Революtion! Основы революционной борьбы в современную эпоху - Соловей Валерий - Страница 7

Спустя почти восемьдесят лет после этой ленинской фразы американские исследователи предприняли попытку разработать прогностическую модель для предсказания революций. Как нетрудно догадаться, знание такого рода представляет отнюдь не только академический, но и самый что ни на есть актуальный политический интерес.

Была создана специальная Рабочая группа по вопросам несостоятельности государств. Итог ее деятельности следующий: опираясь на количественные модели, группе удалось предсказать более 85% крупнейших государственных кризисов, случившихся в мире в 1990–1997 гг. Это превосходный результат! Точность предсказания столь же высока, что и у краткосрочного прогноза погоды.

Однако возникла проблема. Уверенно предсказывая возникновение государственных кризисов, группа не могла предсказать их размах, ход и последствия. Другими словами, она не могла сказать, приведет кризис к революции или же нет[26]. По сей день человеческая способность предвидеть революцию может быть выражена фразой: «О дне же том или часе никто не знает» (Мк. 13:32).

Парадокс революций в том, что они никогда не случаются, когда их ожидают и призывают, но всегда, когда их никто не ждет: «Обычно их считают невероятными и даже немыслимыми событиями, пока они не начинают происходить на самом деле»[27].

Именно неожиданность и спонтанность революций вызывает параноидальный страх у правящего сословия. И его можно понять.

Вот, казалось бы, жизнь в стране идет привычным чередом: народ не бунтует и исправно тянет лямку; есть, конечно, недовольные, но оппозиция загнана за Можай, а ситуация в целом под контролем; элита наслаждается властью, богатством и жизнью. И вдруг в течение нескольких недель, а то и дней, все меняется: доселе послушный народишко вываливает на площади, улицы и не желает расходиться; маргинальные политики превращаются в народных вождей; полиция после нескольких неудавшихся попыток разгона манифестаций начинает саботировать приказы политиков; военные заявляют о своем нейтралитете; сервильные СМИ показывают зубы и начинают грызть власть, которую еще вчера вылизывали. Режим повисает в воздухе: «полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет». Приблизительно такую трансформацию мы наблюдали в ходе революционных событий последних 25 лет.

Столь стремительный, а главное, неожиданный разворот, который, казалось, ничего не предвещало, волей-неволей наталкивает на самые дикие предположения конспирологического свойства. Тем более что анализ причин революций всегда делается постфактум, после того как они победили. Ретроспективно их победа кажется закономерной и логичной. Однако буквально накануне революций ситуация выглядела не столь драматично, и почти никто этих самых неопровержимых причин почему-то не усматривал.

Это, конечно, создает академическим интеллектуалам серьезную проблему. Если происходит столь масштабное событие/процесс как революция, то у него должны быть фундаментальные причины. Более того, определяя революции как специфический тип исторических событий, мы тем самым предполагаем, что все революции имеют более-менее общий (типологический) набор приведших к ним причин и факторов.

И, разумеется, ученые формулируют перечень этих причин и факторов, общий для всех революций. Однако здесь присутствует изрядное интеллектуальное лукавство. История настолько обширна и разнообразна, что в ней можно обнаружить что угодно и подогнать факты под какую угодно тенденцию. Особенно если известен конечный результат.

Поэтому выделение типологических причин революции в действительности представляет собой не более чем аналитический инструмент: одни факторы искусственно усиливаются, в то время как другие игнорируются. Этот инструмент безальтернативен для исторической социологии, оперирующей континентами и столетиями. Но он абсолютно непригоден в актуальном политическом анализе.

Еще одно важное обстоятельство: типология причин и факторов революции, охватывающая столетия, неизбежно носит в высшей степени расплывчатый и абстрактный характер.

Чтобы не быть голословным, продемонстрирую это на примере концептуализации уже многажды упоминавшегося Джека Голдстоуна.

Профессор Голдстоун предлагает даже две типологии. Одна характеризует собственно причины революции: структурные и случайные. Вторая типология описывает так называемое «неустойчивое социальное равновесие», в рамках которого только и может вспыхнуть революция. Связь между этими типологиями следующая: само по себе неустойчивое равновесие не является причиной революции, ибо не может объяснить, «что именно привело к образованию в режиме слабых мест на столь многих уровнях и в одно и то же время»[28]. К неустойчивому равновесию ведут структурные причины. Причем этот путь может занять как годы, так и десятилетия.

Исследователь выделяет одновременно по пять структурных причин революции и элементов неустойчивого равновесия.

К числу структурных причин революции Голдстоун относит следующие: демографические сдвиги; изменения в системе международных отношений; неравномерное или зависимое экономическое развитие, приводящее к обогащению небольших групп при обнищании большей части населения; новые способы вытеснения или дискриминации в отношении отдельных социальных, этнических или религиозных групп; эволюция персоналистских режимов (их превращение в персоналистские диктатуры при критическом сокращении и ослаблении поддержки)[29]. Таким образом, речь идет о долговременных и широкомасштабных тенденциях, которые, подобно знаменитому «кроту истории» Гегеля, роют медленно, но надежно.

Однако выбивают общество из колеи, выводят его из состояния равновесия не структурные, а случайные причины. Их диапазон широк: от резкого скачка цен или вопиющего политического скандала до военного поражения и спонтанного начала массовых акций протеста. От использования неоправданных, с точки зрения общества, репрессий до ощущения национального унижения и морального негодования в связи с фальсификацией выборов.

Нетрудно вспомнить, что первой русской революции 1905 г., а также Февральской революции 1917 г. предшествовали серьезные военные неудачи. Революция в Тунисе 2010–2011 г. разворачивалась на фоне высокой инфляции, а непосредственным толчком к началу массовых выступлений стало самосожжение торговца – жертвы полицейского вымогательства и произвола властей. «Оранжевая» революция на Украине в ноябре 2004 г. началась как протест против массовых фальсификаций на президентских выборах. Аналогичным образом начинались и массовые протесты в России в декабре 2011 г. Вторая украинская революция стартовала в ноябре 2013 г. как реакция на намерение украинской власти отсрочить подписание Ассоциации с Евросоюзом, что было воспринято как результат давления со стороны России.

Как мы видим, причины-поводы революций могут быть самыми разнообразными, включая даже весьма экзотические. Так, в августе 1830 г. поводом для революции в Бельгии послужила пьеса «Немой из Портичи». Правда, дабы случайные причины сработали, приведя к революции, необходимо, чтобы государства и режимы уже были подточены действием структурных факторов.

Так или иначе, совокупное воздействие структурных и случайных причин приводит страну в неустойчивое равновесие, в рамках которого вспыхивает и развивается революция. Пять элементов формируют это неустойчивое равновесие.

Первый – проблемы в экономической и фискальной сфере, провоцирующие бюджетные трудности и снижающие доходы населения в целом. Это снижение касается в том числе опоры власти – чиновников и военных. Власть обычно пытается разрешить проблему усилением фискального давления или путем внешних заимствований.

Второй – «растущее отчуждение и оппозиционные настроения в среде элит»[30]. Отчуждение возникает, когда некоторые элитные группировки начинают чувствовать себя обойденными.