«ЦАРСТВУЙ НА СЛАВУ» Освободитель из будущего (СИ) - Динец Петр - Страница 20

С генералом Паскевичем у меня установились очень теплые отношения, и в случае чего, я мог рассчитывать на его корпус, находящийся неподалеку, в Прибалтике. С графом Милорадовичем мы общались довольно часто. С того памятного пожара его отношение ко мне изменилось. Свои надежды на осуществление реформ в будущем, он связывал именно со мной. Поэтому петербуржский гарнизон был на моей стороне.

Вдобавок, под моим началом находились Измайловский и Егерский полки. В их боеспособности и преданности я не сомневался.

Я не развил лихорадочную деятельность, чтобы не вызывать подозрений, но так как к моменту смены власти подготовился заранее, к началу 1825 года мои усилия начали приносить свои плоды.

Второго сентября Александр отбыл в Таганрог, где планировал провести всю зиму. Императрица, Елизавета Алексеевна, несмотря на болезнь, отказывалась ехать на воды за границу. Поэтому решили провести зиму на юге, где климат мягче, а Петербург так далеко. Брат с супругой тяготились светской жизнью и хотели провести зиму подальше от двора и его интриг. Лишь один я знал, что в Петербург они больше не вернуться. С Александром мы не были близки, да и братом, он мне, настоящему, не являлся. Но за те тринадцать лет, что я провел в этом мире, я успел привязаться к этому времени и к людям, которые меня окружали. Отчего после их отъезда, мне стало грустно и немного одиноко. Благо у меня была семья, которая совсем недавно пополнилась малышкой Александрой. В прошлой жизни я и предположить не мог, что стану многодетным отцом. Но вот стал, и это, безусловно, самое лучшее, что произошло со мной в этом мире.

Осенние месяцы я провел в Петербурге. После наступления холодов, жизнь в столице замерла. Люди редко выбирались из дома, и все выжидали наступления Рождества и празднеств, с ним связанных. К смене власти у меня все было готово, оставалось выжидать. Мы много времени проводили с Михаилом Михайловичем Сперанским, редактируя новый кодекс. Для него это было делом всей жизни, но он и не подозревал, насколько близок момент, когда его идеи воплотятся в жизнь.

Вечером, 25 ноября, ко мне в Аничков дворец буквально вбежал граф Милорадович. По тому, что на нем не было лица, я понял, что, по-видимому, то, чего я ожидал, случилось. Михаил Андреевич шагал по приемной взволнованный и со слезами на глазах.

- Что стряслось, Михаил Андреевич? - спросил я.

- Ужасное известие, - ответил он и его голос пресекся. Я провел его в кабинет, где он, рыдая, отдал мне письма от князя Волконского и генерала Дибича, говоря:

- Император умирает, остаётся лишь слабая надежда. Я сломал печати на конвертах и быстро пробежался глазами по письмам. Оказалось, что история с моим появлением в этом мире, ничуть не изменилась. Будучи в Крыму, Александр простудился, но отказался от лечения. В итоге у него началось воспаление мозга, что означало верную смерть. В письмах сквозило отчаяние - все придворные были поражены таким внезапным поворотом событий.

Два дня до того, как пришло окончательное известие, что Александр скончался, прошли в лихорадочной деятельности. Соблюдая приличия, я несколько раз навещал свою мать, но остальное время провел, встречаясь с нужными людьми и в написании нескольких десятков писем и приказов.

Первым, кого я вызвал, был капитан Соколов, с которым мы сверили списки людей, подлежавших немедленному аресту. Для этого, ему в помощь я выделил две роты егерей. Из агентурных донесений мне стало известно, что Южное общество готовит заговор, с целью свержения императора. Это стало известно и Александру, который инициировал расследование. Но оно велось медленно и не эффективно. Северное общество являлось менее решительным, но, я знал, что в знакомой мне истории, многие примкнули к Рылееву и Трубецкому. История и здесь текла по знакомому мне руслу. Поэтому мы планировали арест сотни самых известных и решительных, для пресечения мятежа на корню.

Генерала Милорадовича я попросил держать гарнизон в боеготовности и позаботиться, чтобы все офицеры были в казармах. Милорадович имел много знакомых из среды заговорщиков, и я не хотел посвящать его в свои планы преждевременно. Генерала Паскевича, я попросил письмом быть наготове и, ежели понадобиться, двинуть одну из дивизий его корпуса, форсированным маршем к Петербургу. Декабрь не самый подходящий месяц для маршей. Обычно войска сидят на зимних квартирах, но тут ситуация могла стать чрезвычайной. Да и дивизию все же легче перебросить и обеспечить, чем целый корпус.

Я также послал письма генералу Дибичу и генерал-адъютанту Киселеву о планах восстания среди членов Южного общества, с просьбой арестовать зачинщиков. На всякий случай в Тульчине, где пребывал Пестель, находилась группа из пяти человек, с задачей нейтрализовать главных зачинщиков. Несмотря на то, что многие заговорщики служили под началом генерала Киселева, я был уверен, что генерал выполнит мой приказ. Павел Дмитриевич, хоть и слыл либералом, был монархистом по убеждениям. Вдобавок, существование тайного общества под его носом, могло плохо сказаться на его карьере, а присланные доказательства не оставляли место сомнениям.

Кроме Петербурга и Тульчина, по нескольку человек находились в Москве, Одессе, Нижнем Новгороде, Риге, Киеве и Варшаве. Соответственно, как только стало известно о смерти Александра, я отослал письма генерал-губернаторам этих городов с просьбой всячески содействовать людям капитана Соколова.

В результате, было арестовано около пятисот человек. Таким образом, десятку различных тайных обществ мы нанесли смертельный удар. Даже тем, которые не участвовали в заговоре. Уж очень момент был подходящим. История начала меняться - декабристов, в ее анналах, не было.

Утром, 28 ноября, мне принесли присягу гвардейские полки, а днем гарнизон Петербурга. Смена власти прошла на удивление буднично. Люди еще не отошли от шока, по причине скоропостижной кончины Александра, а потенциальные мятежники уже заполнили камеры Петропавловской крепости. Учитывая, что я был официальным наследником - цесаревичем, и имел полную поддержку со стороны графа Милорадовича, присяга прошла без каких либо инцидентов.

На следующий день в здании Сената собрались все высшие сановники империи. В огромной круглой зале было жарко. Когда я вошел, гул голосов смолк и все встали. Я занял место председателя государственного совета и с биением сердца зачел манифест, составленный давеча Михаилом Михайловичем Сперанским. «Объявляем всем верным Нашим подданным... Наконец Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

Николай

Дан в царствующем граде Санкт-Петербурге, в двадцать восьмой день месяца Ноября в тысяча восемьсот двадесять пятое лето от Рождества Христова, Царствования же Нашего в первое».

Я стал императором.

Перезвон колоколов наполнил морозный мартовский воздух. Перекликаясь, колокола звонили по всей Москве, от чего стаи птиц то и дело сгоняемых с колоколен и шпилей порхали в воздухе. Осип Матвеевич, вытерев платком вспотевшее лицо, поднялся на цыпочки, пытаясь разглядеть подъезжающий кортеж. О том, что процессия приближается, можно было судить по крикам «ура», раздававшимся все ближе и ближе и по движению толпы, как волна накатывающей на Осипа, стоявшего в первых рядах, за шпалерами парадно одетых гвардейцев. Лексашка, старший сын Осипа, шести лет от роду, сидел у отца на плечах, вертя головой, высматривая царскую карету. Народу собралось немерено, многие тысячи. Сосед Николай, стоящий рядом говорил, что ажо сто тысяч, но Осип не очень-то ему верил, ибо сосед любил прихвастнуть.