Предай их всех (СИ) - Пекальчук Владимир Мирославович - Страница 1

Предай их всех

Я вне закона, что ж такого, я везде и нигде,

Я словно тени на дорогах, я - круги на воде.

И мой девиз предельно ясен скоро станет тебе:

'Предай их всех, останься верен себе!'

(Канцлер Ги)

Пролог

Сопротивление было подавлено в самом начале, когда карательный отряд ринулся на деревню с четырех сторон. Люди не успели и глазом моргнуть, как эльфы уже были везде. Они входили в дом за домом, безмолвные, скорбные, смертоносные, вырезали обитателей, выволакивали на улицы детей, слишком малых, чтобы быть убитыми. Со всех сторон в ночное небо поднималось зарево пожара.

На это ушло совсем немного времени, лишь четверть часа спустя была вырезана почти вся деревня. Защищаться толком было некому, разведка сообщала, что население - тысячи две людишек, но в бою стало очевидно, что теперь здесь куда меньше народу. Во многих дворах стояли уже груженые телеги, некоторые люди были застигнуты в момент погрузки. Глупцы: когда эльфы приходят мстить, спастись могут лишь те, которые сбежали сразу, бросив и дома, и скот, и добро. А всех остальных ждет смерть.

Небольшая группа людей все же ожидала нападения, были среди них и бывшие солдаты, потому как их действия сразу выдавали определенные навыки командной работы. Возможно, местный отряд самообороны от человеческих же бандитов и разбойников, однако так и останется загадкой, на что они надеялись, зная, что ночью заявится карательный отряд Старшего народа. Теперь спросить уже не у кого: все мертвы, как и их семьи. Возмездие неотвратимо.

Заминка возникла только с одним домом. Торубаэль подошел к группе своих воинов, окруживших последний очаг сопротивления.

- Сколько внутри?

- Не меньше шести вооруженных мужчин. Остальных не считали. Двери и окна закрыты ставнями изнутри, и выбить не получается, видимо, там есть хитрые запоры на случай осады.

Торубаэль осмотрел дом. Двухэтажный, добротный, каменный, сжечь не получится. Внутри, видимо, большая семья, стоит ожидать от них слаженных действий, кроме того, они вполне могли пустить к себе кого-то еще, кто поможет обороняться. Окна второго этажа тоже закрыты наглухо.

План строителей стал более или менее понятен: когда в какой-нибудь деревне убивают эльфа, первые же беженцы бросаются прочь, стараясь спасти свои жизни, и весть молниеносно доносится до соседних поселений. Если карательный отряд прибудет не очень быстро, а людские вельможи не станут мешкать с отправкой помощи, есть шанс продержаться до прибытия своих.

Торубаэль грустно улыбнулся своим мыслям. Сразу видно, дом строили точно лет пятьдесят назад, и его жильцы за пару поколений так и не сумели понять, что обстоятельства изменились. Людские короли, графья да бароны уже хорошо знают, что попытка защищать провинившуюся деревню от кровавого, но справедливого возмездия - значит начать полномасштабную войну с Эйнтэлл Тайон. Проще отдать эльфам на расправу одно поселение и сделать вид, что ничего не произошло. Как это по-человечески, и они еще оскорбляются, что слово 'младший народ' в устах эльфа звучит как оскорбление, в то время как оно и есть оскорбительное, причем не по интонациям, а по смыслу.

Торубаэль указал своим воинам вверх и сделал знак подсадить. Окна наглухо забаррикадированы, но закрыто ли оконце на крыше? Он, стоя на плечах товарищей, дотянулся до небольшого балкончика на втором этаже, с него взобрался на крышу. Так и есть, оконце не снабжено ставнями, и в него вполне может пробраться экипированный воин. Торубаэль выглянул вниз и сделал знак подниматься следом. Когда на крыше у оконца собралось восемь бойцов, он показал оставшимся на земле короткий знак: 'пошумите'.

Как только раздались удары в дверь, Торубаэль разбил кулаком оконце, нащупал засовчик и отодвинул его, затем первым проскользнул в образовавшийся проем, стараясь не бряцать доспехами. За ним внутрь пробрались остальные.

На чердаке - темно, сухо, душно, полно всякой утвари и корзин с сушеными фруктами. Типичный чердак типичного людского дома, а Торубаэль на своем веку повидал их немало. Снизу доносятся сдавленные голоса людей: собрались у двери, штурма ждут. Но смерть, если приносят ее эльфы, зачастую появляется не с той стороны, откуда ожидается.

Маленький отряд ринулся вниз, на первый этаж. Первого встреченного человека Торубаэль сразил наповал сорвавшейся с кончиков его пальцев молнией, затем в ход пошли клинки. Люди - а было их всего девять мужчин, вооруженных кое-как и без доспехов - умерли так быстро, что выругаться успел лишь один. Затем дверь открыли, впустив остальных бойцов. Обыскали дом, нашли подвал и спустились туда. Прячущиеся там женщины и старики оказать сопротивления просто не могли.

Детей было мало, все сплошь маленькие, только один мальчик, лет одиннадцати, размахивал перед собой палкой и даже умудрился попасть Торубаэлю по нащечной пластине.

- Сволочь! - кричал он, - проклятый эльф! Ты убил мою маму! Я убью тебя за это! Вырасту, найду и убью!!

Торубаэль отнял у него палку, присел перед ним на корточки и снял с головы шлем, позволяя ребенку хорошо рассмотреть его лицо.

- Нет, малыш, - печально сказал он, - меня не нужно искать. Когда вырастешь - просто убей эльфа. И тогда я сам приду к тебе. Или даже если эльфа убьет кто-то из твоих односельчан - я приду и убью всю твою семью. И когда твой сын скажет мне то, что сейчас сказал мне ты - я отвечу ему то же самое, что говорю тебе. И это будет уже кто знает какое по счету повторение одного и того же разговора... только с разными мальчиками. Просто запомни: захочешь встречи со мной - убей эльфа. И я не заставлю тебя ждать долго.

Карательный отряд запер собранных по всей деревне детей в стоящем на отшибе хлеву, остальное поселение предал огню - и растворился в ночи.

***

Дверь со скрипом отворилась, и узник, сидящий в кресле под виселицей, застонал с удвоенным отчаянием: снова.

Он уже не помнил, сколько времени провел в пыточной камере, может быть, неделю, а может, всего три дня: палач знал свое дело. Намерение твердо держаться и не признавать никаких обвинений испарилось в считанные часы, на смену ему пришло понимание, что лучше оклеветать себя и пойти на плаху, чем терпеть такие муки. Однако палач не унимался, и граф послушно оклеветал практически всех достойных людей, которых знал, причем по несколько раз: страдания были сильнее, чем он мог бы вынести. Сильнее, чем мог бы себе представить. Все его истерзанное пытками тело - сплошной сгусток боли. Вчера палач оставил его сидеть под виселицей с петлей, которая наполовину стянула горло. Граф с радостью задушился бы сам, но к креслу его прикрутили так, что даже не шевельнуться, вот он и сидит, вдыхая вонь собственных фекалий и мочи.

Безжалостный истязатель приблизился:

- Здравствуй, граф. Хорошо ли спалось?

В ответ - хрип пересохшей, полузадушенной глотки. Палач чуть ослабил веревку, достал флягу с водой, влил своей жертве в рот.

- Так лучше?

Граф с ненавистью смотрел в прорези колпака, в глаза заплечных дел мастера.

- Что еще тебе нужно, палач? Я оклеветал себя, я оклеветал множество достойнейших людей! Отличная работа, браво! Королю все мало? Кого еще я должен оклеветать, чтобы это закончилось?!

Палач пододвинул себе стул и сел напротив.

- Никого. Я с тобой уже почти закончил.

- Слава Арианту, или тому демону, которому ты поклоняешься, ублюдок... Окажи милость. Когда меня не станет - передай королю мои последние слова...

- Какие?

- Пусть остерегается нового покушения... Сколько бы невиновных он ни запытал до смерти - настоящие заговорщики никуда от этого не денутся!