Интернет-издание авторов рунета "Портал" - Дих Роман - Страница 44

К чему я это рассказывала? К тому, что меньше знаешь – лучше спишь. Да, и еще, язык мой – враг мой.

Светлана Корзун

Я БУДУ ЖИТЬ ДОЛГО

Жила она кое-как, но получалось хорошо.

Вот удивительно: другие жилы рвут, карабкаются, руки-ноги в кровь обдирают, а результат нулевой.

А она...

В четырнадцать Инна неожиданно для всех, включая низкорослых родителей, «сдлиняла» до размеров модели. Да так пропорционально, что седьмой «А» первого сентября ахнул. Ахнул и разделился на два лагеря: лагерь восхищённых мальчиков и лагерь окрысившихся девочек.

В восемнадцать Инна удачно вышла замуж. И опять всё произошло без каких-либо усилий – будь то затяжные хождения за ручку или длительные переговоры с родителями на предмет благословения. Он был молод, красив, успешен в бизнесе, но главный его талант заключался в умении жить с удовольствием.

Влюблённые и счастливые, Инна и Семён вместе прокутили несколько счастливых лет. Впрочем, надо сказать, что прокутили без особого ущерба бюджету и здоровью. Вокруг них – точнее, вокруг их достатка – сплотилась весёлая компания «навеки преданных» друзей. В этом совсем не узком кругу Инна с Семёном и зажигали каждые пятницу-субботу, цепляя, как правило, ещё и воскресенье. И конечно, дважды в год, как и полагалось удачливому бизнесмену, Семён возил Инну на моря – с шиком и удовольствием прогуливать «излишки».

– Инка, я тут что подумал, – однажды за завтраком начал разговор Семён. – А если ты родишь, то останешься такой же красоткой? Или станешь страшная, как Ириха у Вовика?

– Чего это вдруг?

Инна остановилась на полпути к кофе-машине и на мгновение задумалась.

– И с какой стати мне становиться страшной?! Да я буду ещё красивее! – залихватски ответила она, по привычке делая ударение на первое «е».

– КрасивЕе! – передразнил её Семён. – Дурочка ты у меня, Инка! Но красивая…

Семён закатил глаза и нежно притянул жену.

– Такая красивая, что с ума сойти можно! Все мужики завидуют. И пусть! Хочу, чтобы всегда так было! И чтобы до слюней! Как у взрослых!

Семён нежно поцеловал жену и заглянул ей в глаза.

– Я хотел тебя попросить… То есть, хотел сказать… Давно уже…

– Ты чего? – Инна отстранилась. – Нашкодил? Ты мне изменил? Прибью!

– Дурочка! Я только тебя люблю! Инка, ты только не смейся и говори сразу нет. Я… Ин, я сына хочу. Смешно, да?

Семён сказал это и смущённо отвёл взгляд, словно хотел чего-то неподобающего сильному мужчине.

– А потом и дочку, – добавил он, смущаясь ещё больше. – Только именно в таком порядке! – шутливо нахмурил брови Семён, пытаясь хоть как-то побороть смущение. – Что скажешь? Родим?

Вот так – планово, не особо отвлекаясь от полноценной жизни молодой красивой женщины, Инна родила сына. А ещё через два года и дочь.

Указания мужа она выполнила полностью – и очерёдность детей соблюла, и внешне ничуть не подурнела – даже напротив: как и обещала, похорошела ещё больше.

Словом, жизнь её складывалась, как пазл для дошколёнка у пятиклассника.

Глядя на Инну, я откровенно завидовала. Впрочем, как и все её подруги. Ни тебе обременительного поиска истинного жизненного пути, ни изматывающего стремления к высокой цели, ни утопических идей о всеобщем благоденствии. Живёт себе счастливо – и в ус не дует (если можно про женщину так сказать).

Сейчас мне чуть стыдно за ту, хоть и не чёрную, но зависть: надеюсь, в том, что случилось с Инной позже, нет моей вины.

В какой-то момент жизни у Семёна появились параллельные женщины: сначала одна, потом другая, потом несколько одновременно. Я, случайно узнав, обиделась было за подругу, но тут неожиданно выяснилось, что у Инны тоже есть в загашнике, как она выразилась, Семёнозаменитель. Время от времени подруга рассказывала мне о воздыхателе, но как-то мимоходом. Даже в рассказах Инна не тратилась на него ни чувствами, ни временем.

Шли годы. Семёнозаменители приходили и уходили, гостя в Инкиной инкрустированной золотом спальне на правах провинциальных командировочных, пущенных нелегально, – то есть без прав. Со слов подруги, протекали измены «по умолчанию» до неприличия обыденно. Впрочем, похоже, Семёна «параллельные» тоже особо не трогали, а потому разрушениями и апокалипсисом семейному счастью не грозили. Инна мне как-то даже рассказывала о похождениях Семёна – мир не без добрых людей, донесли. Но она очень не расстраивалась по этому поводу:

– Куда он от меня денется?! Семён же без меня больше недели прожить не может – с ума начинает сходить. Да и мне так удобнее. У него интрижка, у меня романчик, он в форме, я хоть куда – все при своих интересах. Кому от этого плохо?!

Плохо оказалось всем.

Семён и сам не понял, как в его жизнь пришла другая – такая же красивая, только моложе и желаннее.

– Ничего, – сказала Инна, позвонив мне однажды поздним вечером.

Она говорила спокойно, была рассудительна, но по тому, как долго она меня убеждала, что всё у них будет хорошо, я поняла – не меня, себя уговаривает.

– Семён же без меня и недели не может – начинает с ума сходить...

Всё стало окончательно ясно, когда бывшая параллельная, а с этого момента единственная, родила Семёну дочь. Он собрал вещи и ушёл.

Инна заболела. Всё, что в ней было истинно женского, что так прежде любил и даже боготворил Семён, возмутилось, взбунтовалось, набухло злокачественной опухолью и... бухнулось вырезанной ненужностью в таз.

– Ничего, – сказала мне Инна, когда я пришла в разорённый осиротевший дом. – Справлюсь.

Внешне, ничего здесь не изменилось – все вещи стояли на своих местах, но горе выглядывало из-за каждой спинки кресел, из-за каждого шкафа, даже из-за ножек стульев.

– Ничего. Поживёт без меня, помается и вернётся.

Инна поправила косынку на блестящей – без единого волоска – правильно-овальной голове.

– А я пущу, – улыбнулась она нежно, видимо уже представляя, как открывает двери по-щенячьи заискивающему Семёну. – Прощу и возьму назад. Даже ничего не скажу – не упрекну ни разу. Он ведь без меня и недели прожить не может, начинает с ума сходить.

Потянулись страшные дни пути в никуда. Повзрослевший сын оловянным стойким солдатиком дежурил у кровати изрезанной вдоль и поперёк Инны и вытягивал... вытягивал её из темноты, в которую она периодически всё глубже проваливалась.

– Мне сейчас даже умереть нельзя, – как-то жаловалась мне Инна, когда ей стало чуть легче, и появлялись силы, чтобы позвонить. – Аннушка маленькая ещё... я имею в виду... для одиночества.

Инна трудно и аккуратно подбирала слова, чтобы они не были очень страшными.

– Надо её хоть немного ещё подрастить. Семёну некогда – у него, говорят, новый бизнес... да и ребёнок... Нет. Мне сейчас никак нельзя умирать. Аннушка слишком мала.

Молчаливая любовь сына, помноженная на неюношеское упорство; мольбы облучённой умирающей Инны к Господу о судьбе недорощенной Аннушки – что в последний момент перетасовало карты в несчастливой колоде с единственным козырем, ведомо одному Всевышнему. Но однажды утром что-то оттолкнулось от точки невозврата и маятником качнулось в сторону жизни.

– Я выхожу на работу.

Сначала мне показалось, что у меня галлюцинации, и голос Инны в трубке звучит прямо с того света.

Последние месяцы подлый страх услышать «мамы больше нет» не позволял мне позвонить сыну Инны. Полгода назад врачи столичной клиники сказали ей: «Не ездите. Мы вас не хотим обманывать. Надежда, конечно, есть всегда, но... Не ездите».

– Ты меня слышишь?! Я выхожу няней к малышу. У него мама совсем молоденькая – ей ещё погулять хочется. Вот отец Тёмушки мне и предложил няней поработать. А я рада. Мне же ещё Аннушку доучить надо, а одежда да обувь столько сейчас стоят...

– Инна, ты как себя чувствуешь?!

– Всяко. Но... ты же знаешь, мне Аннушку не на кого оставить. А пока я жива – сделаю всё, чтобы она ущербной себя в школе не чувствовала. Вот завтра на работу выйду – начну на обновки ей зарабатывать. Не всё же на лекарства тратить!