Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Вайнтрауб Роберт - Страница 51

Когда площадка была наконец расчищена, началось ее выравнивание. Пара бульдозеров справилась бы с этой работой за день-другой, но японцы предпочли использовать рабский труд. С одного края поля на другой переместили тонны грунта. Для этого пленным надо было наполнить землей пару корзин, продеть бамбуковую палку в ручки и отнести груз на своих плечах. После многих часов такой работы тела пленных начали бунтовать. И все время рядом находились охранники, проверявшие, наполнена ли каждая корзина землей доверху.

Однажды Хартли поймали на том, что он нес половину груза. Вместо того, чтобы избить невысокого, ниже 170 сантиметров ростом, хлипкого англичанина, охранник решил показать Хартли, как надо работать. Он наполнил корзины доверху, так что земля вываливалась, а потом поднял шест для демонстрации силы. Шест сломался пополам, а охранник ушел в землю до заднего кармана брюк. Хартли не осмелился смеяться.

На строительной площадке военнопленные разных национальностей отличались друг от друга тем, насколько интенсивно они работали. Австралийцев, по большей части, призвали на военную службу с ферм, и они принялись за строительство с природным трудолюбием, несмотря на недостаток животного белка, который питал бы их энергию. Другие пленные и японцы восхищались тем, как справлялись австралийцы с изнурительной работой.

Голландцы находились на противоположном полюсе шкалы усилий. Под палящим солнцем, с парангами в руках, эти пожилые чиновники и бюрократы колониальной администрации довели до совершенства искусство имитации труда, на самом не делая ничего (или почти ничего). Пленные британцы находились между австралийцами и голландцами. Японцы льстили британцам, называя голландцев плохими работниками, а британцев – хорошими, и британцы удваивали усилия, чтобы показать подлинную сущность голландцев, поглумиться над лентяями. Голландцы не оскорблялись и даже смеялись над тем, как легко манипулировать доверчивыми британцами.

Независимо от того, сколько труда вкладывали пленные в работу, все они страдали на полях, и не только от физической усталости. Их жалили насекомые, муравьи кусали босые ноги и щиколотки, укусы москитов заразили малярией практически всех. Пленных жгло солнце, под лучами которого они падали от солнечных ударов и сердечной недостаточности.

Змей было так много, что японские охранники выходили на строительную площадку специально для охоты на них, особенно на питонов (в основном, короткохвостых), из мяса которых получалась отличная еда. Когда люди обнаруживали змею, работа прекращалась, так как и пленные, и охранники бросались охотиться на удава, желая поймать его живым, чтобы его можно было отнести в Глоегоер, снять с него кожу и бросить в котел с кипящей водой. Японцы регулярно отправляли своим подругам сувениры из змеиной кожи.

Досаждали работникам другие, более опасные, ядовитые змеи, в особенности красноголовые малайские крайты. Всякий раз, когда Джуди попадала на стройплощадку, что случалось все чаще и чаще по мере продвижения работ, она оставалась настороже, держась подальше от этих смертельно опасных тварей, а также разных кобр, гадюк и крупных морских игуан, иногда заползавших вглубь острова. Хотя во время пребывания на Позике Джуди доказала, что отлично расправляется со змеями, она предпочитала ловить грызунов и черепах.

Со временем из грязи строительной площадки вырос огромный холм. Военнопленные переносили груды мокрой земли из искусственного озера, которое они выкопали на поле для того, чтобы работать с более податливым материалом. Когда грязь высыхала на солнце, она становилась более прочной и вязкой, чем грязь из простой кучи, и обретала структуру гигантских термитников, которых было много в лесу. Грязь доставляла одно редкое удовольствие: пленные закидывали ею друг друга в импровизированных грязевых боях и получали огромное удовольствие, съезжая с куч на тачках, в которых возили грязь наверх по крутым склонам холма.

На вершине холма плотники строили сам храм из огромных тиковых балок, которые на холм поднимали военнопленные. Охранники с криками гнали пленных вверх ударами плетей. Огромные двери и кровлю, украшенную резными золочеными драконами, поставили на место, построили лестницу, ведущую на вершину холма. Когда наконец настал день освящения законченного здания, японский священнослужитель (при мече и обутый в туфли с острыми носами) освятил храм, касаясь собравшихся офицеров веткой дерева. Затем двери храма закрылись навечно: души погибших обрели вечный покой.

Когда все работы были закончены, стало ясно, что труд не пропал зря. Храм сиял на вершине искусственного холма, а внизу находились фонтаны, террасы, рвы и мостики, выдержанные в классическом японском стиле. Храмовый комплекс украшали изысканные цветы и кустарники, посаженные в правильных пропорциях, так, чтобы подчеркивать красоту храма, но не отвлекать от нее.

Как и в случае со знаменитым мостом на реке Квай в Сиаме, рабский труд военнопленных позволил построить нечто, достойное жить в веках. «Большинство людей, занимавшихся этой работой, нашли известное утешение в мысли, что, по крайней мере, ими за долгие часы изнурительного труда создано нечто, что заслуживает внимания других, – писал Хартли. – Это нечто создавалось в хаосе разрушения и хотя и было отвратительно глазу западного человека, определенно обладало некоей красотой».

Мост на реке Квай был разнесен на куски налетами авиации союзников, но восстановлен после того, как стала известна история о том, что мост строили на крови. Храм в Глоегоере не удостоился такой второй жизни. Вскоре после того, как Суматру отвоевали у японцев, храм уничтожили, и место, где он стоял, снова поглотили джунгли, что стало еще одним примером того, как история отодвинула на периферию судьбы военнопленных на Суматре[1].

Шло время. Пайки военнопленных резко сократились. Японцы пали в какой-то момент так низко, что пятидесяти пленным выдали винтовки и по пять патронов к ним и приказали отправиться на охоту на свиней в ближайшем лесу. То, что получившие оружие пленные не попытались немедленно устроить вооруженное восстание и освободить лагерь, говорит о том, насколько эти люди были раздавлены, и о том, что подлинное освобождение уже стало невозможным. Конечно, перспектива ликвидации нескольких охранников и бегства казалась привлекательной, но перспектива голода и вероятность нового захвата в плен и ужасных пыток, за которыми следовала казнь, выглядели неизбежными. Лучше было отстрелять несколько хрюшек и сидеть тихо с полным желудком.

К сожалению, найти в лесу кабанов пленным не удалось.

Побег был невозможен, но это обстоятельство не помешало японцам ввести клятву об отказе от бегства, которую они приказали подписать пленным. Те проявили гордость и наотрез отказались от этой присяги. Несмотря на всевозможные угрозы, никого не удалось склонить к подписанию обязательства, так что всю тысячу пленных загнали в один барак и в течение трех дней не выдавали ни пищи, ни воды. Наконец пленные подписали обязательство не бежать из лагеря. Бунт позволил им гордиться собой, но это не могло унять бурчание голодных животов.

Сокращение довольствия шло рука об руку с распространением болезней. Поначалу военнопленные были на удивление здоровы. Хотя им постоянно угрожали малярия и дизентерия, а также недоедание, за первые восемь месяцев заключения в Глоегоере умерло всего несколько пленных – и это несмотря на то, что у врачей в лагере было очень мало лекарств. Дух пленных оставался сравнительно высок, хотя немногочисленные случаи смерти «набрасывали тень уныния на весь лагерь, и эта тень витала много дней», – писал Хартли. В дальнейшем военнопленные станут умирать так часто и так быстро, что их смерть едва ли фиксировали, но пока в Глоегоере это было редкостью.

Один из умерших был приятелем Джуди по имени Казенс. Казенс делал и чинил обувь японским солдатам. Таким образом, он имел доступ к коже, которую он тайком, со страшным риском для жизни и здоровья, отрезал и подкармливал ею Джуди. Кожу, конечно, нельзя назвать лакомством: ее трудно было жевать и переваривать, но в ней имелись необходимые собаке питательные вещества, поэтому Джуди прилагала усилия и жевала кожу так энергично, что ей приходилось отдыхать, положив усталую пасть на передние лапы.