Этот прекрасный сон - Макгвайр Джейми - Страница 33

Я сдвинул брови:

– Эйвери, твои родители погибли. Как я могу тебя за них осуждать?

– Вот именно, они погибли, а я живу.

Я моргнул и покачал головой:

– Не говори так. Это был несчастный случай.

– Авария, в которую попали мы с тобой, тоже была несчастным случаем. И все-таки я виновата. Не думай, что я не помню, как тронулась на красный.

В ее глазах заблестели слезы.

– Перестань, – сказал я. – Звони на работу. На ближайшие выходные мы уезжаем.

Она нахмурилась:

– Куда?

– Буду знакомить тебя с моими родителями.

Эйвери сидела, теребя желтую юбку, чуть заходившую ей за колено. Она и так нервничала перед встречей с моей матерью, а то, что дорога обледенела, только усиливало ее тревогу. К счастью, мы ехали на юг, где неведомы такие проблемы, как снег и лед.

– Ты уверен, что все нормально? – в десятый раз спросила она, когда я свернул с шоссе на заправку.

– Да.

Подгоняя машину к колонке, я чувствовал на себе взгляд Эйвери.

– Ты за последний час почти ничего не сказал.

– Извини. Я думал.

– О чем?

Я громко вздохнул и покрутил головой, чтобы расслабить зажатые мышцы.

– Много о чем, детка. Как насчет перекуса?

Она помолчала, а потом улыбнулась и тряхнула головой, отчего ее растрепанный хвостик подпрыгнул. Я достал из кошелька двадцатку и протянул ей:

– Заодно возьми мне, пожалуйста, ванильный фраппучино.

Эйвери взяла бумажку и вышла. Допрос удалось отложить. Какие-то парни заметили ее юбочку, едва видневшуюся из-под моего джемпера. Я ощетинился.

Заливая в бак бензин, я смотрел на Эйвери через стеклянную стену магазинчика. Она ненавидела дальние поездки, но с радостью согласилась отправиться к моим родителям. Зная, что́ ей придется повидать в Ричмонд-Хилле, я старался смягчить ее впечатления. Мне самому становилось жутко при мысли, что снова придется увидеть мать. В прошлый мой приезд она большую часть времени провалялась в состоянии невменяемости. Но если Эйвери хотелось несколько дней потерпеть ее общество, то я не возражал.

Пока машина заправлялась, я вынул телефон и набрал мамин номер. После нескольких гудков она неуверенно ответила:

– Алло?

Я зажмурил один глаз, уже жалея, что позвонил.

– Алло? – повторила она.

– Я еду к тебе на выходные, – выпалил я.

– Джош? На эти выходные? Предупредил бы за пару дней! В доме такой кавардак…

Я закатил глаза и взялся двумя пальцами за переносицу. Сама мать годами не брала в руки швабру, но каждые несколько недель кому-то платила за уборку.

– Дом меня не волнует. Со мной приедет еще кое-кто, – сказал я, взглянув на Эйвери: она стояла у кассы и ждала, когда у нее возьмут деньги. – Ты не возражаешь?

После секундного молчания мама ответила:

– Нет, конечно. Твоим друзьям здесь всегда рады.

Я пробормотал «пока» и нажал отбой. Вернулась Эйвери с кофе.

– Мне нравится, какой здесь климат, – сказала она, радостно улыбаясь. – Южная Каролина – уже рай по сравнению с нашими местами, а тут вообще почти тропики.

– Я же говорил тебе не надевать платье.

Прищурившись, она подала мне кофе и скользнула на свое место. Я повесил пистолет на колонку и оперся ладонями о крышу машины: мне нужно было собраться с мыслями, прежде чем сесть за руль рядом с девушкой, на которой собирался жениться.

– Я хотела понравиться твоим родителям.

– Знаю, детка, – ответил я, не глядя на нее, и потер небритую щеку. – Просто… я немного беспокоюсь.

– Не хочешь знакомить меня с родителями?

– Эйвери, дело в моей маме. Она превратит эти выходные в сущий ад.

– Пару дней ада я потерплю, – сказала Эйвери, тронув мою ногу. – Что бы она ни сделала, мое отношение к тебе не изменится. Ты ведь это знаешь, правда?

Сочувствие, которое было написано на лице Эйвери, заставило меня поежиться. Меньше всего хотелось, чтобы моя девушка меня жалела. Я мучился из-за того, что она решила связать судьбу со мной, бедным парамедиком с неблагополучным прошлым, хотя могла бы выбрать итальянскую обувь и дом в Алапокусе. Эйвери не признавалась в этом, но такая мысль загоралась в ее глазах каждый раз, когда она смотрела на Розенберга.

– Джош?

– Я несколько… преуменьшил мамину проблему с алкоголем. В последний раз, когда я ее видел, она почти ничего не соображала.

– Ох… – произнесла Эйвери и умолкла.

Я вздохнул:

– Все нормально, ты же не знала. Я не говорил тебе, насколько все плохо. Я никому не говорил.

– Джош…

– Пустяки, Эйвери. Просто я должен был тебе сказать, но тема неприятная.

– Это не пустяки. Если хочешь, говори, можешь мне довериться.

Она моргнула. Ее большие зеленые глаза смотрели на меня с надеждой. Ей самой становилось легче, когда она выговаривалась. Но для меня прошлое осталось за чертой.

– Доверие тут ни при чем. Просто мне не хочется заново это переживать.

Эйвери открыла рот, собравшись что-то сказать, но передумала. Я переставил руки на руле, завел машину и направился к выезду на I-95.

– Извини. Не буду на тебя давить.

– Знаю, что хочешь помочь, детка, но рассказывать особо нечего.

– Ты нервничаешь, и я подумала, что, может, если мы поговорим о твоей маме, ты не будешь так волноваться перед встречей с ней.

Я нажал на газ. Пытаясь снять стресс быстрой ездой, я то и дело выезжал на полосу обгона. Меня атаковали детские воспоминания.

– Она так и не оправилась после смерти Кейлы. Из-за этого расстроились их отношения с отцом. И все разрушилось окончательно. Сначала стало плохо, потом очень плохо, потом еще хуже. Она переключилась на водку, а он – на других женщин.

Эйвери сжала мою ногу:

– Ужасно.

Я стал перекатывать эти слова в уме: «Ужасно? Ужасно…» Много лет назад мать выпала из наших жизней. Потеряв Кейлу, она отстранилась от меня, а отца вообще начала игнорировать. Ему тоже было тяжело, и она оставила его страдать в одиночестве. Я не осуждал его за то, что он изменял маме. Она его забыла, а горевал он не меньше.

– Отец ни разу не упрекнул меня.

– Потому что ты был маленьким мальчиком.

– Им следовало развестись гораздо раньше, чем они это сделали, – сказал я, теребя руль.

– Может, они боялись новой потери?

Я посмотрел на Эйвери и увидел в ее глазах знакомую старую боль.

– Отец со временем смирился с тем, что семья уже не будет прежней. И тогда он купил красный «додж дарт джи-ти-эс» шестьдесят восьмого года с двигателем «383 магнум». Каждую свободную минуту мы возились с этой машиной. Она была красавица. Когда мы закончили, отец продал ее и купил серо-зеленый «роуд раннер» шестьдесят девятого. Ремонт старых машин нас успокаивал. Своего рода дешевая психотерапия. Не знаю, что бы я делал, если б не папа.

– Наверное, тебе… тяжело видеть маму всякий раз, когда ты хочешь навестить его.

– Да, наши встречи и так не были бы легкими, а из-за маминых упреков они становятся еще тяжелее. Я вижу обвинение в каждом ее взгляде, каждом вздохе, каждом глотке спиртного. Поездки домой для меня почти нестерпимы, поэтому чаще всего я избегаю их всеми правдами и неправдами. – (Эйвери прикрыла рот рукой и покачала головой.) – Я засранец. Мне следовало больше тебе рассказать, прежде чем мы сюда поехали. – Я чуть улыбнулся: – Но ты права: надо знать, с кем связалась.

Она тряхнула головой:

– Дело не в этом. Я просто подумала… Может, если я с ними познакомлюсь… у нас все сложится лучше? Глупо, понимаю.

С каждым словом она волновалась все больше и больше. Я посмотрел на нее: щеки порозовели, в глазах стояли слезы. Я жаловался ей на родителей, зная, что своих она потеряла.

– Боже, Эйвери, ну я и осел!

Я взял ее руку, поднес к губам и поцеловал пальчики.

– Да нет, все нормально.

– Ты хочешь…

– Поговорить об этом?

Она понимающе на меня посмотрела, приподняв одну бровь. Черт, кажется, я начинал кое-что у нее перенимать.