу в машинку, кофе, благоухая, полился в чашку.

– Опять не получилось, – уточнила Марина. – Почему, как думаешь?

– Потому что новый твой мужчина оказался такой же, как всегда.

– Откуда ты знаешь?

– Ну а почему еще?

– Например, потому что я такая же, как всегда.

– Это настолько очевидно, что вообще не требует размышлений.

– А что тогда требует? – вздохнула Марина.

– То, что ты раз за разом пытаешься приладиться к одинаковым мужчинам. Наступаешь на них, как на грабли. Это странно.

– Что странного? – пожала плечами Марина. – Ну да, мне нравится определенный мужской тип.

– Сомнительный тип, – заметила мама. – И почему тебе нравится именно он?

Марина не ответила. Не было у нее ответа.

– О чем пишут? – спросила она, кивнув на мамин айпад.

Спросила вообще-то машинально. Через три часа после того, как вдребезги разбились твои надежды на устройство личной жизни, и это еще очень мягко говоря, – было бы удивительно, если бы тебя интересовало что-нибудь кроме этого.

– О будущих кокусах в Айове, – ответила мама.

– Кокусы – это кто? – не поняла Марина.

– Не кто, а что – праймериз. В США началась президентская кампания, – объяснила та.

– Мама, ты счастливый человек!

Марина засмеялась и, допив кофе, ушла в ванную. Ей в самом деле стало как-то повеселее. Кокусы в Айове!.. Сколько жизни надо иметь в себе, чтобы в пятьдесят два года так интересоваться жизнью вне себя!

Марина приехала из Мамонтовки с одной сумкой, в которую сложила всю одежду без разбора. Она отнесла сумку в ванную, выгрузила ее содержимое в стиральную машину и села на пол, глядя, как крутятся в пене за стеклом легкие юбочки и сарафанчики – навязчивые доказательства того, как легко, беззаботно и весело можно было бы жить с ней, с такой яркой, светлой и беспечной. Даже куртки теплой у нее с собой не было. И не понадобилась ей куртка ни разу за все это лето, солнечное и ясное.

День рождения Алены Солнечкиной открывал летний сезон, хотя и приходился на последний день весны. Алена всегда приглашала гостей домой, что уже само по себе было редкостью – зачем, если можно позвать в кафе и обойтись без лишних забот? Вдобавок она собирала компанию даже не в городской квартире, откуда проще выпроводить, а на даче, где половина приглашенных оставалась ночевать и гуляла потом весь следующий день. В общем, праздник получался заметный, и вся поликлиника его ждала, потому что именно с него всегда начиналось лето.

Марина приехала к Алене в Мамонтовку пораньше – стол накрывать. Не то чтобы она как-нибудь особенно любила домашние хлопоты, но свинством было бы не помочь. Салаты нарежь, заправь и по салатницам разложи, бутерброды с икрой сделай, соленья распредели по кабаретницам, да мало ли что еще! Ничего замысловатого во всем этом нет, но одной Алене не справиться.

Всем этим и занималась стайка Алениных приятельниц за два часа до сбора гостей.

– Надо же, как Аленке с погодой всегда везет! – сказала Ольга, размешивая оливье в классическом эмалированном тазике.

Ольга была лор-врачом, а Аленка – ее медсестрой.

– Ну так фамилия же у нее какая, – откликнулась Наташа, процедурная медсестра. – С такой фамилией – и чтоб на день рожденья солнце не светило?

В общем, они готовили праздник и вели такие разговоры, о которых папа говорит, что человек должен жалеть даже об усилии лицевых мышц, затраченном на произнесение ничего не значащих слов. Папа прав, конечно. Ну что полезного или хотя бы любопытного в сообщении о том, что сегодня светит солнце? Но Марина считала, что в такие моменты смешивается многое – и что собрались все вместе, и что впереди долгий беспечный вечер, и что не только вечер, но хоть всю ночь можно будет сидеть за столом, на крыльце и в расставленных на газоне пластмассовых креслах, болтать и мельком удивляться, что звезды в темном чистом небе видятся тебе так, как виделись в юности. И если от соединения простых и неважных вещей создается ощущение счастья, значит, важной и нужной является каждая такая вещь. И разговоры о погоде тоже.

Марина за этими разговорами резала домашнюю, приготовленную Аленкой буженину. Ей всегда поручали то, что надо было нарезать тонкими ровными ломтиками или крошечными кубиками; мама называла такую нарезку на французский манер – брюнуаз.

– В хирургию тебе надо было идти, Мариш, – сказала Ольга.

И это она тоже каждый год говорила, глядя, как Марина что-нибудь нарезает, и Аленка всегда на это отвечала, что терапия Маришино призвание, а потом добавляла что-нибудь смешное и сама первая смеялась, и ее слова и смех были так хороши, так уместны в последний день весны.

Потом кто-то спохватился, что вот-вот приедут гости, а хозяйка не одета, и Аленка убежала переодеваться. Потом она появилась в ярко-голубом платье, и все стали восхищаться – может, преувеличенно, но искренне. Потом к воротам стали подъезжать машины, в калитку начали входить гости, и, как только они оказывались в общем пространстве праздника, на них словно слетали с неба золотые блестки, и сразу им становилось от этого радостно и хорошо.