Римская карусель (СИ) - Дельта Марк - Страница 40

   Философ вдруг подумал, что, посетительница, возможно, просто шутит. В таком случае ему следовало лишь отшутиться в ответ.

   - Для матроны, приближающейся к возрасту в четверть тысячелетия, ты выглядишь молодо и привлекательно, - проговорил он. - Едва ли мужчины обделяют тебя своим вниманием. Особенно, если они не знают твоего истинного возраста.

   Слова были искренними, но не искренним был тон натужной игривости, с которым философ их произнес.

   В девушке, несмотря на несколько неправильные черты лица, действительно присутствовала какая-то молочная, бесстыдная привлекательность свежей, нетронутой временем юности. Однако Лонгин уже давно отвык делать женщинам комплименты. Многие десятилетия его жизни прошли в прохладных трезвых вершинах ума, где царила совсем иная красота.

   Кассия одарила философа ироничным взглядом, и хозяин дома словно прочитал в ее кошачьих зеленых глазах опыт, невозможный у столь молодого существа.

   - Ты мне не веришь, и это объяснимо, - решила она. - Но ты можешь хотя бы из вежливости притвориться, что веришь.

   Лонгин удивился, что сам не догадался сделать это. Конечно, он мог просто притвориться, что верит гостье, подыграть ей, коль скоро благодарность и вежливость не позволяют выставить ее за дверь.

   - Что ж, пожалуй, будем считать, что я тебе верю, - Лонгин медленно провел рукой по волнистой, спадающей на грудь белой бороде. Мысль о том, что никто больше не подвергает испытанию его здравый смысл, успокаивала. От него требовалось лишь немного притворства.

   Старик и девушка сидели в глубоких креслах вполоборота друг к другу. Дом находился на возвышении, и отсюда, с веранды, было удобно обозревать панораму города. Холмы, лавровые заросли и пальмы. Портики, храмы и пальмы. Дворцы, кирпичные дома на склонах холмов и в ложбинах между ними, и снова пальмы.

   Крыши большинства домов были не плоскими, как в Антиохии, Эмесе и других городах восточных провинций, а со скатами. С веранды, где находились Лонгин и Кассия, были видны вытянутые в линию портики театра, несколько очень древних храмов, один из которых был посвящен арамейскому богу Бэлу, и часть сооружения с гигантским рельефом, изображавшим Тихе. Так, по-гречески, называли здесь Фортуну, считавшуюся покровительницей Пальмиры. Другая часть рельефа - лев, покорно сидящий у ног богини, - была скрыта за домами, но те, кто хоть однажды видели грозного царя зверей, невольно угадывали его присутствие.

   - Ты прав, почтенный философ, - произнесла вдруг женщина своим слегка протяжным голосом и быстро искоса взглянула на Лонгина, - я действительно умею кружить мужчинам головы. Я постигла овидиево искусство еще в ранней юности, когда жила в Парме.

   Философ, успевший забыть свой неуклюжий комплимент, понял, что сейчас последуют новые откровения. Он в очередной раз задумался в поисках благовидного предлога для прекращения разговора.

   Кассия Луцилла Младшая между тем продолжала свой рассказ, и с лица ее не сходила странная насмешливость, не всегда сочетавшаяся с голосом, не отмеченным никакими признаками веселости.

   Мужчины, говорила Кассия, ей быстро надоедали. Так было в Риме, затем в Парме. Так было снова в Риме и везде, где Кассия после этого бывала. Она сближалась с мужчиной, изучала все его привычки и ожидания. О некоторых говорили его слова и поступки. Другие Кассия выясняла путем беззастенчивых расспросов, которым почему-то никто не мог противостоять. Это, утверждала рыжеволосая гостья, еще одно ее удивительное свойство: она способна добиться доверия от кого угодно, и она никогда не забывает того, что ей рассказывают.

   Некоторые из моментов телесной близости Кассия стирала из памяти мужчины, возвращаясь в недалекое прошлое и проживая его заново. Обычно, это были именно те мгновения, когда мужчина признавался в своих самых заветных и постыдных мечтах. После этого Кассия поражала любовника знанием его сокровенных тайн. Ведь он уже не помнил витка яви, в котором сам же их и выдал.

   - И тогда, - заключила Кассия свой рассказ, глядя прямо в глаза философу, - мужчины привязывались ко мне сильнее, чем Улисс к мачте, когда слушал пение сирен. Поначалу и меня к ним влекло, но через несколько недель влечение исчезало, и тогда я уходила от них. Одни умоляли меня не бросать их, другие гневались, третьи из гордости изображали равнодушие. Но как бы они себя ни вели, их действия всегда преследовали одну и ту же недостижимую цель: заставить меня остаться.

   - Неужели ты никогда не испытывала длительной привязанности к мужчине? - спросил Лонгин.

   - Смотря, что подразумевать под словом "длительной", - девушка глядела куда-то вдаль, в глазах ее затаилась почти незаметная усмешка. - С одним цирковым охотником я оставалась больше трех месяцев. Он был прекрасен. В травле животных в Большом Цирке ему не было равных. Орудуя шестом, мой возлюбленный перелетал над мчащимся прямо на него разъяренным леопардом, и я любовалась ими обоими! Прекрасный, ловкий человек и прекрасный, одураченный зверь...

   - И, конечно, все это происходило в незапамятные времена, - подал голос Лонгин.

   - Да, давненько, - подтвердила Кассия, пропустив мимо ушей прозвучавшую в словах философа язвительность...

***

   ...Часть денежной суммы, полученной от отца перед его смертью, Кассия еще до своего первого отъезда в Парму передала Филемону. Чернявый ростовщик, подивившись деловой хватке шестнадцатилетней дочки своего покойного благодетеля, обещал ей приложить все усилия, дабы увеличить переданные ему средства. Вознаграждение за труды он хотел получать независимо от успешности своих усилий, но Кассия категорически настояла на том, что ростовщик будет получать лишь долю от прибыли, а в случае убытков обязуется возместить их.

   Видя, что переубедить девушку ему не удастся и что она вот-вот решит обратиться к кому-нибудь другому, Филемон уступил.

   Он ежемесячно отсылал Кассии в Парму отчеты о состоянии дел. Она лишь вежливо благодарила, никак не комментируя его действий. Но по прошествии двух лет, вернувшись в Рим, юная аристократка нанесла ростовщику визит. Не тратя времени на обмен формулами вежливости, Кассия сразу перешла к делу.

   - Расскажи мне, любезный Филемон, как часто твои условия оказываются неприемлемыми для людей, из-за чего они берут ссуды у других ростовщиков? - потребовала она.

   Грек, хоть и был возмущен прямолинейным вмешательством в свои дела, дерзить в ответ не осмелился. Почесывая грязноватую бороду, он пытался уклониться от ответа, но сделать это ему не позволила неожиданная для столь молодого существа настойчивость Кассии. Казалось, разница в возрасте не внушала девушке ни малейшего почтения.

   В конце концов Филемону пришлось признаться, что в последнее время число граждан, а также римских объединений и коллегий, вступающих с ним в денежные отношения, неуклонно уменьшается.

   - Это нетрудно заметить по твоим отчетам, - безжалостно заявила Кассия.

   - Но, госпожа моя, ты не можешь жаловаться на мое усердие, ведь твоя сумма за два года не уменьшилась! - запротестовал грек.

   - Она растет медленно, - отрезала девушка. - А с учетом процентов, которые я тебе плачу, слишком медленно.

   Филемон принялся нехотя объяснять ей, что сегодня в Риме быстрее заработать на подобного рода операциях невозможно. Кассия, перебив его, спросила, предлагает ли он всем, кто к нему обращается, один и тот же размер процентов. Грек ответил утвердительно.

   - Представь себе, что ты полководец, мой Филемон, - тон Кассии звучал наставительно, слышать такое от девушки, годившейся ему в дочери, Филемону было крайне неприятно, однако он подавил гордость, потупил глаза и слушал. - Велики ли будут твои шансы одержать победу в сражении, если ты будешь использовать подразделения одной и той же силы на всех участках боя, не сообразуясь с силами противника?