Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 16
- Предыдущая
- 16/38
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
16
«Ночью морозной и тёмной…»
Ночью морозной и тёмной
Старец бездомный
В поле бредёт, замирая.
Холод его усыпляет,
Снежный сугроб наметает
Вьюга седая.
Вьюга метёт,
Вьюга поёт:
«Вихри снежные вью,
Песни в поле пою.
Люблю я широкий и вольный простор,
Степей без конца и без краю.
В селеньях людских и в ущелиях гор
Я бешено рвусь и рыдаю».
Он изнемог. Надвигается мгла,
Ветер отвеял от сердца печали,
Снежные хлопья его приласкали.
Вьюга его обняла.
В бешеном разгуле вьюга в поле пляшет,
И фатою снежной на скитальца машет:
«Нет и нет пути.
И куда идти!
Я ли не нарядна?
Засыпай скорей.
На груди моей
Отдохнуть отрадно».
«Прекрасно всё вокруг, – он грезит, замерзая:
Широк простор сияющих небес;
В дремоте сладкой ветви наклоняя,
Задумался зелёный лес.
Обвиты цепкой повиликой
Его седые пни;
Расцвёл шиповник дикий
В его тени,
И ландыш белый
Цветёт».
Померкли грёзы. Труп оледенелый
Лежит, а вьюга вихри вьёт,
И песни злобные поёт.
«Морозен ясный день, а солнце встало рано…»
Морозен ясный день, а солнце встало рано.
Зима, смирись, – близки весенние деньки.
Сквозь тонкую вуаль февральского тумана
На солнце яркое смотрю из-под руки.
Возносится оно победно и багряно, –
Невольно сузились пытливые зрачки.
На диске солнечном, как быстрый дым кальяна,
Дрожат свинцовые проворные кружки,
А книзу мечутся кинжалы золотые.
Я опустил глаза, – как призраки цветные,
Запрыгали везде лиловые цветки.
Вы, солнца красного горячие отброски,
Мрак разгоняете, а всё его отростки
Живучи и цепки.
«Обман и глупый, и смешной!..»
Обман и глупый, и смешной!
Со всех сторон оклеен ящик
Позолоченною тесьмой,
И говорит, склонясь, приказчик:
«Изображенье там лежит
Того, кто вам всего дороже».
Вы ящик вскроете, – и что же?
Там только зеркальце блестит.
Вручает нам ларец красивый
Судьба в начале наших дней,
И мы с улыбкой горделивой
Храним залог любви своей.
Когда ж откроет размышленье
Ларец в полуночной тиши,
В холодном зеркале души
Своё мы встретим отраженье.
«Золотого счастья кубок…»
Золотого счастья кубок
Отдали от алых губок,
Погляди скорей вокруг, –
От тоски кому не больно ль?
Малой капли не довольно ль
Для смягченья долгих мук?
Если взор твой будет жаден,
Скажет совесть, что украден
Твой безоблачный Эдем
У того, кто пред тобою
Шёл дорогой трудовою
И безрадостен, и нем.
«Росла, росла волна прилива…»
Росла, росла волна прилива,
To бурно мчалась, то ползла
Туда, где, высясь горделиво,
Дремала вечная скала.
Волна несла в чужую сушу,
Забыв родимый океан,
Свою изменчивую душу,
Свой обольстительный обман.
«К светлым стёклам фонаря…»
К светлым стёклам фонаря,
Яркой радостью горя,
Стаи бабочек,
Стаи ласточек
Летят, –
На огненные зовы
Слетаются голодные совы,
И бедных малюток сторожат.
Впереди – погибель
На сверкающем сгибе
Лёгкого фонаря,
Светлого, как заря,
Как заря на стекле,
Сзади – жадные зевы,
Голодные гневы,
Разверстые во мгле.
«Ребёнок блажит в колыбели…»
Ребёнок блажит в колыбели.
Капризного нечем унять.
Не хочет он песенок слушать,
Не хочет он с мамой играть.
Блажное, усталое сердце
Чуждается так же людей,
И, ранено бледною скорбью,
Всё ноет о доле своей.
«Пусть, кто хочет, веселится…»
Пусть, кто хочет, веселится
В установленные дни,
И смеётся, и дивится
На потешные огни.
Безотчетному веселью
Я души не отдаю, –
И вернусь я рано в келью
Бедную мою.
«Уже не прозрачна…»
Уже не прозрачна
Лазурь её девственных глаз.
В них что-то мерцает мрачно,
Что-то таится от нас.
Как-то мне странно,
Когда затрепещет, нахмурится бровь
Над взором, в котором мерцанье туманно,
Меж тем как уста улыбаются вновь.
Улыбаются, только тревожно
Бьётся жилка на этой щеке,
Словно боится, что неосторожно
Она прикоснётся к чьей-то руке.
Страх затаился под тёмные ресницы,
Незаконным желаньем взволнованна грудь.
Лукавые, синие смеются зарницы,
А молниям стыдно и страшно сверкнуть.
16
- Предыдущая
- 16/38
- Следующая