Фенрир. Рожденный волком - Лахлан Марк Даниэль - Страница 93

На спящего Волка Элис наткнулась сразу после восхода. Он улегся под поваленным деревом и забросал себя землей. Спящий Волк, кажется, не наводил на руны такой ужас, как Волк бодрствующий. Движущиеся и сверкающие символы заполняли ее сознание. Элис поглядела на камешек-амулет. Как и та ночь, когда она видела, словно днем, подобно волку, который был человеком, он имел двойственную природу. Это был камень с нацарапанной на нем волчьей головой, но еще это был сгусток тьмы, как будто взятый с ночного неба, и этот сгусток был куда больше того камешка, который она видела в реальном мире.

Элис понимала, что это магия, она знала, что магия греховна, однако руны наполняли ее восторгом и возбуждением. Она чувствовала себя невероятно сильной, хотя вокруг нее оживал мир ночных кошмаров, которые снились ей с самого детства: деревья походили на резные скульптуры, а не на живые деревья, небо было как будто из металла, похожее на крышу дома, а не на привычный небосклон, трава торчала, словно сделанная из черного стекла. Но Элис не боялась. Она чувствовала себя в этом месте между реальностью и наваждением вполне уютно, потому что ее путь направляли руны.

Она всмотрелась в темноту, которая была камнем, и поняла, что не может определить, насколько велика эта тьма. Вроде бы она умещалась у нее на ладони, но при этом была широка, как звездное небо. Мир превратился в странное и прекрасное место. Волк показался удивительным созданием, а вовсе не страшным. Он лежал в полумраке, сам похожий на вытянутую тень среди других теней древних деревьев. Элис повесила ремешок с камешком на его шею, а потом улеглась рядом, чтобы поспать, положила голову на волчий бок, ощущая себя в полной безопасности и тепле.

Зверь не шелохнулся ни утром, ни днем, ни даже вечером, когда тени деревьев потянулись к ним и острые лучи заходящего солнца пронзили лес. Он не проснулся и ночью, хотя вокруг его ушей вились жужжащие насекомые, его не разбудил сырой туман, каплями оседавший на шкуре. Утреннее солнце светило ярко, но Волк не проснулся.

Элис сидела рядом с ним. Ее одежда превратилась в лохмотья, однако она не мерзла и не умирала от голода. Руны дарили ей тепло. Она обращалась к ним, выискивая их в темноте, она училась находить их в том крошечном мгновении, когда бодрствование переходит в сон, впуская их, позволяя захватить над собой власть. Она была лошадью, которая несется вскачь под солнцем; она была солнечным закатом, который тянет светлые пальцы к темным холмам; бражником с растопыренными усиками; градом, который лупит по земле; рекой, которая питает питающую ее землю.

По вечерам она сидела рядом с Волком, наблюдая, как долго умирают краски леса – зеленые, красные, пурпурные и сиреневые; они превращались в серые с наступлением сумерек. Но с приходом ночи рождались новые краски: сверкающее серебро освещенных луной листьев, темная синева на горизонте, нежно-розовые оттенки каких-то существ рядом с нею. Элис никогда не видела ночи такими, хотя и часто мечтала, чтобы они были такими. Она спала рядом с Волком, считая себя чем-то вроде щита, который оберегает зверя от бед, а проснувшись, бродила по лесу – иногда как Элис, иногда как воплощение рун – останавливалась перед березой и наблюдала, как она полыхает светом весны.

Она не могла ответить, сколько времени провела здесь, ела ли что-нибудь. Дни становились все длиннее, однако день, царящий в ее сознании, вовсе не заканчивался. Она сама была этим днем, согревающей силой, которая заставляет петь леса, существом, которое глядит на ночную луну и видит собственное отражение в ее сияющей поверхности. Она чувствовала себя обновленной. На пальцах были пятна от ягодного сока, во рту стоял вкус грибов. Только изредка, когда пила из ручья, она ощущала волны холода. Элис смотрела на лес и видела мир таким, каким он был в начале творения: новеньким, зеленым и сияющим.

Сначала пришли двое мальчишек, любопытных и робеющих. Она видела их яркими и многослойными: их скользкая от пота кожа светилась жизнью, краски, которые они несли на себе, распадались в ее сознании на множество оттенков, словно луч света, проходящий сквозь каплю воды. Она слышала их музыку, робкую и прерывистую: так мог бы играть на флейте ребенок. Ее зрение было настроено, словно музыкальный инструмент, она могла видеть в разных регистрах, и Элис показалось, что мальчики несут в себе огоньки, как будто свечи духа горят, освещая тьму человеческой плоти.

Они вернулись со взрослыми мужчинами, с целой толпой, и отголосок ее бывшей личности, госпожи Элис, для которой они были бы опасны, встрепенулся. Внутренний голос, который велел ей спасаться бегством, был похож на далекий шум, слабый, еле различимый. Их было человек сорок, большая банда. Она увидела, что спустился вечер. Сумерки сгустились на пороге ночи, и стало холодно.

– Их уже ограбили. Только посмотри на них. – Да, эти люди говорят на ее родном языке. Это франки, но не подданные ее брата, они вообще ничьи подданные. Они вне закона – разбойники; некоторые из них пришли в обносках, некоторые – в богатом платье, явно снятом с чужого плеча.

– А эта девка будет ничего, если ее откормить.

– Мне она и такой сойдет. Чего мы ждем? Это же два отличных раба. Надо сначала позабавиться с девкой, а потом продать их.

Это произнес молодой человек, невысокий и жилистый, с загорелой дочерна кожей. У него были сломанные зубы и рваное ухо; Элис казалось, что он так и брызжет красками и звуками: зеленые пятна мхов на коленях, золотая пыльца на рукавах, треск дров в костре – так выражалась его личность. Он просто зачаровывал ее.

Элис заговорила:

– Это она по-норманнски? Так это шлюха викингов. Это даны! За них нам дадут хорошую цену!

– Мы далеко от моря. – Это произнес новый голос.

Элис ощутила его беспокойство, подобное холодному ветру. Она поглядела на Волка за спиной. Волка не было, только исповедник лежал на земле, обнаженный. Жеан? А где же Волк? Только Жеан стал не таким, каким она помнила его. Он больше не был немощным калекой, он стал здоровым и красивым. Элис снова заговорила:

– Это заклинание, – сказал второй разбойник. – Убейте ее, пока она не околдовала нас.

– Это не заклинание, а если и заклинание, то из нее плохая колдунья, – заметил кто-то еще.

Ритмичные слова снова рвались из Элис. Поэма была подобна ветру, а ее голос был словно камыш, который шуршит на ветру.

Приближалась ночь. Деревья стали темными, ветер шумел в ветвях. Давно ли собирается гроза? Элис не знала. Крупные капли дождя упали на кожу, холодя лицо. Грозовые тучи в последних лучах солнца казались отлитыми из свинца и золота, и лес вокруг как будто светился.