Гнездо там, где ты (СИ) - Том 1 - Краснова А. - Страница 56

А в зале, в кресле Мортона, давно почившего хозяина замка, в кресле, которое сейчас должно было бы принадлежать каледонскому вождю Мактавешу, но по странной прихоти судьбы досталось Лайнеф Лартэ-Зартрисс, вальяжно восседал одноглазый тип и презрительно наблюдал за сценой избиения слепой старухи нанятыми им ублюдками, гордо именовавшими себя воинами.

Нет, в Кирвонте не было ни капли жалости к несчастной женщине, страдания которой он с лёгкостью мог бы прекратить. Неподдельную брезгливость испытывал темный к грязному миру земного тлена. Несомненно, ужасной несправедливостью было пребывание его, бессмертного, среди сих жалких людишек, жизни которых не стоят и толики его участия. Зачем, если сами боги не даровали им вечности, считая неудачным экспериментом? Смерть приберет ничтожных к рукам, будь то размалёванных дикарей, и эту голосящую старуху. Время сотрет даже слабые отголоски воспоминаний о них. Так стоит ли удручать себя вниманием, раз рано или поздно примитивная раса обречена на вымирание?

Одноглазый поднялся, перешагнул через тело мертвого Тасгайла и неспешно направился к лестнице, ведущий на верхние этажи замка, надеясь осмотром новых владений хоть немного развеять гнетущее ожидание. Мрачное настроение эльфа, которого не смог развеять и благополучный захват Килхурна, усугубилось ещё и тем, что единственный собеседник, достойный внимания тёмного, навязчивый Голос, от которого он так хотел избавиться, вдруг, совершенно неожиданным образом перестал с ним дискутировать и спорить. Более того, он вообще пропал! Это было так необычно, так неестественно. Кирвонт и предположить не мог, что подобное может произойти. Но вот уже несколько дней, как он был полностью предоставлен только себе, и это обстоятельство не очень-то его радовало.

По договорённости, дикарям был отдан на разграбление весь первый этаж главного строения, дворовые постройки, скот и смертные, которыми оные могли распорядиться по своему усмотрению. Вождь наёмников, с коим одноглазый вёл переговоры, безмерно обрадовался такой плате и с радостью согласился участвовать в захвате.

Философа же как таковой сам замок со всем его скарбом не интересовал и вовсе. О, нет! Он не собирался довольствоваться ничтожными подачками судьбы. Его цель намного, намного заманчивей … В Килхурн Кирвонт Доум–Зартрисс вторгся, чтобы встретиться с самым совершенным представителем всех темных рас – демэльфом.

О! … С тех пор, как не без помощи Голоса Кирвонт понял, кого спас в лесу, впервые за долгое время в нём проснулся неподдельный азарт охотника. Да настолько, что он не погнушался даже встречей с грязными дикарями и самолично наблюдал захват замка - любой зверь рано или поздно возвращается в свою берлогу, а значит демэльф непременно вернётся в Килхурн.

Имея от рождения пытливый ум, в самых запретных сказаниях темных, которые по ночам изучал философ ещё будучи юнцом, скупо повествовалось о необычной расе демэльфов, порождённой в союзе эльфов и демонов. На память Кирвонт никогда не жаловался, поэтому, когда Голос возопил, что демон, не погибший от эльфийского клинка, не может являться демоном, одноглазому не составило труда воскресить свои познания и сопоставить с раненным воином в лесу. Ответ, каким бы он не казался неправдоподобным, напрашивался сам собой.

Немногочисленные демэльфы населяли Темный мир ещё до великой войны. Они были физически сильнее эльфов и хладнокровнее демонов, обладали невероятной привлекательностью и рассудительностью, доминируя над обеими расами. За ними пророчили будущее Темного мира. Но как только между эльфами и демонами в одночасье вспыхнула ненавистная вражда, демэльфы были полностью истреблены своими же прародителями, став первой жертвой векового противостояния. Как гласили легенды, гордые короли эльфов повелели писарям переписать историю расы, навсегда вычеркнув из неё период мирного сосуществования с демонами, и наказали высшему совету могущественных чародеев посредством всесильной магии наложить неподвластное времени заклятие на женщин рода своего, чтобы ни одна из них не могла более породить на свет демэльфа, порочащего чистоту эльфийской расы кровосмешением с демоном.

Кирвонт Доум–Зартрисс, будучи свидетелем поединка Фиена Мактавеша и Квинта, был не так глуп, чтобы отрицать очевидное: спасенный им демэльф, как две капли воды походил на своего родителя. Анализируя события, одноглазому не составило также труда сообразить, кто является матерью существа, да и иных кандидатур на эту роль не было. Лайнеф Лартэ-Зартрисс! Праведная, безупречная принцесса-воительница Лайнеф, о которой слагали легенды и воспевали в песнях эльфы, оказалась обычной шлюхой, подстилкой демона, рождением преступной твари навсегда запятнав репутацию рода Зартриссов. Единственный вопрос, на который философ не находил логичного объяснения, как случилось, что не обладающая никакими магическими способностями сука королевских кровей умудрилась обойти нерушимое заклятие великих колдунов, выносила и благополучно разрешилась демэльфом.

Любой иной поставил бы жирный крест на честолюбивых планах, связанных с королевской особой, считая долгом предать казни как наследницу, так и её выродка. Любой, но только не прагматичный Кирвонт Доум–Зартрисс, в руках которого оказался столь надёжный рычаг давления на Лайнеф Лартэ-Зартрисс. Ему и делать то ничего не придётся: демэльф сам приведет Кирвонту собственную мать, останется только побеседовать с ней наедине, и высокородная сука, желая сохранить свою тайну, с лихвой компенсирует всё, что ему задолжала:

- В знании сила, а эмоции – главный враг. Стоит поддаться горячности, и тут же совершишь роковую ошибку, ведущую к краху. Разумный же непременно отыщет выгоду и вознесется к желаемым высотам.

Кирвонт прислушался, надеясь, что Голос отзовется на его реплику, но только собственные шаги одиноким эхом отражались от стен верхнего этажа и терялись где-то в высоких потолочных сводах здания. Сюда не долетали даже вопли довольных лёгкой победой дикарей.

Чтобы убить время одноглазый открывал двери покоев, некоторые из которых ещё хранили запах своих жильцов, равнодушно взирал на скудную обстановку, изредка его взгляд задерживался на какой-либо несущественной детали: простеньком букете полевых цветов, свидетельствующем, что эта комната была опочивальней молодой девицы; соломенной кукле, совсем недавно принадлежавшей теперь уже мертвому ребенку… Скучающе зевая, философ переходил к следующей двери. Левое крыло определённо принадлежало свободным слугам, рабов в основном здании селить не принято, и они ютились в глиняных хижинах.

Правое крыло было и попросторнее, и в лучшем состоянии, но здесь явно не теплилась жизнь. Только две комнаты привлекли внимание одноглазого. В одной из них он обнаружил богатые убранства, казавшиеся столь неуместными на общем фоне упадка крепости. Внимательно осмотрев эти покои, Кирвонт обнаружил хорошо знакомый предмет – свою стрелу, что сомнительным подарком отправил воительнице. Философ подхватил её и расплылся в кривой усмешке, ощущая неровную ауру Лайнеф:

- Ты недооцениваешь моего подарка, принцесса? Как жаль! Когда-нибудь я поведаю тебе о его ценности, и ты станешь безмерно им дорожить, - промолвил философ, касаясь пальцем острия наконечника стрелы, убившей короля Валагунда. - Чувствую твоё волнение перед нашей встречей, Лайнеф. Мне это льстит. Я буду ждать тебя здесь, в твоём доме, Зартрисс. Нетрудно ждать, когда впереди целая вечность.