Джокер - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 60

- А что говорил сам Туманов по поводу обвинения? Он смирился?

- Нет. О, нет. Он анализировал каждую секунду и мгновение. Ситуация его не отпускала. Он продумывал каждый шаг участника этой трагедии, расписывал на бумаге и показывал мне. Вы знаете, он же был гением. Мог решить в уме самую сложную математическую задачу, сложить и разделить такие числа, от которых у вас зарябило бы в глазах. Он ремонтировал наши старые железяки, устанавливал новые программы.

- Вы записывали ваши разговоры?

- Конечно. Я записывал. Как и с любым другим пациентом.

- А можно на них взглянуть?

- К сожалению, нет. Архив сгорел несколько лет назад.

- Если вы считали, что Туманов страдал психическим расстройством, зачем вы выписали его из клиники?

Врач достал из ящика стола мешочек с очищенными грецкими орехами.

- Будете?

Я отрицательно качнула головой, и он зашуршал целлофаном, развязывая мешок.

- Я и не выписывал. Ему отказали в повторном слушании. Адвокат больше не захотел его вести, а государственный написал прошение, но получил отказ. Кстати, думаю, адвокат мог бы многое вам рассказать о том деле. Хотя, сейчас он довольно известный. Вряд ли станет ворошить прошлое.

- Вы говорите, что Туманов был не опасен, а вам известно, что при побеге он убил своих конвоиров?

- Заметьте, я сказал, что не опасным он вошел в стены этого здания. И да, убил. Жестоко убил. Если бы он был жив, я бы охарактеризовал его, как жестокого и хладнокровного преступника, опасного для общества. У Туманова было обостренное чувство справедливости. Я бы сказал - фанатичное. Именно оно и беспокоило меня всегда.

Я задала еще несколько вопросов о Косте и собралась уходить. Я хотела немедленно поговорить с Димой, надеялась, что он расскажет мне о том деле. Ведь он был адвокатом Туманова и ему, наверняка, известны все подробности. Я встала из-за стола, поблагодарив врача, а потом вдруг неожиданно для себя спросила:

- А его можно было бы вылечить?

- От чего? От обостренного чувства справедливости?

- Нет, - я нахмурилась, - от его заболевания.

- Как я вам и сказал, психиатрия - это неизведанная бездна. Что-то мы изучили, что-то до сих пор неподвластно нам. Я бы не сказал, что излечение возможно…но долгая ремиссия - очень даже. Наверное, помимо соответствующего медикаментозного лечения, покой, семья, любовь женщины, дети. То, что лечит любого из нас - счастье. То, чего у него никогда не было. Люди лечат людей и…они же их и калечат. Вот такой круговорот природы.

Я направилась к двери, когда он вдруг окликнул меня:

- Подождите. Одну минутку. Ответьте на один вопрос…Зрение ни к черту. Я все пытался сосчитать… он мне писал, что у вас на носу восемь веснушек. Их восемь?

Я резко обернулась и почувствовала, как сильно захватило дух. Антон Евсеевич стоял возле шкафчика с лекарствами и что-то доставал с верхней полки.

- Восемь, - тихо ответила я и на негнущихся, ватных ногах подошла к врачу. - А он мне сказал, что вы непременно придете, и просил передать это вам.

 Я взяла из его пальцев флэшку и сжала её в потной ладони.

Врач вернулся за стол и поудобней устроился в кресле, кутаясь в плед:

- Отопление ни к черту. Буду жалобу писать.

- Это вы ему помогали? – спросила я.

- Нет. Зачем? Не всегда нужно кому-то помогать. Иногда достаточно просто не мешать.

- Чему? – сипло спросила я.

- Правосудию.

notes

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10