«ЦАРСТВУЙ НА СЛАВУ» Освободитель из будущего (СИ) - Динец Петр - Страница 6

С другой стороны я знал, что в итоге мой реципиент стал императором, хотя в 1814 году, со стороны, это казалось нереальным. Ибо Александр был еще довольно молод и имел шанс на рождение наследника. А если с наследником не выйдет, имелся другой старший брат - Константин, который и считался, пока, наследником престола. Но я знал, что именно Николай в итоге займет Российский престол и посему считал, что если буду вести себя «естественно» и не наломаю дров, я все же стану императором и приобрету реальную возможность кое-что сделать иначе, а кое-что и, вообще, не сделать.

Я также понимал, что в будущем мне понадобятся соратники, которые меня поддержат и которые будут во мне заинтересованы. Для этого предстояло налаживать связи в армии и в администрации, чтобы сформировать свою команду будущих потенциальных менеджеров. Поэтому, для меня поездка в Европу являлась возможностью встретиться со многими влиятельными людьми и завязать первые нужные знакомства.

Первой моей остановкой в Европе был Берлин, где я впервые увидел Шарлотту. Я не возражал против матримониальных планов моих брата и матушки, ведь свадьба с Шарлоттой являлась одним из ключевых моментов в жизни Николая, и одной из причин из-за которой он стал императором, в обход бездетного Константина. Но также хотелось, чтобы она мне понравилась.

Я знал, что настоящий Николай влюбился в Шарлотту с первого взгляда и был полон любопытства, какова она, моя будущая жена. Я даже опасался что-либо испортить, так как мне, настоящему, исполнилось 33 года, и мое поведение и чувство юмора могли быть иными, чем у семнадцатилетнего Николая. Но все прошло замечательно. Видимо чему быть, того ни миновать.

Прусская принцесса оказалась довольно высокой и миловидной, и действительно походила на Луизу, свою мать. По крайней мере, если верить портретам Луизы. Со временем она обещала стать очень красивой женщиной - с прекрасной фигурой и осанкой. За обедом у нас не имелось возможности пообщаться, но после, когда взрослые перешли к игровым столам за партию в вист и триктрак, молодежь, то есть мы с Михаилом и трое Гогенцоллернов: Вильгельм, будущий император Вильгельм I, Шарлотта и Карл, разговорились. Фридрих Вильгельм, старший сын и наследник отсутствовал, будучи при армии. Чтобы разрядить атмосферу, я пошутил насчет строгости Ламздорфа, и мы с Мишкой рассказали о нашем путешествии в Берлин. Далее беседа потекла более непринужденно, благо у нас имелось много общего. Молодые Гогенцоллерны стремились на войну, на которую их, по малолетству, не пускали. Разговор шел в основном о войне, об устройстве армии и о прошедших битвах. Только присутствие Шарлотты немного разбавляло этот разговор. Мишка разошелся, рассказывая Гогенцоллернам о Бородине и Красном, что позволило мне перекинуться с Шарлоттой парой слов наедине.

Так как взрослые не препятствовали нашему общению, за время, проведенное в Берлине, мы с Шарлоттой виделись по нескольку раз в день, и, хотя для меня она была еще девочкой, мне понравились её веселый нрав и непосредственность. Ничего определенного произнесено не было, но мы обещали писать друг другу. Поэтому я покидал Прусскую столицу в приподнятом настроении. Первый шаг был сделан.

Гвардия стояла шпалерами вдоль громадного двора. Впереди стояли ветераны, а позади - Молодая Гвардия. Желтое апрельское солнце тускло освещало серые дворцовые стены и играло на примкнутых байонетах. Обветренные лица солдат под мохнатыми медвежьими шапками выглядели хмуро. Они прошли с Императором не одну компанию, с честью пронеся императорские орлы через всю Европу. Маленький капрал был для них отцом, а армия стала их семьей. Теперь Император их покидал. Они остались без отца.

Среди рядов Молодой Гвардии стоял и Огюст. Когда у той полузамерзшей речки их полк прикрывал отход императора, он не думал, что выживет. Казаков они встретили в каре и отогнали, но за казаками шли пехота и пушки. Картечь уполовинила их ряды, а русская пехота штыками прижала их к реке. Мосты уже были взорваны, и Огюст, чудом не раненный, вброд перешел ледяную речку и из последних сил вскарабкался на крутой противоположный берег, где и свалился без сил. Он бы там и замерз, когда лежал без памяти, но его подобрали, отходившие последними, поляки и на плаще тянули его несколько лье до бивуака. Удэ остался на том берегу. Его ранило, когда они с боем отходили к речке, и что с ним стало далее, Огюст не знал.

Так как новая армия собранная Наполеоном, состояла, в основном, из новобранцев, а ряды гвардии поредели, Огюста приняли в молодую гвардию, учитывая его боевой опыт и заслуги. Теперь же, после еще нескольких сражений, бесконечных переходов, голода и лишений, он стоял среди товарищей на этом плацу и не понимал, что его война уже кончилась.

Створки дверей распахнулись, и к ним вышел Император. Знаменоносец преклонил знамя старой гвардии и барабаны дали бой:

- Солдаты, - обратился он к гвардейцам, - вы мои старые товарищи по оружию, с которыми я всегда шел по дороге чести, нам теперь нужно с вами расстаться. Я мог бы дальше остаться среди вас, но нужно было бы продолжать жестокую борьбу, прибавить, может быть, к войне против иноземцев еще войну междоусобную, и я не мог решиться разрывать дальше грудь Франции. Пользуйтесь покоем, который вы так справедливо заслужили, и будьте счастливы. Обо мне не жалейте. У меня есть миссия, и чтобы ее выполнить, я соглашаюсь жить: она состоит в том, чтобы рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами вместе совершили. Я хотел бы всех вас сжать в своих объятиях, но дайте мне поцеловать это знамя, которое вас всех собой представляет... Наполеон дальше не мог говорить. Его голос пресекся. Он обнял и поцеловал знаменосца и знамя, быстро вышел и, простившись с гвардией, сел в карету. Кареты умчались среди криков: «Да здравствует император!». И тут Огюст расплакался.

На войну мы с Михаилом не попали из-за медлительности Ламздорфа. Впрочем, его медлительность объяснялась наказом Александра, который не желал нашего появления на фронте во время боевых действий. Вследствие чего мы ехали кружным путем, по дороге навестив кучу родственников, в том числе и мою старшую сестру Марию Павловну - супругу герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского. Конец войны мы встретили в Швейцарии, откуда Александр приказал нам ехать в Париж.

В Париже я встретил своего друга детства Владимира Адлерберга, уже боевого гвардейского офицера. Точнее друга настоящего Николая, но память реципиента и здесь не подвела. Тем более что за прошедший год мы обменялись двумя-тремя письмами, так что я был осведомлен о главных событиях, произошедших в его жизни за последний год. Владимир был типичным молодым ветераном, в свои двадцать четыре года успев поучаствовать в дюжине сражений, в том числе и при Бородине и под Лейпцигом, дослужившись по подпоручика.

Там же в Париже, я впервые познакомился с лучшими боевыми генералами русской армии. Двое из них: Иван Фёдорович Паскевич и Алексей Петрович Ермолов сыграли немаловажную роль в моей жизни. Оба генерала рознились характерами и темпераментом, что частично объясняло их дальнейшую неприязнь. Я довольно много времени проводил с каждым из них, обсуждая прошедшие компании. Это дало мне возможность поближе с ними познакомиться, а так же лучше понять оперативное искусство этого времени, проблемы и лимиты логистики, достоинства и недостатки разных видов вооружения. Им льстило, что великий князь, брат императора, интересуется их «работой» и почтительно выслушивает их пояснения. Я надеялся, что произвел на этих маститых генералов хорошее впечатление. От этого многое зависело в моих дальнейших планах.

Среди этой блестящей плеяды русских генералов не хватало Кутузова. Старый фельдмаршал не дожил до конца войны и был похоронен в Казанском соборе. Я сожалел, что он не дожил до окончательной победы над Наполеоном, хотя, конечно, в победе этой он не сомневался. Я вспоминал, что в моем времени многие сомневались в его полководческих талантах, мол, еще один генерал, который волею случая попал в герои, а так, мол, посредственность. Впрочем, такие голоса слышались и при дворе Александра. Фельдмаршал успел нажить достаточно недоброжелателей.