Бунт на «Баунти» - Бойн Джон - Страница 31

Я кивнул, погадав, не было ли в его душе уголка, в котором укрывались сожаления об участии в том, что со мной сделали, но выбросил это из головы, едва поднявшись на залитую жгучим солнцем палубу и увидев, что все матросы сгрудились у одного борта и смотрят на парус, показавшийся на горизонте. Сожаления и извинения – это все очень хорошо, однако случается в жизни человека такое, что жжет память и опаляет душу, и этого ему уже не забыть. Это как клеймо, нанесенное раскаленным железом.

– По местам стоять, матросы! – крикнул мистер Фрейер, врезавшись в их толпу, и все быстро разошлись, продолжая, однако, поглядывать на запад. Это нарушение привычного распорядка оказалось настолько волнующим, что на несколько следующих дней ему наверняка предстояло стать пищей для наших разговоров.

– Я надеялся увидеть его, – сказал капитан Блай, подходя к мистеру Фрейеру и отбирая у него подзорную трубу, чтобы разглядеть судно получше. – Сколько я понимаю, это китобой «Британская Королева». Я полагал, что наши пути пересекутся несколькими днями раньше, и, когда он не появился, решил, что шансы на встречу с ним утрачены. Посигнальте ему, мистер Фрейер. Он идет к мысу Доброй Надежды. Нужно отправить на него почту четырехвесельным ялом. Где этот дьяволенок Тернстайл? – поинтересовался он, оборачиваясь, и, поскольку я уже подошел к нему, едва со мной не столкнулся. – А, вот и ты, мальчик. Хорошо, хорошо. Спустись ко мне в каюту, ладно? В верхнем ящике моего письменного стола лежат четыре-пять писем. Принеси их мне, мы передадим их на китобой для отправки.

– Есть, сэр, – сказал я и побежал в трюм что было мочи, как будто, не принеси я ему письма как можно скорее, от ожидавшего нас волнующего события останется только пшик.

Разглядывая карты капитана Блая, я узнал, что мыс Доброй Надежды – это южная оконечность африканского континента, мы же шли в направлении противоположном, к мысу Горн, южной оконечности Америк, однако китобой смог бы доставить наши письма тамошним, африканским, властям, а те отправят их в долгий – и медленный – путь к получателям в Англии. Я впервые подумал, что неплохо было бы и мне иметь адресата, хотя где бы я взял перо и бумагу, и что мог написать, и кому? Возможно, мистеру Льюису, однако он интереса к моим приключениям не питал – только желание, чтобы я вернулся как можно скорее и испытал на себе его ярость. Может быть, одному из моих братьев, но ведь любой из них поспешит обменять сведения обо мне на благосклонность нашего поработителя. Не мог я никому написать. Глупо было и думать.

Я извлек из ящика связку писем и при этом заметил, что послание, лежавшее сверху, капитан запечатать забыл и прочесть его может любой желающий. Я посмотрел на дверь, за ней никого не было, в коридоре стояла тишина, бо́льшая часть команды находилась на палубе, следила за парусом «Британской Королевы». Что заставило меня прочитать письмо, я не знаю. Возможно, просто благоприятный случай, мысль, что это позволит мне заглянуть в душу капитана, бывшую для меня своего рода диковиной. А возможно, мое воображение дразнила тщеславная мысль, что он мог написать несколько слов обо мне, а если так, надо же мне узнать, одобряет он меня или считает Божьей карой. Так или иначе, какими бы ни были причины, я отошел подальше от двери, положил запечатанные письма на подвернувшееся под руку кресло и приступил к чтению. Письмо я цитирую по памяти, многие слова могут оказаться неверными, но смысл прочитанного мной они, я думаю, передают.

так оно начиналось, и, увы, я усмехнулся, обнаружив, что капитан способен обращаться к кому-то со словом «бесценнейшая», совсем как девчонка. Ну да чего там. Вон он, портрет его жены, стоит на столе, женщина она красивая, любой мужчина, увидев ее, распалился бы, а значит, и смеяться над капитаном не за что.

Наше маленькое судно быстро идет вперед, и я уверен, к пасхальному воскресенью мы обогнем мыс Горн. Погода пока на нашей стороне…

Я глазам своим не поверил – разве мы не пережили в первые недели плавания несказанные испытания? Никто на борту, похоже, не помнил уже, как туго нам приходилось, но я-то помнил.

Смею ли я верить, что мы сможем достичь Отэити раньше предполагаемого срока? Я могу лишь молиться о таком исходе, ибо время, которое мы там проведем, может оказаться более длительным, чем предполагалось, и кто знает, что будет ждать нас при возвратном плавании, но все-таки, если каждый день приводит меня ближе к ТЕБЕ, как же сердцу моему не наполняться счастьем?

Тут я заколебался, раздираемый смущением и чувством, что не следовало бы мне читать письмо, написанное мужчиной его леди-супруге, однако я уже зашел слишком далеко и ничто не смогло бы меня остановить.

Все моряки усердно трудятся, и мне пришлось отступить от уставных правил до такой степени, что теперь они имеют время для СНА, время для РАБОТЫ и время для ОТДЫХА. В результате я получил счастливую команду, и, с гордостью сообщаю об этом, у меня не появилось пока причин для наказания хотя бы одного матроса. Имелся ли когда-либо во флоте Его Величества корабль, проведший в море столь многие недели, за которые никто на нем не подвергся порке? Думаю, нет, и надеюсь, матросы это оценят.

Цель моя состоит в том, чтобы дойти до Отэити с заросшей паутиной кошкой-девятихвосткой, и, думаю, мне это удастся! Следуя порядку, установленному покойным Капитаном на «Решимости», я ввел вечерние танцы, и хоть поначалу команда сочла их несерьезными и встретила некоторыми насмешками, кои я достойно стерпел, уверен, что ныне матросы получают от этой разминки удовольствие и радостно воспринимают ее. Это приводит мне на память тот последний вечер, что мы провели у сэра Джозефа, пожелавшего мне доброго странствия, то, как я обнял тебя, как мы танцевали вместе со всеми и мне казалось, что я плыву по полу. Напоминают мне танцы и о кануне Рождества перед нашим счастливым венчанием, когда мы с тобой скользили на коньках по замерзшему озеру Гайд-парка, бок о бок, и рука моя обнимала твою прелестную талию, и я видел в себе счастливейшего на свете мужчину, и молодца, и умницу.

Вот так мысли мои обращаются к тебе, моя бесценнейшая, и к нашему сыну, и к нашим красавицам-дочерям, и, признаюсь, глаза мои наполняются влагой, когда я думаю о том, как ты сидишь с шитьем в руках у нашего веселого очага, и вспоминаю проведенные нами вместе счастливые вечера в…

– Турнепс.

Готов признать, что никогда в жизни не подпрыгивал я так высоко, как в миг, когда мое чтение было прервано негромким, спокойным голосом. Я столь глубоко ушел в слова капитана, что не услышал шагов, приближающихся ко мне по коридору, не заметил, как приотворилась дверь каюты, и не знал теперь, долго ли простоял здесь, читая, прежде чем прозвучал этот голос.

– Мистер Кристиан, – сказал я, мгновенно покраснев, собирая письма вместе и притворяясь, что меня вовсе не застукали за неподобающим поступком. – Капитан послал меня сюда за этими письмами. Там корабль…

– А велел ли он тебе прочесть их перед тем, как доставить ему? – тихо спросил мистер Кристиан.

– Нет, сэр, – ответил я, пытаясь изобразить возмущение подобным домыслом, но слишком хорошо понимая, что притвориться невинным мне будет трудновато, поскольку улики, которые свидетельствовали против меня, просто-напросто лезли в глаза. – Я этого и не делал! Я…

– Возможно, капитан захотел, чтобы ты, как человек безмерно образованный, проверил, не содержат ли они погрешностей против правописания, нет? Убедился в элегантности его почерка, изысканности слога?

– Мистер Кристиан, – сказал я, шагнув к нему и покачав головой, ибо понял уже, что спастись могу, лишь отдавшись на его милость. – Я не хотел этого, сэр, честное слово! Письмо упало на пол и раскрылось. Я прочитал всего пару строк и собирался вернуться на палубу…