"Портал" Выпуск №1, Октябрь, 2016 - "Элен Черс" - Страница 41

И я возмутилась. Успела… в те двадцать минут совместного пребывания. Ты, невзирая на усталость, шагнул ко мне, хотел обнять, а я, невольно вдыхая и как бы прислушиваясь к запахам, разразилась гневной тирадой о том, что ты нужен всем.

Я ругала твое начальство, нехватку сотрудников, возмущалась необходимости работать по ночам, мчаться по звонку, спасать кого-то неизвестного, с переменным успехом, даже на сто процентов зная, что не выживет. Кричала, что я все время одна. Ты не хочешь понять, что нужен мне.

– Был нужен, – уточнила я.

– А теперь? – переспросил, глядя на меня усталыми и воспаленными от бессонной ночи глазами.

– Мне надоело, – зло бросила я и, не сказав «пока», громко хлопнула входной дверью.

Вечером дома меня встретила тишина и нетронутый завтрак на столе. Ты ушел на двадцать минут раньше или утром после моей отчаянной тирады? В спальне ничего не изменилось. Накинутое на постель одеяло – огромное, на двоих, теплое и при этом легкое. Нежно-розовые тюльпаны на оптимистичной весенней зелени постельного белья. Застилать покрывалом не имело смысла. Я вставала, ты вскоре ложился, мой запах и тепло баюкали тебя и звали в мир сновидений, где нам хорошо, где мы вместе.

Мне было жаль, но упрямство и ощущение безысходности заставляли быть жестокой и безмолвной. Почти две недели мы не говорили привычных утренних и вечерних дежурных фраз. Ты приходил, а я уходила чуть раньше обычного, и наоборот.

Я поняла, как звенит тишина. Оставшись одна, бесцельно бродила по дому, включала музыку, которую когда-то любили слушать вдвоем. Однажды даже позвонили соседи снизу и попросили сделать тише – у них спит маленький ребенок.

– Ваши гости поймут. У всех есть дети, – сказали они.

– Гости, дети, – повторяла я и истерически хохотала, повесив трубку.

Потом не выдержала и написала о том, как я люблю тебя, как мне плохо, просила простить за глупость и обязательно есть то, что я готовлю…

Мне не понравилось. Я скомкала листок и начала сначала, потом еще и еще. Я писала о своей надежде завести ребенка, о соседях и подругах, имеющих детей… Писала разные глупости, затем перечитывала и, скомкав, бросала в мусорное ведро. Хотелось вернуть хотя бы то, что было. Все эти «пока», «привет», быстрые объятия, скомканные простыни с нежно-розовыми тюльпанами, сброшенное на пол одеяло.

В результате, уходя на работу, я оставила записку. Прикрепила желтый маленький листочек магнитом к холодильнику.

Ты пришел и прочитал: «Вынеси, пожалуйста, мусор. Я не успела». Вынимая пакет, увидел много скомканных листочков, расправил и прочитал их все. Весь мой бред, пустые мечты и надежды.

Следующее утро встретило плеском воды в ванной и большим букетом тюльпанов на кухне.

– Ты дома?! – удивилась я.

– Я в отпуске, – осчастливил меня муж, заключая в объятия.

– Может, бросишь эту работу?

– Нет, мы сделаем по–другому…

Через девять месяцев нас было трое. Я не всегда могла сказать «завтрак на столе» и забыла, как выглядят узоры на ногтях и косметика, но муж не обижался. Веселый, щекастый карапуз занял почти все мое и наше общее время. Втроем мы чудесно пахли чем-то молочным и сладковато-вкусным. И не было большего счастья, чем видеть двух самых любимых людей рядом…

Владимир Бриз

ДЕРЗКАЯ

Наши компании гуляли за соседними столиками, и искрометный танец свел нас вместе.

– Тут случайно за тобой не наблюдает где-нибудь жена? – шепнули мне на ухо.

– Нет. Я абсолютно разведен, – честно признался я.

– Хорошо. Тогда ты мой.

Вскоре я был представлен ее подругам, те порадовались за нас и тут же раскрутили меня на выпить и закусить. Я был не против, и всем поэтому понравился. После мы еще сходились в танцах. Мне многозначительно пожимали ладонь. В ответ я не менее многозначительно пожимал все, что под руку попадется. Покидали заведение мы уже вместе. Прощальная сцена происходила возле ее подъезда.

– Хватит целоваться. По домам пора. Поздно уже.

– Угу. Телефон-то дашь?

– Нет, конечно.

– Не понял.

– Ну, я дама замужняя, а ты начнешь названивать. Оно мне надо?

– Ты замужем? – я искренне расстроился. Взбудораженный алкоголем мозг успел уже нарисовать мне совместное житье-бытье.

– Ну да. Десять лет уже. Прикинь. Живу с гандоном каким-то. Представляешь, заявил мне недавно, что я овца е*аная. Ка-а-злина. Сидит теперь без секса. Лошара. Щас музыку одну включу. Бли-и-н. Дебильные сенсоры. А, вот она.

Заиграла песня «Ты че такая дерзкая». Девушка задергалась в свете фонаря, растопырив пальцы.

– Это про меня прям песня. Еду я сегодня на своей ласточке, и тут какой- то чел подрезает. А я ему такая: – Па-а-шел на-ах. А он мне: – Ты че такая дерзсская. Пошли, че покажу, – она взяла меня за руку и потащила вглубь парка.

Все еще расстроенный и погруженный в свои трезвеющие думы, я не сопротивлялся.

– Вот тут. Никто не увидит.

Мы спустились под мост. Под ногами зашуршали пакеты, зазвенели и захрустели бутылки. Стена, уходящая в темень, явно использовалась, как туалет.

– Только не говори мне сейчас, что у тебя нет презерватива. Я убью тебя тогда, – она судорожно вцепилась мне в ремень.

– У меня нет презерватива.

– Не, ну че за мужики пошли. Скажи мне. Почему вы все такие уроды? Хочется мужчину, а кругом тряпки. Вы же не способны ни на что. Ни на какие подвиги и поступки.

– Извини. Задумался и выпал в астрал, – я наконец-то пришел в себя. – Просто уточняю. Трахаться на помойке входит в число великих подвигов?

– Так. Все. Я передумала. Помоги подняться и иди, куда шел. Не иди за мной, я сказала.

– Тут одна дорога.

– Вот и иди по ней подальше. Такой вечер испортил. Ка-а-зел.

Я остановился и в лучах рассвета подсчитал оставшиеся деньги. Пятьдесят рублей серебром и медью. Да. Нехило подзажег. Таксисты не поймут. Надо выбираться в цивилизацию.

– Эй, мусчина, – окликнули меня сидящие на лавке женщины бомжеватого вида. – Угостите дам сигаретой, не проходите мимо.

Притормозив, я кинул им пачку. Все равно обкурился до сипов.

– Мы вот с подругой не поймем, – заявила одна, прикуривая и отсвечивая здоровенным бланшем под глазом, – почему вы так грустно идете?

– Весело. Последнее время все веселее и веселее, – я зашагал прочь.

– Не дали чувачку, – сделала вывод одна из сидевших. – А я бы вот дала. Эй, мусчина. Хочешь, дам тебе? Есть тут укромное местечко под мостиком.

– Ну, ты ваще дерзкая, – восхитилась вторая, и обе они залились зловещим каркающим смехом, от которого у меня по спине пошли мурашки.

Я прибавил шаг. Скорее отсюда, в наступающий рассвет.

Валентина Поваляева

ТЕЗКИ

Пятилетняя Танюшка прячется за штору и кричит весело и звонко:

– Ищи меня, бабуля!

Татьяна Ивановна оглядывается по сторонам с деланным удивлением: куда девочка запропастилась? Старательно не замечает, что у окна колышется занавеска, из-под которой торчат две тонкие ножонки.

– Ой, не найду, – причитает, – убежала, знать, внучка на улицу. Как же я без Танюшеньки?

Маленькая Таня давится от смеха, выходит из укромного местечка и обнимает бабушку:

– Вот она я!

Татьяна Ивановна и не бабушка вовсе Тане, а прабабушка. Но стала для девочки ближе мамы.

Пожилая женщина с содроганием вспоминает тот ненастный осенний вечер, когда рухнули надежды и мечты. Как Татьяна Ивановна гордилась внучкой Оленькой, умницей да красавицей! Еще бы, уехала учиться в институт, и не куда-нибудь, а в Москву! Правда, писем Оля домой не присылала – родных не сильно жаловала: отец-то после смерти жены расписался с девицей ненамного старше дочери, чем Ольгу здорово обидел:

– Еще мамина могила травой не заросла, а папенька ненаглядный в ЗАГС заторопился, – сердилась Оля.