Как Иисус стал богом - Эрман Барт Д. - Страница 88

Рискну предположить, что Иисус всегда помещался в другой контекст людьми, жившими в разное время и в разных местах. Первые последователи Иисуса сделали это после того, как пришли к убеждению, что он был воскрешен из мертвых и вознесен на небеса; они превратили его в нечто, чем он никогда раньше не был, и рассматривали его в свете их новой ситуации. То же относится и к более поздним авторам Нового Завета, которые помещали Иисуса в свой собственный контекст и рассматривали его в свете своей собственной, еще сильнее изменившейся ситуации. То же и с христианами II и III веков, которые все реже понимали Иисуса как апокалиптического пророка, и все чаще – как божественное существо, ставшее человеком. То же и с христианами IV века, утверждавшими, что он существовал всегда и всегда был равен Богу Отцу в том, что касается статуса, авторитета и власти. То же и с христианами наших дней, которые полагают, что божественный Христос, веру в которого они исповедуют, во всех отношениях тождествен человеку, который когда-то ходил по пыльным дорогам Галилеи, проповедуя апокалиптическую весть о грядущем разрушении. Большинство современных христиан даже не отдают себе отчета в том, что поместили Иисуса в другой, чуждый ему, контекст, но это действительно так. Все, кто верит в него или придерживается его учения, делали то же самое – от самых ранних учеников, впервые уверовавших в воскресение, до наших дней. И так будет продолжаться до бесконечности, пока стоит мир.

Это безусловным и очевидным образом справедливо для тех лет, которые мы уже рассмотрели в этой книге, и оставалось справедливым для последующих эпох – как мы в том сейчас убедимся, перейдя к тому, что произошло уже после принятого в Никее решения: Христос был в определенном смысле Богом, он существовал предвечно рядом с Богом до начала времен, и именно через него Бог сотворил весь мир.

События IV века н. э.

Широко распространено мнение, что после Никейского собора между христианами было в основном достигнуто согласие по вопросу о природе Христа и характере Троицы. Однако на самом деле ничто не может быть дальше от истины. Никея и принятый там символ веры отнюдь не стали концом истории, но лишь началом новой главы. С одной стороны, поражение сторонников Ария в Никее не способствовало истреблению арианской точки зрения. Константин принял сторону победителей – вероятно, не столько потому, что сам разделял их верования, сколько потому, что эти верования стали консенсусом, а он был главным образом заинтересован именно в консенсусе, способном объединить Церковь. Однако Церковь не была единой и не могла стать таковой. После Константина приходили и уходили другие императоры, и в течение нескольких последующих десятилетий многие из них склонялись к арианской интерпретации Христа и действовали согласно своим убеждениям. Бывали периоды – и, возможно, таких было большинство – когда насчитывалось больше ариан, чем антиариан. Вот почему отец Церкви Иероним, писавший в 379 году н. э., мог высказать свою знаменитую жалобу на то, что «весь мир был глубоко огорчен, и изумился, увидев себя арианским» (Разговор против люцифериан, 19).

Как оказалось, арианский спор не был полностью разрешен до следующего крупного вселенского собора, состоявшегося всего лишь 2 года спустя после жалобы Иеронима, в 381 году, в Константинополе. На этом соборе решения Никейского собора были подтверждены и переформулированы, и арианство превратилось в маргинальное меньшинство, считавшееся повсюду еретическим.

Для тех, кто оставался в стороне от этих богословских споров, разница во взглядах Ария и его оппонентов, таких, как епископ Александр и молодой, наделенный блестящими способностями Афанасий – который вскоре сам стал епископом Александрии, – куда менее значительна, чем общие моменты. Так, даже «еретики»-ариане соглашались с тем, что Христос был Богом. Он – божественное существо, бывшее рядом с Богом прежде сотворения всех вещей, и именно через него Бог создал вселенную. Это все еще представляло собой очень «высокую» христологию воплощения. Ко времени споров между Арием и его противниками, а также, в последовавшие десятилетия, между арианами и последователями Афанасия, очень немногие христиане сомневались в том, что Иисус действительно Бог. Опять же, единственный вопрос состоял в том, «в каком смысле» он был Богом.

Что, безусловно, имеет еще большее значение, так это то, что в IV столетии, когда данный спор достиг апогея, император Константин обратился в христианскую веру. Это изменило все. Появление на троне христианского императора – то есть человека, который верил в божественность Христа и способствовал распространению этой веры, – имело радикальные последствия для взаимоотношений в разных областях между ортодоксальными христианами и всеми остальными. В оставшейся части эпилога я коротко рассмотрю эти последствия для трех сфер дебатов, в которые оказались вовлеченными христиане: дебатов с язычниками, с иудеями и друг с другом.

Бог Христос и языческий мир

Со времен Цезаря Августа, жившего тремя веками раньше, жители римского мира воспринимали и почитали императора как бога. Более того, с того самого момента, когда самые ранние последователи Иисуса уверовали в то, что он был воскрешен из мертвых, христиане воспринимали и почитали Иисуса как Бога. Как мы уже видели, эти двое – император и Иисус – были единственными известными нам личностями в Древнем мире, носившими титул «Сын Божий». И по крайней мере во мнении христиан это означало, что эти две личности находились в соперничестве друг с другом. И вот в начале IV века н. э. один из двух соперников отступил и проиграл в борьбе. Со времен Константина император превратился из соперничающего с Иисусом божества в слугу Иисуса.

Одна из самых интересных книг церковного историка Евсевия – уже упомянутая «Жизнь блаженного василевса Константина», биография императора, которая, мягко говоря, неумеренна в восхвалениях. И, бесспорно, самые ценные части «Жизни» – это те места, где Евсевий цитирует подлинные слова императора. Из письма, направленного Константином христианам Палестины, становится ясно, что Константин не рассматривает себя как соперника Христа или Бога Отца, но испытывает благоговейный трепет перед могуществом Бога и признает необходимым служить Ему в качестве Его наместника на земле. В одном месте Константин заявляет, что христианский Бог есть «Божие единое, истинно сущее и могущественное во всякое время», и далее говорит, что Бог «Мое служение… нашел и судил годным для исполнения Его воли» (Жизнь, 2.28). Или, как он пишет далее в своем послании, «я твердо веровал, что всю душу свою, все, чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны принести великому Богу» (Жизнь, 2.29). Очевидно, что здесь и речи нет о соперничестве!

Евсевий пишет, что в знак своей преданности Константин «запретил законом изображения своего лица ставить в храмах идольских». Более того, «на золотых монетах он повелел изображать себя со взором, обращенным горе и устремленным к Богу, в виде молящегося» (Жизнь, 4.15, 16). Иными словами, Константин перевернул трехсотлетнюю практику своих предшественников. Вместо того чтобы позволить изображать себя и почитать себя как бога, он настаивал на том, чтобы его представляли почитающим истинного Бога.

Что еще удивительнее, Константин потребовал от солдат своей армии поклоняться не ему, но христианскому Богу. Это относилось даже к тем солдатам, которые оставались язычниками. Евсевий указывает, что Константин приказал солдатам-нехристианам собираться каждое воскресенье на равнине и повторять следующую молитву:

Тебя единого признаем Богом,

Тебя исповедуем Царем,

Тебя именуем помощником,

Тобой приобретали мы победы,