Будущее — дело темное - Тебнёва Елена - Страница 10

За ужином, на котором присутствовала леди Ловена Кэррас, давняя матушкина подруга, я все еще вспоминала улицы, из самых обычных превратившиеся в сказочные, и потому не обращала особого внимания на навязчивый интерес гостьи и ее бесконечные рассказы о единственном сыне, не очень охотно, но поддерживаемые мамой и стойко игнорируемые папой. Во время чаепития, воспользовавшись тем, что мама и леди Ловена увлеклись альбомом с репродукциями картин художников прошлого столетия, я сбежала. На цыпочках, придерживая юбки, поднялась по лестнице и, толкнув неприметную дверь, ступила в царство темноты и тишины.

На чердаке было пыльно, холодно, но спокойно, и одно это с лихвой окупало все неудобства. Здесь меня гарантированно не будут искать, ибо маме и в голову не придет, что ее дочь может оказаться в столь неподобающем месте. Тем не менее я оказывалась здесь нередко и даже сделала кое-какие важные запасы. К моей радости, маленький тайник никто не обнаружил, и через несколько минут на колченогом табурете мерцала толстая оплавленная свеча, разгоняя таинственный мрак и населяя чердак причудливыми тенями.

Теней я не боялась. Они робко шептались у границы освещенного круга и испуганно отшатывались от малейшего движения, тревожащего язычок пламени.

Со времени моего последнего визита вещей на чердаке заметно прибавилось. Сундуков и коробочек со знаком рода Эсслеров я раньше не видела. Возможно, потому, что хранились они у леди Анабеллы, сестры маминого отца.

Родители мамы погибли, когда она была еще ребенком, и ее воспитала тетя. Я почти не знала леди Анабеллу — она с сыновьями жила слишком далеко для еженедельных родственных визитов, но мама всегда с теплом вспоминала свое детство, из чего я сделала вывод, что ее тетя весьма приятная особа. То, что она долгое время не желала общаться с мамой — из-за побега от более завидного жениха, нежели мой отец, — в нашем доме не обсуждалось. Открыто, по крайней мере, и официально я не имела об этом ни малейшего понятия. Но время — удивительное явление, способное стирать старые обиды; иногда на это уходят месяцы, иногда — десятилетия, но рано или поздно плохое забывается. За редким исключением, но моя семья, слава Творцу, редкостью не стала.

Оттаявшая леди Анабелла обещала прислать принадлежавшие родителям мамы вещи и, похоже, обещание свое сдержала. Что это за вещи, я примерно представляла: ненужные, но вместе с тем ценные, олицетворяющие собой память, с которой давным-давно не смахивали пыль. Портреты, письма, одежда… Застывшие в вечности мгновения жизни давно ушедших людей. И почему-то я не сомневалась, что мама так и не решится прикоснуться к прошлому. Наверное, я судила по себе… А мне было очень грустно и неуютно, когда я всего лишь легко дотрагивалась до крышек, под которыми притаились чужие воспоминания. Я уже хотела пройти к окошку и полюбоваться на небо, но мое внимание привлек невзрачный ларчик. И в отличие от всего остального он не отпугивал, наоборот, притягивал, уговаривал взять в руки, открыть…

Сопротивляться я не стала — опасности не чувствовалось. Да и о какой угрозе могла идти речь: это же вещь моих бабушки и деда, и пусть я их никогда не видела, они все равно были частью меня.

До окна я все-таки дошла. Положила ларчик, простой, из потемневшего от времени дерева, на подоконник, переставила туда же свечу, кое-как смахнула пыль и присела на самый краешек, чтобы не слишком сильно испачкать платье.

Ларчик оказался заперт на крохотный замок. Жаль, но ключ к нему не прилагался… Я повертела замок в руках — и он с тихим щелчком открылся, а крышка откинулась сама собой. От неожиданности я едва не выронила ларчик, задев локтем свечу; пламя сердито заколыхалось, зашипело рассерженной кошкой. Я выровняла дыхание и покачала головой. Слишком нервной стала, дергаюсь по каждому пустяку. Что может находиться в ларчике? Чудовище?

Чудовища там ожидаемо не обнаружилось. Зато обнаружились старые, пожелтевшие конверты без пометок, но запечатанные и не пустые, сплетенный из выцветших ниток браслет явно на детскую руку, почерневшее серебряное колечко и кулон. И он выглядел поразительно новым, словно попал сюда по ошибке. В серебре оправы-фонаря застыло янтарное пламя. Теплое, мерцающее, словно живое… Я вспомнила любимую мамину присказку о волшебном фонарике, развеивающем тьму будущего, и, поддавшись порыву, застегнула цепочку на собственной шее. Красивая вещица… И к глазам, уверена, идет. Не думаю, что мама станет возражать против моего самоуправства, но лучше ей не знать, где я нашла кулон. Придумаю что-нибудь… Обманывать, конечно, нехорошо, тем более родителей, но кому будет плохо от маленькой лжи?

Еще в ларчике, на самом дне, обнаружилась небольшая книжица. Янтарного цвета обложка, в правом верхнем углу — витиеватое, полустершееся тиснение; как я ни старалась, так и не смогла разобрать, что там изображено. Страницы книжицы оказались чистыми. Не книжица вовсе, но дневник? В котором не написали ни строчки… Я задумчиво погладила обложку, и почудилось, что она льнет к пальцам, согревается моим теплом…

Что за странные мысли лезут в голову!

Кому бы раньше ни принадлежал дневник, теперь он — ничей, а значит, я вполне могу взять его. Не то чтобы я вдруг возжаждала увековечить мгновения своей жизни, просто не захотелось оставлять славную вещицу здесь, в темноте и забвении.

Протяжный скрип нарушил тишину. Я соскользнула с подоконника и застыла, превратившись в слух.

Скрипели ступени лестницы. Кто-то поднимался сюда… Я успела погасить свечу прежде, чем дверь приоткрылась. Затаила дыхание, надеясь, что меня не заметят и не услышат, как сильно колотится сердце.

— Санни, ты здесь? — раздался голос отца. — Я сказал маме, что ты устала и спишь, так что не волнуйся, тебя не потревожат.

Я шумно выдохнула и, прихватив дневник, бросилась к выходу.

— Спасибо! — улыбнулась я уже за порогом.

— Пожалуйста, ребенок, — подмигнул папа и толкнул закрытую мной дверь. — Мне тоже нужно немного покоя, а в саду слишком холодно, — добавил он в ответ на мой удивленный взгляд.

Я тихо рассмеялась и хотела уже было спуститься, но не успела преодолеть и пары ступенек, как меня нагнал вопрос:

— Если бы случилось что-то действительно серьезное, ты ведь не стала бы молчать?

Я глубоко вздохнула, обернулась и сказала:

— Конечно же. Я помню, что не должна решать проблемы в одиночку, что у меня есть ты и мама… Но никакой проблемы нет. Уже нет.

— Моя маленькая отважная девочка, — с едва уловимой грустью улыбнулся отец. — Доброй ночи, Санни.

— Доброй ночи, — отозвалась я.

Маленькая отважная девочка… Признаться, я чувствовала себя просто маленькой, незначительной и незаметной, а вот отваги в моем сердце не было вовсе. В первый же день я спряталась от нежелательных разговоров — это ли признак смелости? А ведь впереди еще два дня, и их, увы, не получится пересидеть на чердаке, как бы мне того ни хотелось.

С этими мыслями я добралась до своей зефирной спальни, сняла надоевшее платье и, умывшись, легла в кровать. Белье пахло свежестью и едва заметно — розами; свив уютное гнездышко из подушек и одеяла, я почти сразу уплыла в блаженную страну грез.

Страну, где светит солнце, шелестят травы и умиротворяюще журчит река, чье ленивое течение влечет яркий венок, украшенный алыми лентами.

Мягкая травка щекочет босые ступни, и от этого на душе становится хорошо и легко.

Венок уплывает далеко-далеко, но его совершенно не жаль. Я точно знаю — он попадет в добрые руки. А еще знаю, что завтра будет дождь, хотя на небе нет ни облачка, и что нам лучше не ехать в город, потому что…

В следующее мгновение я лечу в воду, и она смыкается над моей головой; последнее, что вижу, — смутно знакомое лицо, склонившееся надо мной.

Проснулась я от собственного крика. Сердце колотилось у горла, мешая дышать, глаза жгли слезы. Но ведь ничего страшного я не увидела! Ничего… Или же я просто о чем-то забыла? О чем-то важном, изменившем мою жизнь…