Последний дубль Декстера - Линдсей Джеффри - Страница 9

И каждый Монстр реагирует на это по-своему, следуя программе, приносящей ему наибольшее удовлетворение, – серии ритуалов, имеющих смысл для него одного, и завершающихся тем, чем все обязано завершиться, каким бы безумным ни казалось это стороннему наблюдателю. И когда пресса и разгневанное общество в ужасе вопрошают: «Как кто-то был способен совершить такое?» – те немногие из нас, кто знает, могли бы только ответить с улыбкой: «А так». Этого не понять ни вам, ни кому-либо еще, да не нужно понимать. Достаточно того, что это приносит удовлетворение Мне, исполняет Мои сокровенные фантазии. Это, можно сказать, льготный билет на аттракцион, когда в вагончике всего одно место. Мое. И никому не дано ощутить всего этого возбуждения американских горок, единственного, доставляющего предельное наслаждение Мне и одному Мне, будь то медленное, восхитительно-тщательное расчленение придирчиво выбранного партнера или убийство предварительно изнасилованной в пустую глазницу молодой женщины – это всегда совершается в одиночку, иначе какое же это наслаждение…

И все-таки – такое…

Я прекрасно понимаю, что у каждого из нас имеются сексуальные потребности, те или иные. Даже у тех из нас, кто принадлежит к Темному Братству. Возможно, это основная и неотъемлемая часть движущего человеком часового механизма. Часы тикают, подталкивая нас к сексу. Вот только стрелки у каждого из нас движутся с разной скоростью, а будильник срабатывает от разных пружин. Даже так, это находилось вне моего понимания. Я ни разу не видел ничего столь извращенного.

Сперма в глазнице. Чего в этом было больше, конкретного или метафорического? Что это вообще означало? Ведь определенный смысл имеется во всем. Во всем есть какая-то символика, пусть понятная всего одному – тому, кто это сделал. Сперма, оставленная на мертвом теле, встречается довольно часто, и то, на какой именно части тела ее нашли, всегда имеет очень большое значение. Значит, вполне вероятно, у убийцы особое отношение к зрению или визуальному восприятию – хотя, возможно, ничего серьезного: проблема с цветом глаз, или с контактными линзами, или ему просто не нравится, когда кто-то подмигивает.

И все же для человека, обладающего моими особыми навыками – я имею в виду профессиональными, – это какая-никакая, но зацепка, так что я обдумывал ее со всех сторон, занимаясь работой. К тому же эта история представляла для меня личный интерес. Да, и еще: в случае, если бы этим делом занялась Дебора, она бы наверняка потребовала каких-нибудь соображений от меня – в смысле, меня-извращенца. Поэтому я как следует все обдумал, и, хотя ничего особо толкового не надумал, это, по крайней мере, помогло скоротать время.

В общем, поскольку мы прибыли на место преступления довольно поздно, покинули мы его заметно позже окончания рабочего дня. Я упаковал собранные образцы, закинул сумку на плечо и собрался уходить. Чейз стоял у ленты ограждения и болтал с парой полицейских в штатском. Он явно больше не боролся с тошнотой; напротив, пребывал в обычном для него ореоле поклонения и восторга, так что полицейские внимали ему, разинув рты. Мне вовсе не хотелось нарушать подобную идиллию, поэтому я обошел их стороной.

Однако стоило мне поднырнуть под ленту, как Чейз пристроился рядом.

– Ну как, нашли что-нибудь? – поинтересовался он. – Это правда серийный маньяк?

Если честно, меня понемногу начинал раздражать его интерес к серийным убийцам. С какой, скажите, стати все уверены, что Майами переполнен убийцами? И еще Роберт говорил о них как о каких-то диковинах, уродах, свирепых недочеловеках, тогда как я-то знаю: никакие они не уроды. Это абсолютно нормальные люди. Ну, почти все время нормальные.

Однако хотя и честность – штука хорошая, но не всегда, что бы там ни утверждали бойскауты. Поэтому я только покачал головой:

– Рано еще делать выводы.

Чейз не отставал от меня всю дорогу обратно в управление, задавая вопросы, без которых вполне можно было бы обойтись, наблюдай он за моей работой: чем я занимался на месте убийства, что обнаружил, что это за образцы я тащу с собой, зачем они мне нужны, что я собираюсь с ними делать и что вообще будет дальше. Все это чертовски действовало на нервы, и я не мог отделаться от мысли, что Джекки Форрест почти наверняка задавала бы вопросы поумнее – ну и вид бы при этом имела куда более симпатичный.

Чейз не отставал от меня и по дороге в лабораторию, а потом внимательно следил, как я сортирую образцы, принесенные с места преступления. Я проголодался, а из-за его расспросов работа, само собой, затягивалась дольше обычного, поскольку мне приходилось объяснять каждое свое действие. Хорошо хоть Чейз имел некоторое представление о цепочке улик, что сэкономило нам несколько минут. Однако когда я наконец закончил свои дела и собрался уже идти к машине, он задержал меня в последний раз.

– Значит, так? – спросил Роберт. – То есть я хотел сказать, сейчас вечер пятницы. Дальше выходные. Значит, до утра понедельника со всем этим ничего… хм… не произойдет?

– Именно так, – подтвердил я, поддерживая идеальный баланс между необходимостью отвечать вежливо и попытками сместиться в направлении двери.

– Ну ладно, – пробормотал Чейз. – Что ж, раз так… А вы… ну, вы… – Он отвернулся, а потом повернулся обратно ко мне так резко, что я едва не отшатнулся. – Что вы делаете в выходные?

Мне ужасно хотелось ответить ему, что по выходным я ищу людей вроде него с целью превратить в мясную нарезку, аккуратно упакованную в мешки для строительного мусора. Однако я понимал, что с некоторых точек зрения такой ответ стал бы не самым политкорректным.

– Я женат, – ответил я. – Провожу выходные с женой и детьми.

– Женат? – переспросил он так, словно я признался ему в том, что подрабатываю астронавтом. – И что, водите детей в парк? Чтобы они там играли с другими детишками? А сколько вашим?

Где-то глубоко, в самых темных и сокровенных уголках Форта Декстер, послышался легкий, едва уловимый шелест кожистых крыл – знак того, что Пассажир навострил уши. Не то чтобы это означало для меня опасность, но… что?

Я взглянул на Чейза, надеясь увидеть хоть какой-нибудь намек на то, что вызвало то ли интерес, то ли беспокойство у Пассажира. Однако тот просто смотрел на меня, и я не ощущал никакой исходящей от него угрозы – даже при том, что смотрел он почти так же пристально, как когда расспрашивал о следственных процедурах.

– Это тоже для роли? – спросил я.

Роберт облизнул губы и отвернулся.

– Нет. Я… извините, мне не стоило лезть в вашу личную жизнь. Я… в общем… – Он пожал плечами и сунул руки в карманы. – Я… ни разу не был женат. Чуть не женился раз, но… – Чейз вынул руки из карманов и развел их в беспомощном жесте. – Уж не знаю, почему так. И детей у меня нет, и вот я все думаю… Вот если бы я стал отцом, каково это? – актер посмотрел на меня. – То есть, – поспешно добавил он, – не в физическом… то есть биологическом смысле – с этим-то у меня никаких проблем. – Он улыбнулся, покраснел и со вздохом отвернулся опять. – Я про все остальное. Про самые обычные, повседневные штуки. Например, как учить ее кататься на велосипеде или заклеивать пластырем разбитую коленку. Ну, то, чем вы все время занимаетесь. – Чейз снова посмотрел на меня с таким выражением, будто очень чего-то хотел, но не знал, как это получить.

И опять до меня донесся едва слышный, нерешительный шепот из Подземелий, и снова я не понял, что стало ему причиной. Чейз явно не представлял для меня решительно никакой угрозы, только мешался под ногами. Тогда что?

Поэтому я просто смотрел на Роберта и думал над тем, что он сказал. Ничего темного или угрожающего в его словах не ощущалось, и все же имелось в них нечто немного неправильное – вот только понять, что именно, у меня никак не получалось. Если Чейз и правда любил детей, что мешало ему их завести? А если сомневался в своих родительских способностях, уж он-то мог себе позволить взять напрокат с полдюжины, чтобы проверить, как обстоят дела в реальности.