Соблазн зла - Михайловский Анатолий Борисович - Страница 1

Много лет тому назад — кажется, было это в медовый месяц революции 1917 года — попала мне в руки только-что вышедшая из печати, еще пахнувшая свежей типографской краской книжка «Русской Мысли», одного из лучших наших «толстых» журналов того времени. В ней был помещен рассказ, ни автора, ни названия, ни точного содержания которого я уже не помню: слишком много впечатлений ворвалось тогда в жизнь каждого русского человека; было не до книг, не до вдумчивого чтения.

От всего повествования сохранились в памяти только какие-то отрывки — отдельные образы и картины — да глубокое, словами почти не выразимое ощущение чего-то непередаваемо-жуткого: чувство соприкосновения с тайною, заключенною в «прелести» (соблазне) зла, — когда дух захватывает от созерцания бездны, заглянуть и…ринуться в которую влечет и манит душу человеческую лукавый и мудрый Искуситель…

Твердо запечатлелось в сознании только одно: в рассказе говорилось о мальчике, о чистом еще в порывах своих ребенке, который слова молитвы Господней: «Но избави нас от лукавого» — привык, по детской нерадивости, произносить скороговоркою, неизменно пропуская лишь два маленьких словечка, так что получалось: «Но избави лукавого»… Проходили годы. Мальчик превратился в юношу; но детская привычка читать «Отче наш»? заканчивая молитву прошением об «избавлении» дьявола, осталась. Наконец, он и сам заметил это, начал задумываться над скрытым смыслом произносимых слов, пока не стал, уже сознательно, жалеть Люцифера и горячо молиться за него. Сладкая соблазнительность этой жалости, проистекавшей, казалось бы, из беспредельной веры в чудотворную силу всепрощающей любви божественного милосердия, дурманила сознание, опьяняла его: общность тайны с тем, «кого никто не любит и все живущее клянет», связывала, опутывала. Все больше и больше поддавался юноша сатанинскому искушению добротою, пока не завершилось все это постепенною победою злого начала над смятенною, но по-прежнему полною благих побуждений душою человеческою.

Лишь вмешательство инока-старца спасло от окончательной гибели юношу, мучимого все новыми соблазнами, подпавшего под власть бесовских наваждений, в которых за маревом видений из миров иных уже чувствовалось испепеляющее дыхание геенны огненной…

Безусловная непримиримость начал добра и зла между собою — вот мысль, составляющая стержень этого рассказа, смелостью темы и внутренней правдивостью своею приближающегося к гениальным творениям Достоевского.

Сегодня смысл повести становится еще глубже, еще шире замысла автора: в ней Звучит для нас жуткое, хотя, быть может, и не осознанное тогда писателем пророчество — уже не об единичной судьбе одного человека, а о грозных судьбах целого народа, поддавшегося соблазну искушения и, в исканиях добра и правды, лукаво вовлеченного на гибельный путь лжи и зла.

Мы живем в страшное время. Начало ХХ-го века принесло с собою какой-то поистине чудовищный надлом и перелом в судьбах человечества, и трудно, бесконечно трудно осмыслить обрушившееся на нас нагромождение исторических потрясений и катастроф, в которых злоба, ненависть, жестокость, месть, подлость и предательство справляют свою оргию-тризну над останками Правды, Добра, Справедливости, Свободы.

Величайшая, кровопролитнейшая и разрушительнейшая война, как смерч, длившийся шесть лет, пронеслась над странами и народами нашей планеты. В мае 1945 года возвещено было ее окончание, и миллионы людей вздохнули облегченно, надеясь и веря, что «взойдет она — заря пленительного счастья». Немало прекрасных речей произнесено было с тех пор; немало состоялось встреч между государственными деятелями великих и малых держав; немало конференций собиралось в крупных и мелких пунктах земного шара. Преисполненные благих намерений и добрых стремлений, все они говорили о прекращении вооруженных столкновений между народами, о наступлении новой, светлой эры в жизни рода человеческого.

Но мира нет. Жестокая, а во многих странах и кровавая действительность свидетельствует неоспоримо, что призрак Страха и Смерти продолжает Дамокловым мечом висеть над людьми, бросая черную тень на «хартии» и декларации глашатаев всеобщего благополучия. И мнится порою, что никакие мирные договоры не принесут умиротворения изверившемуся в торжестве права и справедливости человечеству.

Пытаться закрывать на это глаза бессмысленно и бесполезно. «Цивилизованное» человечество стоит на распутьи, и смутное, часто бессознательное ощущение апокалиптичности переживаемого определяет современное восприятие мира и жизни. Сумерки и закат западной — рационалистической — культуры возвещаются чуткими мыслителями, стремящимися в изменчивом потоке событий уловить пульс и сущность исторического процесса. Завершение эпохи «нового времени», наступление следующей эры земного бытия рода человеческого, рождение новых культур или перерождение культур старых — таков основной мотив этих предчувствований будущего. В философии, в науке, в искусстве, в исторически как-бы застывших и казавшихся «вечными» религиозных представлениях намечаются сдвиги, размах и последствия которых еще не поддаются ясному учету.

Очевидно одно: бытие и сознание современного человека находятся на пороге иных форм мироощущения и жизнепонимания, чем в последние пять веков господства рационализма; и «культурные» народы, вчера еще бесспорно и монопольно представлявшие «все человечество», стоят сегодня на грани либо духовного возрождения, либо духовного вырождения.

Государственные и политические деятели, вершители судеб наций и стран в настоящий момент, предпочитают — за редкими, единичными исключениями — не видеть смысл переживаемой нами эпохи. Одни из них продолжают рассматривать историческую действительность, как столкновение и согласование интересов отдельных держав между собою; другие строят систему своей политической мудрости на принципе «борьбы классов»; третьи, хотя и твердят о «борьбе идей», обусловливающей ныне ход развития человечества, но не додумывают этого положения до конца и сводят его на деле все к той же «политике интересов».

В итоге — мира нет, ибо нет единой и духовной основы, на которой можно было бы такой мир сколько-нибудь прочно построить.

Между тем, человечество уже распалось на два чуждых и враждебных друг-другу лагеря, на два безусловно непримиримых стана. Столкновение между ними совершенно неизбежно, — но не обязательно в плоскости политических конфликтов, в сфере экономических и социальных отношений или по линии военных действий, ибо здесь, в области «материи», компромиссы и соглашения всегда возможны. Столкновение это идет и будет итти в области дух а, — борьба извечных начал Правды, Добра и Свободы с неправдою, злом и насилием: «Дьявол с Богом борется, а арена борьбы — сердца человеческие», по слову Достоевского.