Операция «Гроза плюс» (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 44

— А потом? — заинтересованно спросил Рокоссовский.

— А потом начнется вынос тела, — ответил Шаманов, — Выносить будем вермахт. Наличие в составе нашего корпуса тяжелой ствольной артиллерии с дальнобойностью до 90 км, а реактивной до 120 км, поставит под удар как прорвавшиеся на нашу сторону немецкие части, так и склады, резервы и командные пункты, все еще находящиеся по ту сторону границы. Оборона на рубежах должна быть организована с одной стороны надежно, с другой стороны, немцам должно казаться, что еще один нажим, еще десяток танков, батальон пехоты, и они прорвут нашу оборону и беспрепятственно рванут к Москве.

На той войне так уже было, под Сталинградом. Тогда они сильно попались. Но здесь надо сделать еще умнее. На территории, куда будет позволено прорваться немцам не должно остаться никаких складов. Оттуда должно быть эвакуировано мирное населения, а также запасы продовольствия и фуража. Потому что, когда примерно на пятый день они полностью загонят туда свои ударные группировки вместе с резервами, мы сделаем вот так, — генерал Шаманов показал направление удара резервных частей, — и на седьмой день захлопнем две этих мышеловки. После чего Ударные Армии РККА, которые мы поможем сформировать, обучить и вооружить, наносят удары в глубину. Из района Кобрина — на Люблин-Краков-Прагу. Из района Белостока — на Варшаву-Франкфурт-на Одере, и из района Гродно — на Данциг-Штеттин. Самое главное чтобы ситуация не вышла из под контроля в Прибалтике и на Украине. Хотя, насколько нам известно, эти группы армий у немцев наносят вспомогательные удары, и, чтобы противостоять им, достаточно будет административных мер по наведению порядка и перегруппировки сил.

— И вы, думаете, получится? — с сомнением спросил Шапошников, — Немцы — противник серьезный.

— Да и мы не лыком шиты, — ответил Шойгу, — особенно, когда разозлимся. У вас есть лучшие в мире советские бойцы и командиры. Правда, они пока еще плохо обучены. У нас есть боевая техника, оружие, которым вермахту нечего противопоставить, а также запасы боеприпасов, приготовленные для войны, которая в нашей истории уже не случится.

Объединив все это на учебных полигонах, и добавив девять месяцев изнуряющих тренировок, мы должны в итоге получить ту силу, которая уничтожит агрессора. Не думайте что двести тысяч бойцов — это очень мало. На самом деле, это только режущая кромка советского меча.

Вы пока подумайте над вышесказанным, поговорите с генералом Захаровым, полковником Катуковым, конструкторами Симоновым, Поликарповым и Ильюшиным. Завтра мы снова с вами встретимся и переговорим еще раз, но уже предметнее.

Все, товарищи, сейчас вас разместят в гостинице, и обеспечат всем необходимым.

14:45, Российская Федерация, Московская область, полигон Кубинка.

Полковника Катукова привезли в хорошо известное ему место, на танковый полигон в Кубинке. Первым делом ему выдали теплый зимний, неожиданно легкий танковый комбинезон, с соответствующими званию погонами, зимние ботинки и шлемофон на меху. Это было хорошо, поскольку Михаил Ефимович в своих хромовых летних сапожках уже через пять минут на двадцатиградусном морозе начинал давать дубака. Потом, в раздевалке ему показали железный шкафчик с табличкой «п-к М.Е. Катуков». Такая же красовалась на левом нагрудном кармане комбеза. Дав переодеться, его отвели в класс, где толстый командир с одной звездой на двухпросветных погонах, майор, как подсказал сопровождающий, наскоро пробубнил ему правила техники безопасности, и дал расписаться в каком-то журнале.

После инструктажа, сопровождающий, который привез Катукова с дачи Президента, передал его местному особисту, который отвел Михаила Ефимовича в отдельную комнату под названием «курилка». Там его уже ожидали трое молодых парней в таких же танковых комбинезонах, как на полковнике.

— Знакомьтесь, товарищ Катуков, — сказал особист, — это наш лучший экипаж. Старшина Кирьянов — командир танка, младший сержант Матвеев — наводчик, рядовой Бакрадзе — механик-водитель. Все трое контрактники, по-вашему, сверхсрочники. Можете быть с ними вполне откровенным, товарищи прошли специальный отбор и признаны годными для работы с представителями СССР. Оставляю вас на их попечение. Они вам покажут самый настоящий Мир Танков.

— Тащ полковник, — спросил старшина, когда особист вышел, — а вы тот самый Катуков, который Михаил Ефимович?

— Да, тот, самый, другого нет, — ничего не понимая, ответил полковник, — А что это имеет какое-то значение?

— Для меня имеет, — ответил старшина, — прадед у меня, тащ полковник, с вашей 1-й гвардейской танковой армией пол Европы прошел, от Москвы до Праги. Так что нам с вами сам Бог велел…

— Так ты что, старшина, и в бога веришь? — удивленно спросил Катуков.

— На войне атеистов нет, — ответил старшина, и загадочно добавил, — Не так важно веришь ли ты в Бога, как то — верит ли Он сам в тебя. Идемте, тащ полковник, покажу вам в деле воплощенный в металл ужас панцерваффе…

— Выражайтесь яснее, старшина, — уже выйдя на улицу, раздраженно сказал Катуков, — что такое панцерваффе, и что за ужас?

— Панцерваффе — род войск в вермахте, по-немецки дословно «бронированное оружие», — пояснил старшина Кирьянов, — курируются лично Гитлером и являются его любимой погремушкой. А их ужас, да вот он товарищ полковник, перед вами.

Они вошли в танковый парк. Ворота боксов были раскрыты. Внутри урча дизелями на холостом ходу, стояли танки. Нет, не так — ТАНКИ! Катуков подумал, что будь он немецким танкистом, то он действительно бы испугался этой бугристой, как у доисторического ящера брони, этой приплюснутой башни, и широких гусениц, что придавало машине вид присевшего, изготовившегося к прыжку хищника. А самым главным была длинноствольная пушка, считай, что корабельного калибра. Если эта зверюга была создана для того, чтобы бороться с подобными себе, то танки первой половины двадцатого века для нее — только на один зуб.

Катуков положил руку на остро скошенный лобовой лист, и ощутил мелкую дрожь работающего на холостых оборотах двигателя. В воздуха пахло разогретым маслом и сладковатым соляровым угаром. Рядовой Бакрадзе поднялся на броню, сдвинул в сторону люк механика-водителя в центре корпуса, и скользнул на свое место. Газанув пару раз для пробы, он вывел танк из наполненного сизым соляровым угаром бокса на площадку перед воротами.

— Значит так, тащ полковник, — обратился к Катукову старшина, — сейчас вы садитесь на мое командирское место, и Сережа потихоньку отвезет нас на исходную. Там ребята сделают вам вывозной, и покажут мастер-класс.

— А вы, старшина? — неожиданно хрипло спросил Михаил Ефимыч.

— Для четырех человек внутри места нет, — ответил старшина Кирьянов, — поэтому до исходной я буду на броне, а потом Сережа начнет исполнять свое родео. Так что я лучше пешком постою. Да вы не бойтесь, тащ полковник, вам ничего делать не придется. Сидите и смотрите. Ребята выучили это упражнение, как таблицу умножения. Когда вернетесь, будете знать, о чем спрашивать. Ну что, по коням?

— По коням, товарищ старшина, — ответил Катуков и полез на броню. Ему уже, наконец, хотелось объездить эту тихо урчащую громадину, и понять, так ли уж она хороша, как кажется с первого взгляда.

Внутри танк был, мягко выражаясь, тесноват. Все свободное место в боевом отделении занимал казенник пушки, автомат заряжания и прицел. Михаил Ефимович чувствовал себя селедкой, которую не очень гуманно засунули в банку, только почему-то забыли залить рассолом. Еще разница видимого внешнего и ощутимого внутреннего объемов башни говорила о толщине брони, и эта толщина доставляла полковнику Катукову особое удовольствие. Этот танк был по-настоящему толстокожим. Еще Михаил Ефимыча заинтересовал неожиданно плавный ход тяжелой машины.

— Сергей, — окликнул он мехвода, — какая тут подвеска?

— Торсионная, тащ полковник, — ответил механик-водитель.