Опаленные крылья любви - Агаджанян Самсон - Страница 97

— Спасибо, дорогой. С Новым годом! Будь счастлив!

Они стоя выпили шампанское. Потом смотрели новогодний концерт. Раздался телефонный звонок. Умар поднял трубку.

— Умар Анварович, с Новым годом!

Он сразу узнал голос полковника Лукина, который возглавлял военную разведку министерства обороны и с которым был в хороших дружеских отношениях,

— Александр Филимонович, тебя тоже. Ты откуда звонишь, из дома?

— Нет. Из своего кабинета.

— Дежуришь?

— Выходит, так… Ты слышал новости? Российские войска на Чечню пошли.

— Не понял?

— А что тут понимать? Грозный горит. Регулярная российская армия штурмом пытается взять Грозный.

Хотя Умар давно был готов к такому повороту, но услышанная новость так его ошеломила, что некоторое время он находился в оцепенении, пока вновь не заговорил Лукин.

— Умар Анварович, что ты об этом думаешь?

— Зря Ельцин на такое решился, — хмуро отозвался Умар. — Мира автоматом на Кавказе не добьешься.

— Я думаю, к утру Дудаев выбросит белый флаг, — предположил Лукин.

— Ты плохо знаешь Дудаева. Скорее он умрет, чем на это пойдет. Ельцину не под силу поставить чеченцев на колени. Сталинские времена прошли, и Ельцин упустил время, когда с Дудаевым можно было мирно договориться о статусе республики.

— Я понимаю твои чувства, но против такой силы Чечня самое большее выдержит до утра. К утру все будет кончено.

— Ни к утру и ни к вечеру этого не случится. Ты плохо знаешь мой народ. Скорее чеченцы Грозный превратят в Сталинград, чем отдадут его.

— Ты обиделся на меня? Не надо. Я искренне сожалею, что это произошло. Русскому и чеченскому народам нечего делить меж собой. Это ельцинские и дудаевские интриги.

Умар положил трубку. Наташа слышала разговор и с тревогой спросила:

— Война?

— Да.

— Они в Кремле что, все посдурели?

Умар подумал о сыне и словно наяву увидел широкие крылья черного ворона. Он кружился над телом сына. Тряхнув головой, о тгоняя от себя это видение, он в бессильной ярости, как раненый зверь, застонал.

Молниеносный захват Грозного, на который рассчитывал Кремль, так же провалился, как первая попытка оппозиции. Потекли цинковые гробы в российские города и деревни. Немного утихшее эхо афганской войны вновь ворвалось в десятки тысяч семей. Гибель молодых солдат на своей же земле болью отдавалась в сердцах простых людей. В одиночку плакали матери погибших солдат. Многие из них, рискуя жизнью, шли к чеченцам и выпрашивали у них тела погибших сыновей…

Умару было стыдно, что в трудные минуты для Родины он оказался далеко от нее и ничем не мог ей помочь. Да и как он мог бы помочь? С болью он смотрел по телевизору на разрушенные дома Грозного. Иногда операторам удавалось показать лица «боевиков», как их называли в Кремле. Бородатые «боевики», потрясая оружием, горделиво улыбались. Они чувствовали себя непобедимыми. «Джихад», объявленный Дудаевым России, словно окрылял их. На все это Умар смотрел с болью. Необъявленная война в Афганистане его многому научила. Он видел слезы афганских и русских матерей. Теперь эти слезы появились на новых лицах. В Чечне от войны одинаково страдали все: русские и чеченцы, ингуши и осетины, все, кто там жил. Беспрерывным потоком пошли беженцы в Россию, где их никто не ждал…

Наташа все сильнее ощущала приближение родов и вместе с ними свою смерть. Она пыталась отогнать от себя эту мысль, но она, как клещ, всосалась в сознание и невозможно было ее оттуда вырвать. Постепенно она свыклась с этой мыслью. Однажды достала портрет Володи, который когда-то сама убрала подальше, и, пристально глядя ему в глаза, сказала: «Я знаю, вы с сыном соскучились по мне. Потерпите, осталось немного».

Как-то ночью Наташа проснулась от сильных толчков. В чреве, словно перепутав ночь и день, ребенок шевелился и брыкался изо всех сил. Она терпеливо ждала, но проходили минуты и часы, а тот и не думал успокаиваться. Наташа посмотрела на Умара. При тусклом свете уличных фонарей, падающем из окна, было видно его спящее лицо. Умар дышал мощно и спокойно. Она долго смотрела на него, представила, как он один будет нянчиться с сыном, и ей стало жалко его.

В пояснице заломило, она откинулась на подушку, ощущая в себе какое-то странное давление, как будто ребенок перевернулся и давил изнутри головкой. Чтобы не крикнуть, Наташа до крови прикусила губу. Она поняла, что это означает: начались схватки. «Может, пройдет? — успокаивала она себя. — Такое уже было два дня назад». Стиснув зубы, Наташа посмотрела на светящиеся часы видеомагнитофона и засекла время. Между приступами проходило ровно десять минут. Потом боль стала острее, и она вновь прикусила губу, чтобы не закричать. К утру промежутки между схватками сократились до пяти минут, боли были невыносимы.

Умар словно почувствовал их и проснулся сам. Увидев глаза жены, он с тревогой спросил:

— Тебе плохо?

— Вызывай «скорую»…

Через десять минут приехала «скорая», и Наташу увезли в роддом. Умар поехал с ней. В приемном покое санитарки положили Наташу на каталку и покатили к лифту. Умар шел рядом, Наташа как-то странно посмотрела на него и тихо прошептала:

— Умарчик, ты далеко не уходи. Ты жди меня, я тебя позову.

— Не волнуйся, я буду здесь.

Дверцы лифта открылись, и санитарка вкатила каталку в лифт. Наташа, приподняв голову, посмотрела на Умара. Глаза их встретились. Она хотела что-то ему сказать, но лишь пошевелила губами. Дверцы лифта закрылись. А Умар еще долго находился под гипнозом ее взгляда. Ему вдруг показалось, что он видит ее последний раз. Его охватил страх, и он побежал по лестнице вверх. Поднявшись на пятый этаж, побежал по коридору. Беременные женщины, уступая огромному военному дорогу, с любопытством смотрели ему вслед. Путь Умару преградила женщина в белом халате.

— Только что на каталке санитарки привезли мою жену. Вы не скажете, где она сейчас? — спросил у нее Умар.

Врач удивленно посмотрела на бледное лицо генерала и успокаивающе произнесла:

— Она уже в родильной палате. Не волнуйтесь. С ней все будет хорошо. Спускайтесь вниз; когда родится ребенок, вам об этом скажут.

Он молча кивнул и, стараясь не смотреть на беременных женщин, пошел к лестничной площадке. Спустился в приемный покой, сел и стал ждать. Перед глазами стояла Наташа. Ее взгляд не давал покоя. Он посмотрел на часы. Прошло уже два часа, а от нее никаких известий. Он не выдержал, подошел к дежурной медсестре.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени длятся роды?

Та, улыбаясь, посмотрела на военного.

— У всех женщин по-разному, Кто сразу рожает, кто мучается часами. Все зависит от организма женщины и веса ребенка. Судя по вашей комплекции, ребенок у вас будет крупный. Вашей жене придется хорошенько попотеть.

Наташа тужилась уже больше трех часов, однако все было тщетно. Ребенок оказался на редкость большим и никак не хотел выходить. Медики, к которым прибавились еще одна акушерка и анестезиолог, начали перешептываться между собой, потом ведущая акушерка сказала:

— Хорошо, дадим ей еще десять минут.

Несмотря на боли, до Наташи дошли слова акушерки. Открыв глаза, она посмотрела на врача. Та наклонилась к ней.

— Ваш ребенок перестал продвигаться к выходу. Придется вам помочь.

Она поняла, что означает эта помощь, и тихо прошептала:

— Я хочу увидеть мужа.

— Когда родите, тогда и увидите своего мужа, — спокойно ответила акушерка.

Раздался тревожный звонок. Акушерки разом засуетились.

— Сработал датчик положения плода, — быстро произнесла одна из них. — Ребенок в опасности!

Ведущая акушерка посмотрела на показания прибора.

— У нас есть время для эпидуральной блокады?

— Посмотрим, — отозвалась та.

Ведущая акушерка, поглядывая на монитор, пыталась извлечь ребенка из чрева Наташи, но безуспешно.

— Позовите мужа! — раздался четкий голос Наташи.

Все обернулись к ней. Но взгляд у Наташи был стеклянный, она лежала без признаков жизни. Акушерка наклонилась к ней и, резко повернув голову, посмотрела на врача.