По образу дракона (ЛП) - Брюссоло Серж - Страница 24

Боа разминала в пальцах желатиновый шарик. Когда он превратился в рыхлую массу, она, следуя установленному ритуалу, поднесла его ко рту и зажала в зубах. Потом встала на колени у ног Ната, уперлась лбом ему в живот и обвила его руками.

Нат опустил ладони на голову рабыни, и тут же ее напряженные пряди волос выпрямились и обвились вокруг его запястий. Теперь вместе они являли собой единое спаянное ядро разрушительного заряда. Больше ждать было нечего; страх покинул сердце юноши, уступив место оцепенению. Его губы, сжимавшие раствор смертоносной флейты, начали неметь. Голова была пуста; ни единый образ не возникал перед его мысленным взором. Время…

Он задумался, не закрыть ли глаза, после чего сделал вдох. Вдалеке солнце окончательно проиграло битву, и туман превратился в клубящуюся тучу. Авангард армии облаков ступил на завоеванное небо.

«Теперь точно конец!» – подумал Нат.

Руки Боа вокруг его талии усилили свою хватку. Она проявляла нетерпение. Нат закрыл глаза и выдохнул, едва не разрывая себе сонную артерию. Пронзительная нота разорвала пространство, разнеслась далеко по равнине, вызвала гулкое эхо под сводами зданий, прокатилась по безлюдным улицам и затерялась в пустыне.

Ничего не произошло.

Все еще застывший как изваяние, Нат повторил свое действие, породив еще один звук, но взрывчатка в зубах Боа по-прежнему не реагировала. Только теперь Нат понял: Ольмар соврал. Заявив, что сознательно сохранил Нату жизнь, когда тот держал в руках порцию желатина, Ольмар просто заговаривал ему зубы. Он ничего не мог против Ната, поскольку его свисток пришел в негодность. Теперь, будь ты хоть тысячу раз бесстрашен, с этим ничего нельзя поделать. Незаметная невооруженным глазом трещина изменила тембр маленькой флейты, сделав ее бесполезной! Ольмар не свистнул за спиной бывшего соученика, потому что его свисток ни на что больше не годился!

Ольмар, старый прохвост, который – сам того не зная – только что спас ему жизнь!

Нат расхохотался как безумный; затем смех перерос в приступ икоты, который он, как ни старался, не мог подавить. Ольмар соврал! Ольмар разыгрывал перед ним комедию; друг, исполненный сострадания: «Я сохранил тебе жизнь, а теперь ты сохрани мою!».

Ольмар, каналья!

Нат хохотал, опираясь на свой меч, словно на трость, чтобы не упасть на колени. Боа поднялась; ее глаза сверкали от разочарования. Нат увидел, как она вынула изо рта взрывчатку и спрятала ее в свою набедренную повязку, после чего повернулась к нему спиной и направилась в сторону лестницы. Тогда юноша бессильно упал на каменные плиты, еще два-три раза икнул, затем его веселость сменилась приступом кашля.

Внизу рабыня суетилась с горячностью муравья. Встав на колени возле статуи, она обеими руками разрывала песок, подняв облако желтоватой пыли. На мгновение Нат подумал, что она потеряла рассудок; затем он увидел, как она склонилась над наполовину выкопанным трупом. Он содрогнулся от отвращения. Сумасшедшая! Она сошла с ума! Она собиралась вскрыть могилы, несмотря на зловоние, которое вырывалось из них: а вдруг на телах похороненных ренегатов отыщется свисток на замену? О, боги-карлики! Она никогда не простит ему, что по его вине она упустила свою смерть!

Нат лег на живот, скрестил руки и спрятал в них лицо. Он так устал… Ему хотелось только спать. Небо над ним наливалось серым.

Ближе к вечеру Боа поднялась к нему. Вид у нее был потерянный, а глаза – безумные. Она уселась на корточки возле одной из колонн – отрешенная, колени подняты к подбородку, руки обнимают плечи. Тут Нат заметил, что ее раны открылись и кровотечение возобновилось. Он был немного озадачен тем оборотом, который приняли события, но не сказать, что очень опечален. Горечь вины, донимавшая его вначале, испарилась с наступлением вечера.

– Не отчаивайся! – бросил он Боа. – Есть еще вот что: если гулинь гнездится где-нибудь поблизости, он запросто может запеть и прямиком препроводить нас в рай искателей!

В глазах служанки тут же зажегся слабый свет надежды, и Нат удрученно понял, что она приняла его шутку за чистую монету. Не имея смелости разочаровать ее, он перевернулся на спину и закрыл глаза.

Сквозь сон Нат почувствовал, что Боа улеглась рядом, прильнув к нему стройным телом. Она прижалась животом к его бедру, обтянутому каучуком, а ее правая рука опустилась на грудь юноши. Все это напоминало любовное объятие. Удивленный ее порывом, Нат открыл глаза. На его груди, защищенной кирасой, лежал кулак Боа, в котором, несмотря на предзимние сумерки, нетрудно было различить светлый шарик взрывчатки, зажатый в пальцах. Твердо решив не отступать, Боа теперь ждала крика гулиня!

Так они провели утро следующего дня: распростершись, словно две фигуры на надгробии, соперничая в неподвижности с окружающими статуями. Погода становилась все хуже, и бессильное солнце угадывалось лишь по туманному свечению, пробивающемуся сквозь мрачную пелену облаков.

Около полудня небо содрогнулось от нового удара грома, совсем близко, и между пирамидами вспыхнул и исчез огненный зигзаг. Собирался дождь. Нат поднялся. Что же, гулиню был предоставлен шанс – он им не воспользовался. А теперь слишком поздно: он, Нат, больше не имеет желания умирать во исполнение чьего-то невнятного замысла. В нем поселилось сомнение; тысячи вопросов рвались из него, требуя ответа. И пока ответы не будут получены, миссию поиска придется приостановить. До выяснения подробностей. На этом он будет стоять твердо. Ну, а сейчас самым срочным является найти убежище вне стен города. На пирамиды можно даже не смотреть: ренегаты встретят его там ударом топора. К тому же, ему претила философия отступников. У Ната не было цели выжить любой ценой, он просто не хотел умереть одураченным. Он желал знать, что скрывается за тем образом дракона, который его научили ненавидеть.

Боа вцепилась фалды его доспехов, пытаясь удержать. Нат оттолкнул ее; как еще поступить с безумной, путающей самоубийство и возвышение по социальной лестнице?

Ему понадобилось около часа, чтобы покинуть город и добраться до каменных насыпей, обозначающих границу, за которой начинается пустыня. События последних дней настолько выбили его из колеи, что он почти не отдавал себе отчета в своих действиях. Боа следовала за ним на расстоянии, не способная – несмотря на открытый мятеж «хозяина» – разорвать нити подчинения, которыми их соединил Рацца.

За то время, пока они петляли среди нагромождения камней, вдалеке трижды прогремели громовые раскаты. Температура упала. Для сына солнца, привыкшего в 80-градусной жаре, теперь было почти холодно.

Наконец Нат нашел то, на что надеялся: узкий проход, расположенный высоко над землей. Он вел в сердцевину природного обелиска, напоминающего дольмен. Оставалась вероятность, хоть и небольшая, что эта нора не будет затоплена первыми ливнями. Нат остановился и выдохнул. Боа с мрачным видом догнала его.

– Послушай, – обратился он к ней, пытаясь говорить спокойным тоном, – твой молоток еще при тебе?

И, заметив недоуменное выражение на лице девушки, уточнил:

– Нам нужен заложник, понимаешь? Я потом тебе объясню. А сейчас нам нужен хамелеон, гибернант маленького роста, который поместится вместе с нами в этой норе. Возможно, женщина. Пойдем, у нас мало времени.

Боа встряхнулась и подчинилась; язык приказов был единственным языком, который она еще могла понимать. Они вернулись по своим следам, но не пошли дальше пригорода. Здесь Боа принялась обследовать статуи, окаймлявшие аллеи; с закрытыми глазами она вслушивалась в эхо, рождаемое ударами молотка. Нат переступал ногами от нетерпения. Горизонт казался дымно-черным, солнце потонуло в клубах копоти, что прибывали волна за волной.

Заложник… Должно быть, он сошел с ума. Что он с ним будет делать? Нат сам еще не знал, но шестое чувство кричало ему: не пренебрегай этой возможностью.

После получаса колебаний, Боа остановила свой выбор на молодой женщине, играющей на свирели. Миниатюрная, малахитового цвета, она склонила на плечо миловидное личико.