За холмом (СИ) - Шишкин Дмитрий - Страница 14

– В партии входят те, кто не вошёл в Совет старейшин, но принадлежит к людям чистой крови.

– И за что же они соревнуются? Ведь политика – это соревнование!

– Они соревнуются в проявлении любви к Совету старейшин. Между ними идёт поистине бескомпромиссная борьба. Низкопоклонники – это самая старая партия – считают, что членам Совета надо кланяться в ноги, а целовальники отстаивают право граждан на целование им рук.

– Хм… И это всё?

– Нет, почему всё. От целовальников хотела отделиться радикальная фракция, которая требует права целовать членам Совета ноги. Но её пока запретили.

– Почему?

– Народу нужна интрига, перспектива дальнейшей политической борьбы.

Путешественник понимающе поцокал языком и, наконец, встал с кровати. Пригладил руками пиратский камзол, проявляя одновременно решимость и покорность, то есть решимость действовать согласно поручениям. Именно это, как он понял, было главной доблестью в этой стране.

– Ну что, пойдём на ужин?

– Да, уже все должны были собраться. Помни: много не болтай, отвечай только на поставленные вопросы и сам от себя ничего не додумывай и не прибавляй.

Они спустились на первый этаж, где в огромной столовой, из-за изобилия свечей напоминавшей церковь, собралась семья члена Совета. Семья была большая. В свете свечей играли яркими бликами драгоценности женщин. Их было так много – и женщин, и драгоценностей, что у путешественника зарябило в глазах. Он застыл на пару секунд, привыкая к освещению, затем огляделся.

Во главе длинного стола стоял самый настоящий резной трон из чёрного дерева, слева от него разместились десять женщин, справа сидели два мальчика-подростка с такими же причёсками, как и у Бегемотика – видимо, эти уши были их наследственным уродством. Трон пустовал.

Франт жестом пригласил гостя-пленника присесть. Путешественник двинулся медленно, стараясь по пути разглядеть всех членов семьи. Матрона в бордовом бархате и мехах сидела первой слева от трона, наверное, это была супруга члена Совета и, соответственно, мать Бегемотика и двух парней, глазевших на гостя. Затем сидели ещё две какие-то тётки в мехах – наверное, сёстры хозяйки. Потом шли в ряд по старшинству дочери и, видимо, племянницы, разодетые в разноцветные тряпки. Одна была страшнее другой: носатые, ушастые, рябые, с бородавками на лице, с отвислыми подбородками, две косые, а одна и вовсе одноглазая.

«О боже! – вдруг мелькнула у путешественника мысль, – а ведь он говорил что-то о разбавлении их избранной крови! Это они меня спаривать собрались? С этими?!» Дрожащей рукой путешественник отодвинул тяжеленный стул и тут же на него упал, поскольку ноги отказались его держать. Женщины пожирали его глазами, а одноглазая облизнулась. Мужчине становилось хуже с каждой секундой.

Спасли его звуки шагов и тяжёлого дыхания, раздавшиеся из-за плюшевых портьер за троном. Домочадцы вскочили, ему тоже пришлось встать, правда, не без труда. Дыхание перешло в кашель и харканье тяжело больного человека, из-за портьеры показалась толстая рука в пурпурном шёлковом рукаве и, блистая огромным жёлтым бриллиантом в перстне, сдвинула ткань в сторону. Ещё через полминуты глава семейства показался весь.

Он был тучен, заметно горбился, голова его была седа, а вот лохматая неопрятная борода, наоборот, черна, как смоль. Лицо было изрыто одновременно огромными оспинами и глубокими, словно вырезанными резаком морщинами, отчего терялись какие-либо его черты. Только большой, в рытвинах, нос выделялся. Губы его были бледны настолько, что светились в полумраке ярким пятном. Одет глава был на удивление довольно прилично по сравнению с остальными членами семьи: на нём был лишь пурпурный балахон, напоминавший не то мантию, не то рясу, чёрный шёлковый шнурок на поясе и чёрные мягкие сапоги на ногах – почти такие же, в какие обули и путешественника. Сходство со священником придавала массивная длинная золотая цепь на шее, свисавшая до самого пояса, на ней болтался круглый золотой медальон с отчеканенным на нём неумелым мастером изображением холма с антенной.

Хозяин дома с интересом оглядел гостя с ног до головы и протянул ему руку ладонью вниз. Путешественник засуетился, схватился за пальцы, чуть согнулся в полупоклоне и мелко потряс сановную кисть. Сзади раздался тихий стон Бегемотика. Мужчина обернулся на звук, в это время член Совета выдернул свою ладонь, недовольно что-то бормоча, и протянул её в сторону сына. Франт резво подскочил, чуть оттолкнув плечом путешественника, согнулся пополам и прильнул к руке губами. За ним выстроилась очередь, то же самое проделали сначала «битлы»-подростки, затем женщины в той очерёдности, как сидели. Бегемотик оттянул путешественника за подол в сторону и яростно зашептал ему в ухо:

– Почему ты не поцеловал ему руку? Мой отец покровительствует целовальникам, неужели так трудно догадаться?!

– Ну-у-у… – попытался оправдаться мужчина, но франт его и слушать не захотел.

– Тсс! Теперь тебе будет очень трудно добиться расположения отца. Ох, в какой же ты переплёт можешь попасть! И, может быть, так скоро, что я не успею тебя как следует расспросить! – в голосе Бегемотика чувствовались обида и подступавшие слёзы.

– Садитесь, приступим! – неожиданно сильным басом объявил член Совета, но, присев, опять захрипел и отхаркнул в некогда белую, но теперь застиранную до желтизны кружевную салфетку.

Слуги, до того прятавшиеся в темноте у стен столовой, бросились к столу подавать первое.

– Пожалуй, с нашим…эээ… нежданным визитёром мы побеседуем позже, – пробасил глава семейства, откинувшись на спинку деревянного трона, – что-то у меня нет сейчас настроя.

Бегемотик больно пнул под столом ногу путешественника.

– Пожалуй, мы свидимся теперь с ним только в здании Совета, на допросе, как положено, – продолжил хозяин и повернул голову к нашему мокрому и полумёртвому от страха зайцу, мстительно сверкнув из глаз отражением свечей. – И что-то мне подсказывает, что допросы могут не затянуться надолго, а Великий голос может приказать сжечь его на центральной площади.

Носатый горбач скривился в улыбке, будто произнесённые слова доставили ему массу удовольствия. Путешественник вдруг расхотел есть.

– Понимаешь, – обратился непосредственно к нему член Совета, – в нашем мире очень легко допустить ошибку, но практически невозможно её исправить. Наш мир суров, но справедлив, выживают лишь самые благодетельные и умные.

Семейство одобрительно загудело, ожидая конца выступления и разрешения приступить к поеданию дымящегося в тарелках супа. Носатый ещё раз ухмыльнулся, одобрительно всем кивнул, взял тарелку за края и, без использования ложки, за раз, всё содержимое в себя влил. Тот же фокус повторил за отцом и его наследник, правда, с меньшим успехом – облил свой бархатный жилет. Остальные ели как обычно – ложками, но в большой спешке, стесняясь того, что заставляют главу семейства ждать.

Мужчина сидел, в сомнении зависнув над тарелкой: «Съесть, как член Совета и его сын-преемник? Но вдруг это не смягчит их сердца, а, наоборот, разозлит: мол, я пытаюсь продемонстрировать, что ничем им не уступаю? Или есть как женщины и подростки? Вдруг это здесь позорно, и я окончательно упаду в их глазах и не буду заслуживать ни симпатии, ни снисхождения? Вообще не есть? Сочтут за оскорбление, наверняка! Эх, была не была, что мне терять? Выпью суп, как они». Взял и выпил так же виртуозно, как и носатый, хотя никаких тренировок не имел. Оглянулся по сторонам, ожидая реакции. Но им, как оказалось, вообще никто не интересовался. Женщины отчаянно стучали ложками, подростки уже их облизывали, наследник чистил салфеткой драгоценный жилет, а главный ковырялся в носу.

– Кхм, – кашлянул член Совета, и вмиг установилась тишина, – пора приступить ко второму! – и что-то гаркнул на своём языке.

Слуги бросились убирать посуду и расставлять горячее, а старейшина встал с трона, зашёл за спинку и облокотился о неё для пущего удобства.

– У меня для вас важное сообщение. Как всегда, вы узнаете его одними из первых в нашей стране! – пророкотал он. – Как вы заметили, меня не было в городе с самого утра – мы с другими членами Совета ходили на холм.