Протоколы колдуна Стоменова часть I - Ценев Вит - Страница 18

• Предыдущая
• 18/25
• Следующая

Стоменов: — Имеющий Силу может сделать так, что другой человек выполнит твое желание только потому, что ты правильно его подумал… Не обижайся на меня, Дмитрич, я не со зла это сделал, а только чтоб ты не сумневался в том, что я ведаю. Чую я, как ум твой иногда взорваться готов, — и соглашаешься ты со мной, и в ту же минуту не можешь согласиться со мной никаким образом… Ты человек сильный будешь, и я к тебе уважение имею. Я тебе ПОКАЗАЛ, чтоб не докучали мне вопросом назойливым, где я документ достать изготовился, — и больше по поводу этому говорить охоты не имею. А на другие твои интересы по возможности ответ дам...

Стоменов: — Когда сказывал я, что сорок деньков удерж молчанием имел, Борислав только глядел искоса, да и ничего больше. Я тебе, Сергей Дмитрич, вряд ли смогу в подробностях растолковать, как у меня этот крик безмолвный вышел. Но после того позвать мужика деревенского мог я завсегда, как бы далеко от него ни находился. Хошь — пять верст, хошь — сто… Тогда я еще в слабости был, Силы не имел серьезной — оттого и подсобление мог получить, если нужду имел. В Магии есть миг один, когда отрываешься ты от мира, тебя окружающего, навсегда. Во время наступления его и опосля уже не придет к тебе с подмогою никто, как бы ты ни громогласничал. Рядом стоять будут — но даже пальцу шевеления не дадут, чтобы беду твою уладить сообща. Почему так делается? А для того это выходит, чтоб Маг будущный или Маг свершившийся на себя опор полный имел — и ни на кого более. Пока надеешься, помощи жаждешь — собственную Силу хоронишь, опереться на нее не можешь, воспользоваться ею по-должному. А посему крик мой тогдашний первым и последним был за всю мою жизнь долгую... Хотя нет, было еще разик, когда незрячим один на один с лесом остался, — заголосил было, но и понял тогда окончательно, что не будет подмоги мне никакой… Ты вот, Дмитрич, подробностей знать хочешь, а я слов для них не имею. Как мне тебе растолковать, что я мысль свою твоею сделать могу. Будто бы у тебя она родилась в головушке твоей, а ты ей и ход дал надобный. Вот вы меня куете к столу этому пренепременно, дак и куйте, раз вам спокойствие от этого выходит. Но это до тех пор лишь, пока хранители мои шалостью железку эту считают. Она меня не томит, вреда мне не делает — ну и ладно. Не я — вы, Сергей Дмитрич, страхи терпите: вдруг кинется, учинит чего, руки на себя наложить вздумает, мало ли... Только вот руки изредка тяжелеют от однообразия сидения моего. Теперь словом говорю — откуй ты меня, беды не будет никакой. Исполнишь?

Следователь (отрицательно качает головой): — Не могу, Андрей Николаевич...

Стоменов: — Боишься... Ладно, ладно, не внимай, это я так, несурьезно...

Стоменов: — Мужик деревенский спит не так уж много, но шибко спит — из пушки не разбудишь. Никола сказывал нам, что есть одна книга, в которой учитель просит учеников своих бодрствовать, но те все равно засыпают сном беспробудным (скорее всего имеется в виду Новый Завет. — Вит Ценев).

«Каждому, — говорит, — из вас муку бессонную принять придется, да только по-иному все будет, чем в книге этой говорится...» Это со мной сделалось после того, как молчал я сорок дней и сорок ночей. Под вечер, в один из дней осенних, мне Никола велит — отправляйся в лес, а когда вернуться из него — сам узнаешь, откровение тебе будет. И побрел я, Сергей Дмитрич, в лес. А в лесу — тишь странная, ни души будет: птичьих голосов не слышно, зверь не прошмыгнет, только шорохи листвы опавшей да ветви деревьев волнуются. Со мной ни харча, ни ножа или рогатины, чтоб, значит, от зверя отбиться, если приключится что... Только темнеть начало, гляжу — волки, стая огромадная, штук тридцать, не меньше будет. Взяли меня в круг и жмут потихоньку, пасти скалят голодные. Делать нечего будет, покарабкался я на дерево, ветку на высоте нашел покрепше да и примостился. Темень быстро пришла, лес собой накрыла, словно одеялом. Волки под деревом стражу держут. Кликнул я деревенских наших голосом внутренним, да и помощи ждать собрался. И такая сонливость меня взяла после этого — спасу нет. Голод пропал, жажда пропала, холода не чую, зябнуть перестал, и одного только хочется — уснуть крепко. Но только веки опущу — волки внизу выть зачнут в ту же минуту. Если усну, думаю, вниз упасть могу, а там они меня вмиг раздерут. Глаза потру, покрепше в ветки вцеплюсь, со сном борьбу веду, да только не выходит у меня ничего... Смыкаются веки мои, шум в голове стоит великий, руки слабнут, тело не слушается... Волки внизу зашевелились, вокруг дерева забегали, рычат страшно, жадно. Встрепенулся я, понял, что помощи не будет мне от Кривошеевских, а выходит только, что сдюжу если — ладно будет, а нет — сожрут меня звери...

А что дальше выходить стало — мне, Дмитрич, описать непросто будет. Прошел вдруг озноб мой, страх смертный исчез куда-то, сонливость пропала, и вокруг меня словно светлее стало. Вижу все отчетливо, как днем: волки в разные стороны бегут. Раз — и не осталось их ни одного. С хвостом последнего, который в кустах мелькнул, первый луч света пробился рассветный... Всю ночь, выходит, я на дереве-то просидел, от волков хранился, да со сном неодолимым боролся. Ветвь громадная, сидел я на которой, вдруг проломилась подо мной, и на землю я упал — упал, да не ушибся, словно на перину лег. Встал я, оправился — и такую силу в себе почуял, Сергей Дмитрич, такую силу — это ж словами выразить никак невозможно... Такое чувство, будто землю всю нашу на плечо могу вскинуть да понести, будто дерево могучее из земли выдернуть смогу, если дуну на него легонько. Тут голос мне шепчет чей-то — иди, мол, в деревню. Вот так я муку сонливую и выдержал...

Следователь: — Ну и как, выдернул хоть дерево одно с силою такой, а?

Стоменов: — А пошто драть, я и так Силу свою ведаю. Не понимай все так доподлинно, Сергей Дмитрич, я ведь образно говорю. Силу иметь, чтоб врага сокрушить, как говорил я уже, — не велико искусство. Сила истинная Магическая — обессилить мир окружающий для покоя твоего, да для дел тех, о которых хранители заповедывают. А чтобы Силу эту, если имеешь ее, не утерять, не растратить почем зря — надобно уметь эту Силу приумножать периодически. Если ты человек обычный будешь, но Силу обрести хочешь нечеловеческую, то удерж разный познать тебе надобно в мере необходимой, и если достойным будешь в этом — и Сила будет у тебя. Маг Смертный удерж нечасто делает, потому как управляться с ним умеет, а Силу его великую дает ему царству мертвому поклонение, хранители его да еще и царство мысли смертной.

А что есть такое это царство смертной мысли — растолкую я тебе сейчас... Если ты один, Сергей Дмитрич, в комнате большой папироску свою смолишь, то в комнате ентой дым будет чуяться. Если много людей, окромя тебя, еще в этой комнате папиросками дымят, то как говорят? Накурено, хоть топор вешай. Вот так и страх смерти у людев будет — если один человечишко боится, то в царстве ином чуется это, а коли весь люд земной страх великий испытывает, то и в царстве небесном дым огромадный складывается. Дым этот — как электричество будет: он убить сможет, а может свет дать и силу большую. Вычитал я, Дмитрич, что слово есть научное для электричества этого небесного, смертным страхом насыщаемого, — грегор называется, или как его там (скорее всего Кривошеев имел в виду эгрегор — гипотетическое ментальное образование любых коллективных идей. — Вит Ценев). Ничего на свете нет сильнее грегора этого: все переменчивым будет — идеи разные, мыслишки, веры, жизнь любая — только Смертная Сила вечная есть, не знающая ни моралей, ни истины, ни времени, ни законов ваших физических. Мы, Кривошеевские, к грегору этому присоединены крепко, потому как питает он нас Силою и энергией.

Следователь: — Скажи, Андрей Николаевич, если есть ответ такой, вот какую вещь... Ты тут много о магии толкуешь, о силе вашей громадной, да о том, как ты, собственно, магом сделался, а вот обычный человек, тебя послушавший, назидания твои исполнивший, — сможет ли он магом сделаться?

• Предыдущая
• 18/25
• Следующая