Ванго. Между небом и землей - де Фомбель Тимоте - Страница 11

Они вошли в длинную комнату с низким потолком, слабо освещенную пламенем очага. В дальнем ее конце, на фоне языков огня, вырисовывался силуэт грузного человека, сидевшего на табурете. Человек поднял восхищенные глаза и потряс в воздухе левой рукой, сжимавшей ломоть хлеба, щедро пропитанный оливковым маслом.

— Сейчас увидишь, как они тут принимают гостей! — воскликнул он.

Каким образом очутился здесь Пиппо Троизи? Кто так заботливо обработал ему пораненную руку? Теперь это был совсем другой человек.

Ванго обернулся к старику. Тот мягко сказал:

— Главное не в том, как вас принять. Главное — как вас вывезти с Аркуды. Придется спросить у Зефиро.

Аркуда… Ванго доводилось слышать это название: оно звучало в старинных историях о пиратах, которые люди рассказывали на всех островах.

— Пора! — сказал кто-то.

И тут, прямо на глазах у Ванго, темнота в комнате ожила. Со всех сторон его обступили тени, которых он раньше не замечал. Однако с того самого мгновения, как он переступил порог, десятки людей в черном, сидевшие на каменных скамьях, не спускали с него глаз.

Ванго казалось, будто он заснул в недрах земли, однако, открыв глаза, он увидел солнечный свет. Живительный луч растекался по его лицу, словно теплое оливковое масло.

— Уж и не знаю, что мне с тобой делать, малыш.

Говоривший лишь частично заслонял собой вытянутое в длину окно. Солнечный луч, проходя над его плечом, слепил Ванго, и он не мог разглядеть лицо незнакомца.

— Твой друг — тот, вчерашний, как там его?..

— Пиппо Троизи, — ответил Ванго, — только он мне не друг.

— Да-да, Троизи, именно так. Ну, он-то останется здесь. А ты… Сколько тебе лет?

— Меня ждет Мадемуазель.

— Мадемуазель?

Ванго не ответил. Он не знал, с кем говорит. И это ему не нравилось.

— Я не умею определять возраст детей, — сказал человек. — Я могу точно назвать возраст пчелы или виноградной лозы, но с детьми я давно не имел дела.

— Мне уже пятнадцать! — заявил Ванго, надеясь, что ему одним махом удастся повзрослеть сразу на пять лет.

Это была первая ложь в его жизни. До сих пор у него не было ни случая, ни желания соврать. Оказалось, что это довольно приятно.

— Ну-ка, выпей вот это.

Возле своей постели Ванго увидел стаканчик. Он сел, чтобы удобней было пить.

Человек смотрел, как он отставил пустой стакан. Потом отошел от окна и направился к двери.

Ванго почувствовал странный привкус во рту. Что же это он выпил? У него слегка закружилась голова.

— Если бы тебе было десять лет, — сказал незнакомец, — я со спокойной совестью отправил бы тебя домой. Десятилетний мальчик не представляет опасности. Но раз тебе пятнадцать…

Он захлопнул за собой дверь и задвинул засов. Ванго потерял сознание.

На сей раз Ванго проснулся среди хорошо знакомых запахов.

Он лежал на скамье, выложенной голубой фаянсовой плиткой, возле стола, за которым сидели Базилио и Мадемуазель. Доктор ел миндальные бисквиты, макая их в горячий шоколад. Мадемуазель улыбнулась мальчику.

— Где они? — спросил Ванго, едва шевеля пересохшими губами.

— Здесь, здесь, — ответил доктор, придвигая к нему корзинку с маленькими пирожными. — На твою долю еще осталось.

Ванго помотал головой, он говорил не о бисквитах.

— Те люди… где они?

— Какие люди? — мягко переспросила Мадемуазель.

— Ну, пираты.

Доктор Базилио улыбнулся, жестом успокоил Мадемуазель и сказал Ванго:

— Тебя нашел Мацетта, ваш сосед. Похоже, ты упал и потерял сознание на дикой стороне острова.

— Я никогда не падаю, — возразил Ванго.

— Он тебя нашел по чистой случайности. Славный человек!

Никто из них троих не мог знать, что Мацетта нашел Ванго отнюдь не случайно: увидев, как встревожена Мадемуазель, он разыскивал его днем и ночью во всех укромных уголках острова.

Наконец он обнаружил мальчика, лежавшего без сознания в том месте, которое, казалось ему, он обшарил уже трижды. Все эти долгие годы Мацетта чувствовал ответственность за Ванго.

— Я плыл в лодке, — сказал Ванго. — Я побывал на острове людей в черном.

— Да-да, ты вернулся к нам издалека, — подхватил доктор с широкой улыбкой. — Но ты вовсе не плыл на лодке, Ванго. Ты просто упал. А сейчас тебе уже лучше.

— Я никогда не падаю, — повторил мальчик.

— Да ты потрогай шишку у себя на затылке… Ладно, сегодня тебе нужно полежать и отдохнуть, а я зайду вечером, — сказал доктор, вне себя от радости, что сможет повидаться с Мадемуазель еще раз, сверх традиционных понедельников.

Он пожал руку Мадемуазель, которая сказала ему:

— Спасибо вам, доктор!

Она помнила, как врач уговаривал ее называть его по имени — просто Базилио, — однако эта мелкая уступка подала бы ему слабую надежду на успех, а ей этого не хотелось. Он задержал ее руку в своей немного дольше, чем дозволяли приличия.

Но она отняла ее и открыла дверь.

— А вы, Мадемуазель? Неужели вы так и не назовете мне свое имя? — спросил доктор.

— К сожалению, я даже не знаю его.

Она прикрывала шею и плечи небольшой шалью. Запирая дверь за врачом, она увидела Мацетту, который издали наблюдал за ними.

Врач также заметил его и шепнул Мадемуазель:

— Сейчас скажу Мацетте, что Ванго полегчало. Слава богу, он вовремя нашел мальчика и тем самым спас ему жизнь.

— Говорите ему, что хотите.

— Что вы имеет против него, Мадемуазель? Ведь этот человек отдал вам все, что имел.

Она не ответила.

— Знаете, как он зовет своего осла? Сокровище мое! — со смехом сказал доктор.

— Не знаю и знать не хочу.

И она захлопнула дверь.

Не знаю. Не помню. Всегда одни и те же ответы.

Мадемуазель понимала: когда-нибудь ей придется перестать скрывать то, что она прекрасно знала, чего не забывала ни на минуту.

Она опустилась на колени перед Ванго. Он лежал с закрытыми глазами.

Ради этого мальчика она и сделала свой выбор — ничего не помнить. Лишь бы он был жив.

А тем временем Ванго в полудреме пытался вспомнить все, что свалилось на него за последние часы.

Воспоминания эти были нечеткими, и порядок событий путался у него в голове. Он помнил о лодке, о плаванье в тумане, о каких-то людях в черном, но теперь не мог бы сказать точно, сколько их было — несколько или только один, произошло все это ночью или солнечным днем. И лишь одно выделялось в этой смутной путанице образов — голос, звучавший четко и властно. Голос в ярком солнечном свете.

Голос человека, произнесшего ту странную фразу: «С детьми я давно не имел дела».

Однако несколькими часами позже, когда Ванго смог встать и сел за стол вместе с Мадемуазель, он решил со всем этим покончить. Его приключение слишком уж походило на сон, а подробности постепенно стирались из памяти.

Наверное, от него сохранится лишь эта большая шишка на затылке да еще странная тоска по чему-то неведомому.

Он с удовольствием поужинал. Доктор, явившийся к десерту, первым делом обследовал затылок Ванго.

— Ну, все уже почти прошло!

Да, для Ванго все уже почти прошло.

— Вы не попробуете мой суп? — спросила Мадемуазель из чистой вежливости, прекрасно зная ответ. — У меня осталась целая тарелка.

— О, я не хотел бы злоупотреблять, — ответил доктор, уже засовывая за ворот салфетку, — мне следовало бы отказаться…

И доктор уселся за стол. Трудно сказать, отчего так ярко заблестели его глаза — от запаха супа или от улыбки Мадемуазель.

Затем, в конце ужина, когда Базилио разрешил Ванго выпить капельку апельсинового вина, когда они вдоволь посмеялись над забавными историями, которыми всегда изобилует жизнь любого опытного врача, когда Ванго уже почти забыл о своем необычном приключении, доктор вдруг произнес фразу, которая изменила все: