Бунт на «Баунти» - Бойн Джон - Страница 13

– Доктор? – ухмыльнулся мистер Сэмюэль, глядя на меня как на идиота. – Хирург Хагген к тебе и близко не подходил. Ты ж никто. Думаешь, джентльмену, на котором лежит такая ответственность, интересно, жив ты или помер?

– Кому-то же это было интересно, – возразил я. – Я полагал…

– Доктора мы видим еще реже, чем тебя, – пробурчал он, не дав мне договорить. – Доктор как поднялся на борт, все протрезветь не может. Не льсти себя надеждой, что на корабле нашелся бы хоть один человек, чтобы позаботиться о тебе. Все они выше тебя, даже самые низшие, а потому нечего тут полагать, никто из них и какашки не отдаст за твое здоровье.

Я вздохнул. Ничего не поделаешь, подумал я, по-другому он разговаривать не умеет.

– Мне бы еды какой-нибудь, – помолчав, сказал я. – Если найдется.

Мистер Сэмюэль вытаращил глаза, подступил ко мне на шаг, оглядел с головы до пят и покривился от омерзения.

– Я тебе кто? – спросил он. – Твой дворецкий? Пожрать успеешь потом. Сейчас ты должен переодеться. Вонища от тебя до небес. Смердишь, как дохлый пес, которого оставили гнить на солнцепеке.

Я оглядел себя – да, верно, одежда на мне была та же, что несколько дней назад в Портсмуте. И то, что я прометался несколько дней в бреду, потея, как лошадь, да срыгивая, точно младенец, на пользу ей не пошло.

– У меня нет другой одежды, – сказал я. – На корабль я попал без подготовки.

– Конечно, нет, мелкий ты проходимец, – ответил он. – Думаешь, тебе разрешили бы сюда багаж притащить? Ты не джентльмен и не считай себя таким только потому, что спишь между каютами джентльменов. У меня есть для тебя форма, форма палубного.

– Палубного? – переспросил я.

– Да, и если ты не знаешь, кто это, я тебя, невежду, за борт выброшу. Будешь носить ее все время, Турнепс, а на ночь снимать. Понял?

– Тернстайл, – поправил я его, и на миг не заподозрив, что он забыл мое имя. – Джон Джейкоб Тернстайл.

– Думаешь, мне это интересно? Следуй за мной, мальчишка.

Он живо и быстро провел меня по коридору, которого я еще не видел, и, вытащив из кармана передника большую связку ключей, отыскал нужный, отпер дверь и ступил в темную комнату, но тотчас вышел, оглядел меня сверху донизу, вертя, точно волчок, и шепча скверные слова. Потом снова скрылся в комнате и снова вернулся, на этот раз неся длинные мешковатые штаны, светлую рубаху, темно-синий бушлат и туфли.

– Моечная вон там, – сказал он, указав пальцем на дверь в конце коридора. – Делай что хочешь, но избавься от вони, а после надень это. И не задерживайся там, чтобы поиграть со своей свистулькой. Вечером ты будешь прислуживать за столом капитана, а потому должен выглядеть прилично.

– Но мы с ним еще не знакомы, – сказал я. – Как я его узнаю?

Мистер Сэмюэль издал лающий смешок.

– Узнаешь, не сомневайся, – ответил он. – Скоро явится мистер Холл, наш кок, он скажет тебе, что делать. А пока – хватит болтать. Помыться и одеться, вот что тебе приказано, я выше тебя, так что пошевеливайся.

Я кивнул и направился к указанной двери. За ней обнаружились две огромные бочки с водой, а между ними ящик, с которого в них можно было залезть. Радости мне эта картина не доставила. Я не бродяга какой-нибудь и много раз бывал в публичной бане Портсмута (мистер Льюис всегда называл меня неженкой из-за того, как часто я мылся с головы до ног, два раза в год, всенепременно), но теперь я не знал, какое число матросов успело окунуться в эту воду, и от одной только мысли о них меня замутило. Тем не менее я чувствовал, что весь в грязи, не говоря уж о рвоте, которая коростой покрывала мою рубашку и засохла в ноздрях, а потому выхода у меня не оставалось – только раздеться догола и залезть в бочку. Вода оказалась холодной – ледяной, я даже завопил от неожиданности и порадовался стоявшей в комнате темнотище, потому что не хотел знать, какая там плавала дрянь, а не видеть ее – это уже полдела. Мои ступни едва-едва доставали до дна, мне пришлось задрать подбородок, чтобы не уйти под воду совсем и не утонуть, но проделал я это осторожно, не желая дать вредоносной жиже попасть мне в рот или в глаза. В воде я провел не больше минуты-двух, потом вылез и стал прыгать, пока не просох, а после надел новую форму. Хорошо бы, конечно, было в зеркало поглядеться, да там подобных изысков не водилось, и я просто вышел в коридор и поплелся назад, в то место, из которого выступил недавно на поиски еды.

Прислуживая за капитанским столом, делать ничего, почитай, не приходилось, и, обнаружив это, я был счастлив, как плюхнувшаяся в грязь свинья. Вот только подавать кому-либо обед мне никогда еще не случалось, тем более человеку, который может вышвырнуть меня за борт, если я не смогу хорошо исполнить мою работу, а я не знал даже, с чего ее начать. Трудиться на протяжении целого дня мне отродясь не доводилось. Мой воспитатель мистер Льюис снабдил меня определенными навыками, которые позволяли добывать средства на мое содержание, – я умел обчищать карманы, да и в прочих видах доброго честного воровства кое-что смыслил, – но никогда не занимал положения, в котором от меня чего-либо ждали, да еще и деньги за это собирались платить.

Один из моих братьев по заведению мистера Льюиса, паренек, которого звали Биллом Холби, как-то раз подыскал работу, и когда он вернулся домой, чтобы объявить об этом, разразился жуткий скандал. Биллу предложили место в одном портсмутском кабаке, а мистер Льюис, услышав о том, сказал: ну разве тут не свидетельство полной неблагодарности? Вырастили парня, обучили его ремеслу, и в один прекрасный день он приходит домой и заявляет, что знать об этом ремесле ничего больше не хочет, а желает, ни больше ни меньше, исполнять честную поденную работу за честную поденную плату. Я был в то время всего лишь ребенком и, когда мистер Льюис схватил кочергу и бросился к Биллу, забился с перепугу в угол, однако Билл был сильнее и выше большинства из нас, кочергу он у мистера Льюиса отнял и пригрозил отдубасить нашего хозяина за все, что тот годами заставлял его делать. «Я с этим покончил, – помню, кричал Билл, и глаза у него были такие, что и на итальянца нагнали бы страху. – Если б я мог придумать, как спасти от вас этих мальчишек…» Я решил, что ярости Билла хватит на убийство хозяина, и перепугался еще пуще, однако он со страшным воплем, словно говорившим, что сильнее всех он ненавидит себя самого, отшвырнул кочергу, обвел всех нас взглядом и сказал, что нам лучше бежать из этого дома, пока мистер Льюис не растлил нас так же, как его.

В то время я счел Билла ужасно неблагодарным – разве мистер Льюис не давал нам постель, еду и крышу над головой? Теперь считаю иначе. Так ведь мне и было-то всего лет пять-шесть, а Билл уже прошел тогда через все, что мне только еще предстояло.

Я покинул каюту капитана, где расправлял и натягивал его простыни, стараясь придать им более свежий вид, и тут из камбуза вышел кок, который, увидев меня, завопил так, точно я тайком пролез на борт и теперь он застукал меня за воровством, да еще в такой части судна, куда не всякого пускают.

– Ты кто, черт дери, такой? – взревел он, словно на мне и не было красивой новой формы, которая могла, будь у него хоть половинка ума, снабдить его кой-какими идеями.

– Новый слуга, – ответил я поспешно, ибо малый он был здоровенный, с такими кулачищами, что, приди ему в голову пустить их в ход, от меня быстро ничего не осталось бы. Очевидно, новость о моем найме особого интереса у команды судна не вызвала, если вообще стала ей известной.

– Слуга капитана? Не ври мне, мальчишка. Слуга здесь Джон Смит, и я его знаю, потому как он состоит у меня под началом.

Люциферова мать, неужто каждый, кто есть на борту, только и думает, что о своем положении на служебной лестнице?

– Он ноги переломал, – отступая на шаг, сказал я. – Споткнулся на сходнях. А я получил его место.

Кок прищурился, склонился немного вперед, принюхиваясь ко мне, как будто я был куском мяса и ему хотелось убедиться в моей свежести, прежде чем дать себе труд нарезать меня ломтями.