Призрачный двойник - Страуд Джонатан - Страница 52

Первый ящик заклинило, и я не стала выдвигать его силой, чтобы он не заскрипел. Второй до краев был набит маленькими картонными коробочками, самыми разными по цвету и по форме. Я наугад открыла одну из них. В ней на шерстяной подкладке лежала золотая цепочка с темным камнем. Его сестры? Нет. Матери? Я вернула цепочку на место, положила назад коробочку и осторожно задвинула ящик. Следующий ящик был набит одеждой. Его я тоже закрыла, еще торопливее, чем предыдущие.

Когда я наклонилась к последнему ящику, одно мое колено болезненно щелкнуло — я ударила его, когда прыгала с грузовика на грузовик. Ящик не хотел выдвигаться и оказался очень тяжелым. Я налегла, медленно вытянула его на себя…

Ящик был заполнен фотографиями.

Они лежали как попало, не разобранные ни по альбомам, ни по годам, ни по темам. Было заметно, что их сюда запихивали торопясь, утрамбовывая, обламывая уголки. Некоторые фотографии вообще оказались разорванными — те, что высунулись за край ящика. Другие смялись, многие лежали перевернутыми лицевой стороной вниз. Фотографии так сильно слежались, что почти слиплись в пласт, и при ужасном освещении почти невозможно было понять, что на них изображено. Но я все-таки разобрала, что большинство фотографий — это пейзажи, похожие на те, что я видела в спальне Локвуда. Незнакомые заморские города и деревни, поросшие лесом холмы. Большинство фотографий были такими, но не все.

Фотография, которую я вытащила, была не слишком старой, однако все краски на ней выцвели, слились в общий желтовато-зеленый тон.

На фотографии были запечатлены двое. Девушка с темными, собранными на затылке в небольшой пучок волосами. На ней надета юбка до колен и белая блузка с кружевным воротничком. Такие блузки, как мне помнится, носили мои старшие сестры, когда я была совсем маленькой. Лицо у нее не было таким худым, как у Локвуда, и нос был не похож, но у нее были его глаза. Она смотрела своими темными глазами прямо перед собой — спокойно, прямо, уверенно. О, как хорошо мне был знаком этот взгляд! Когда я увидела его на фотографии, у меня свело желудок. Девушка была примерно одного возраста со мной — лет пятнадцати или около того. Выражение лица у нее было серьезным и вопросительным, словно она хотела что-то сказать человеку, державшему камеру, но ждала, пока он или она не сделает снимок. Хотелось бы мне знать, о чем она думала в ту минуту. Глядя на нее, я все больше убеждалась, что такая девушка, как она, должна была уметь говорить четко, убедительно, и могла настоять на своем.

У нее на коленях сидел маленький мальчик, намного моложе ее. Девушка крепко обхватила его за талию, а он перекинул ноги вбок, словно его подмывало соскочить и убежать. Собственно говоря, он уже двигался, и его лицо получилось на фотографии слегка размытым, но я все равно без труда рассмотрела знакомые темные волосы и глаза. Ну, вы сами прекрасно понимаете, кто это был.

Я вернула фотографию на место, осторожно провела пальцами по остальным фотографиям, словно прикасаясь к прошлому Локвуда. И в этот миг с лестничной площадки раздался голос самого Локвуда — громкий, звонкий, прямо из-за двери. Меня, словно молния, пронзил страх быть застигнутой здесь, на месте преступления. Я резко выпрямилась, сделала шаг назад, и, конечно, споткнулась об один из низких картонных ящиков. Даже падая, я не забывала о том, что должна сделать это беззвучно. Я изогнулась, выставила руку, чтобы удержать себя…

И уперлась пальцами в деревянную доску у изножья кровати.

Я напрягла мышцы, и повисла почти горизонтально — ноги застряли позади ящика, рука согнулась в локте, лицо почти уткнулось в изножье. Я вытянула свою вторую руку, прижала ее раскрытой ладонью к вытертому ворсу ковра и осторожно перенесла на нее вес своего тела.

За дверью добавился голос Джорджа, ответивший Локвуду. Они стояли у дверей своих спален. Собирались последовать моему примеру, и немного отдохнуть.

— Да, но за ней нам нужно будет присматривать, — сказал Джордж. — На оперативных заданиях, я имел в виду.

— Она сильнее, чем кажется. Ты просто недооцениваешь ее.

Холли. Всегда у них на уме и языке одна Холли. По звуку было слышно, что закрылись две двери. Я позволила себе осторожно опустить свое тело вдоль ящика. Убедившись в том, что вокруг тихо, я скатилась с ящика, поднялась на колени, ухватилась за изголовье кровати и встала на ноги.

Каким холодным было это деревянное изголовье! Теперь я оказалась слишком близко к пятну посмертного свечения, чтобы чувствовать себя достаточно спокойно. Я подумала о черном прожженном пятне под покрывалом. Вспомнила лицо темноглазой девушки. И тут, словно проскочившая сквозь поврежденную изоляцию провода искра, по моим пальцам пробежал звук из прошлого. Он поднялся вверх, прошел сквозь мои зубы, глаза, и стало…

…Темнота. В темноте звенит детский голосок, высокий и дрожащий.

— Джессика? Ты где? Прости меня. Я уже иду.

Темнота молчит. Не отвечает. Но кое-что я все-таки ощущаю. Я чувствую присутствие чего-то зловещего, холодного, как лед. Это нечто скрывается во тьме, ждет… Лишенное жизни, оно жаждет лишать жизни других. Неутолимый голод притягивает его ко всему живому. Совсем недавно, едва вырвавшись из своей темницы, оно попробовало жизнь на вкус, и выпила ее до дна.

— Я уже здесь, Джесс. Сейчас приду и помогу.

Нечто напрягается в ожидании. От него расходятся волны ледяного холода, обволакивают стены.

— Не дуйся, — говорит детский голосок. Шаги на лестничной площадке. Звук открывшейся двери.

Что вслед за этим? Крик ребенка, Холодное нечто начинает вытягиваться вверх и наклоняться вперед (я ощущаю, как оно торжествует). Неожиданный скрежет металла. Острый, еще более сильный холод — холод железа. Затем замешательство. Неистовство. Боль от проникающей раны. Дикая какофония криков и проклятий. Режущие, колющие, рассекающие внутренности удары. Призрачная материя разрывается на части, теряет свою изначальную силу. Потустороннее нечто охвачено горем и гневом.

Затем…

Затем почти ничего. Ледяное, зловещее, голодное до чужой жизни нечто исчезло, его больше нет, а есть только тонкий мальчишеский голос.

Всхлипывающий и зовущий по имени свою сестру.

— Джессика… Прости меня… Прости…

Эти слова без конца повторялись, а сам голос слабел, удалялся, наконец, полностью уплыл назад, в прошлое, и я перестала его слышать. А подняв голову, я вдруг обнаружила, что снова вижу перед собой слабо светящееся облачко, висящее над пустым матрасом, а рукой по-прежнему держусь за изголовье кровати. Я заставила себя разжать пальцы. За окном было темно. Я сидела возле кровати на коленях, и они у меня ужасно болели.

Даже потом, когда ощущение тоски и одиночества отхлынуло, мне потребовалась целая вечность, чтобы взять себя в руки и подняться на ноги. Теперь мне предстояло тихонько открыть дверь и выскользнуть на лестничную площадку. А что, если он услышит? Что, если он выйдет из своей спальни прямо сейчас, когда у меня в ушах все еще жива картина смерти его сестры, пока давние воспоминания еще продолжают щекотать мне кончики пальцев, пока продолжает звучать в ушах его детский плачущий голос? Что мне тогда делать? Что мне тогда сказать ему?

Но дверь не скрипнула, и я беззвучно прошла по лестничной площадке, облегченно, глубоко вдохнула и начала подниматься по лестнице к себе на чердак.

И тут за моей спиной грохнуло, и чей-то голос окликнул меня по имени.

Честное слово, так сильно я не пугалась ни Воющих Духов, ни даже Лаймлисов. Я с перекошенным от страха лицом обернулась назад, привалилась плечом к стене, дрожа всем телом.

— Джордж, это ты? А я спускалась вниз напиться. Жажда замучила.

— Что? — рассеянно переспросил Джордж. В руке у него была целая пачка бумаг, за ухом торчал карандаш. — Послушай, Люси, я понял, что происходит!

— Я только выпила воды, и больше ничего, клянусь! Съела слишком много соленых чипсов за чаем, и… — тут я сообразила, в чем дело. — Ты имеешь в виду то нашествие в Челси, верно?