Ссыльнопоселенец. Горячая зимняя пора - Стрельников Владимир Валериевич - Страница 11

– Извини, парень. Помочь я тебе не помог, да и даже отомстить не пытался. Хотел выжить. Но уж так вышло, что я твой наследник… – бросая рюкзак очкарика к стене, где почище, пробурчал я про себя и ощупал нагрудные карманы, благо там крови вообще не было.

Во внутреннем левом нашел пакет с деньгами. Открыв его, присвистнул. Очкарик был солидно богаче меня, у него в конверте лежали десятки, которых я целых шестьдесят штук насчитал. Похоже, он тоже ими не пользовался. В карманах штанов ничего, кроме чистого и простого носового платка, не было. Сложив его, я засунул платок в задний карман своих брюк. Мне без сопливчика трудновато обходиться. Так что и эта часть наследства в строку.

Больше ничего особого у ботаника не было, разве серебряный крестик вывалился из-за ворота. Но я его аккуратно заправил обратно – похоже, это единственное, что осталось у парня. Что интересно, он ни запасных патронов в карман не положил, ни ножа на пояс не повесил. Интересно, есть ли у него нож вообще?

С уркой было с одной стороны проще, с другой сложнее. Его рюкзак лежал у стены напротив, примерно там же, где был и рюкзак второго. В кармане шинели я нашел пяток патронов двенадцатого калибра, с крупной дробью и пулями. С пояса снял нож, такой же, как и у второго, из какой-то китайской колонии, «умри от зависти, полковник Боуи». Огромный тесак из какой-то вроде нержавейки, с латунной гардой и рукоятью из дерева. А вот деньги нашлись в кармане брюк, причем обмоченных. Видимо, сфинктеры расслабились, и напрудил под себя. И деньги тоже промокли. Кстати, тоже полторы сотни кредитов. Брезгливо прополоскав купюры в бочке с дождевой водой, я передал полтинник однушками и полтинник пятерками еврею.

Тот усмехнулся и повернулся к подъехавшей телеге с двумя крепкими парнями. Те спокойно, без излишних эмоций завернули тела и жертвы, и насильника в запятнанный брезент и уложили на телегу. Лошадь было фыркнула и нервно переступила, учуяв свежую кровь, но ей под нос сунули яблоко, и она быстро успокоилась.

– Что на могилках написать? И по какому обряду хоронить? – вытащив из кармана простой блокнот и огрызок карандаша, спросил Аарон Моисеевич.

– Не знаю, наверное, по православному. Обоих. А написать? – Я нагнулся и поднял очки с треснувшим стеклом. Передал их еврею. – На могиле этого парня напишите «Очкарик» и на крест очки повесьте. А на могиле второго ничего не надо. Я его не трогал, просто шел мимо, сам на меня напал.

– Ладно, нам тогда пора. Скоро еще одного клиента привезут, – кивнув в сторону, куда на звон пришло прилично народу, сказал гробовщик. И, усевшись на телегу, он хотел вожжами понукнуть лошадь, но я его остановил.

– Аарон Моисеевич, а как много у вас работы с новичками?

– От десяти до тридцати человек с каждого рейса, парень. – И еврей стегнул лошадь.

М-да. Теперь понятно, почему этим всерьез занялся именно еврей. Не знаю, кто и как, а у меня к евреям отношение как к обычным людям, то есть общенеплохое. При этом большинство моих знакомых евреев (о как, вспомнил и несколько соседей, и просто знакомых) – хорошие люди, крепкие профессионалы, приятные соседи. Так вот, если учесть, что еженедельно здешний гробовщик хоронит от десяти до тридцати человек, то доход его конторы составляет от двух до шести тысяч здешних долларов. Очень и очень серьезные деньги.

Покачав головой от этих мыслей, я решил, что идея свалить из Щучьего в ближайшее время – правильная. Но нужно сначала кой-чего купить и узнать, куда вообще идти. Лучше всего купить карту. И кстати, почему-то мне кажется, что такие карты должны продаваться в каждом магазине этих земель.

А пока я вытащил из проулка три вещмешка, два ружья и капсюльную винтовку. Сложив это все на досках тротуара, почесал затылок под шляпой. Потом решительно развязал один из рюкзаков, принадлежащий кому-то из урок. Благо мешки, точнее, рюкзаки почти пусты, как и у меня. Перекидав в него вещи из пропитанного кровью рюкзака очкарика, я швырнул его в проулок. Конечно, можно отстирать, но просто неохота и нет времени. Кстати, в рюкзаке очкарика оказался отменный кукри златоустовского, земного производства. Да и котелок был не эмалированным, как у меня, а медным, с оловянным покрытием внутри. Правда, кружка и миска тоже простые, эмалированные. Но самое главное – в рюкзаке очкарика была добротная латунная фляга.

Уложен он был, правда, так себе, фляга и котелок были внизу, мягкие вещи поверх, горб набило парню наверняка. Но так хоть белье кровью не пропиталось, а котелок и латунную флягу я обмыл все в той же бочке, установленной под сливом амбара.

Устроив два трофейных рюкзака на спине, я забросил на плечи ружья, а свое уложил на сгиб локтя. И двинулся от собравшейся метрах в трехстах толпы в сторону все той же лавки. Впрочем, дойдя до торгового заведения, я увидел на двери надпись «Закрыто на время». И потому сгрузил ружья, фузею и рюкзаки на значительно более добротный, сколоченный из толстых досок и приподнятый на столбушках тротуар. Раскрыв рюкзак, в который затолкал все имущество очкарика, я принялся выкладывать его на скамью возле двери. Следом выложил все и из второго рюкзака.

В итоге оказалось, что я стал владельцем кукри, двух китайских больших ножей, трех котелков, трех же чашек и кружек, одной вилки, трех ложек из нержавейки, одного ножа-складыша с достаточно большим лезвием, открывашкой и штопором. Кроме того, было несколько комплектов нательного белья, запасные портянки, три скрутки-пледа. Немного всякой мелочи вроде спичек и ниток-иголок. Плюс дополнительно семьсот кредитов в кармане. Девятнадцать патронов к Педерсоли, сорок семь патронов двенадцатого калибра, пара МР-18 и одна реплика «Энфильда – три линии». Сама реплика просто поражала качеством исполнения, отменная штука. Насколько я помню, такие ружья стоят очень дорого: сделаны-то они на Земле. Плюс один брючный пояс, который шериф сдернул с урки вместе с ножом.

И, к моей грустной усмешке, в общей сложности семь завтраков из Макдональдса. Вот уж видит око, да зуб неймет. Иметь жратвы минимум на три дня и не иметь права ее съесть в этом долбаном городишке!

Немного подумав, я разложил вещи на две кучи – большую и меньшую. В меньшую лег медный котелок, фляга, еще одна чашка, складыш и кукри, вилка и ложка очкарика, две пары портянок. Вся мелочь. Вся еда. Плюс один плед.

Все патроны, оставшиеся ножи, кружки, чашки, котелки и тряпки сложил в один рюкзак, набив его под завязку. Винтовку и ружья я тоже отложил на продажу.

От виселицы донесся слитный вздох, несколько одобрительных криков и свист. Блин, они бы лучше футбольный чемпионат здесь организовали, а то устроили шоу из казни. Средневековье, блин!

Вскоре оттуда проехало несколько телег и бричек, а попозже и пеший люд появился. Впрочем, я бы не сказал, что довольных зрелищем было много. Нет, кто-то и злобно похохатывал, но большинство было скорее равнодушно-привычным. И это пугало, и пугало здорово. Если для здешних земель повешение обычное зрелище, то это очень суровые земли. Впрочем, не мне об этом рассуждать, я буквально недавно одного убил, а второго фактически отправил танцевать в петле. Причем ни разу об этом не жалею, а беспокоюсь только за свою безопасность. Наверное, это нехорошо, но в данный момент для меня кажется наиболее верным.

Вскоре появился и то ли хозяин лавки, то ли приказчик. Высокий парень, с нарукавниками и фартуком поверх светло-серой рубашки, тоже косоворотки. Поглядев на меня, он открыл дверь ключом и приглашающее распахнул ее передо мной.

– Проходите. Вы купить или продать? Давайте помогу, – и подхватил фузею с трофейными одностволками.

– Да и то, и другое. Только с фузеей осторожно, заряжена. – Я вошел, поставил один из рюкзаков на пол и придержал дверь, чтобы он спокойно зашел. – Если сторгуемся, конечно.

И с интересом оглядел тускло освещенную сквозь оконные проемы лавку. Небольшая, примерно четыре на шесть метров, несколько прилавков, на стенах полки во всю длину. Но товары поделены по сортам и видам. Тут продовольствие отдельно, ткани отдельно, скобяные изделия отдельно. Самый край стены занимало оружие.