Очерки истории российской внешней разведки. Том 2 - Примаков Евгений Максимович - Страница 13

Буквально через месяц, 9 января 1923 г., после встречи Нового года и нескольких праздничных дней, которые выпали на долю главного резидента, Трилиссеру ушло новое письмо:

«Вопреки моему прежнему мнению, Рыльский оказался более симпатичный, чем я ожидал. У него есть некоторая вялость в работе, но в общем и целом он работает недурно и ведет себя очень хорошо. Я им почти доволен и прошу его не заменять, сработался он со мной хорошо».

Последнее упоминание о Рыльском, казалось, поставило точку на взаимоотношениях этих двух людей. Но нет: в одном из следующих посланий начальнику ИНО Давтян вновь высказывается негативно в адрес Рыльского.

Наверное, Яков Христофорович был не совсем справедлив к сотруднику: дипломатическая карьера Рыльского (Аристарха Аристарховича Ригина) отнюдь не закончилась в Пекине. В Центре по-иному оценили его заслуги перед разведкой и личные качества. Уже через несколько месяцев Рыльский едет в Данию, затем во Францию и ряд других стран, где успешно трудится по линии «легальных» и нелегальных резидентур. Несколько раз пути Давтяна и Рыльского и позднее пересекались во время разведывательной работы за рубежом.

А тем временем жизнь в Китае не позволяла слишком много внимания уделять личным симпатиям и антипатиям. Шла большая и напряженная работа, поскольку, как отмечал Давтян в своих посланиях в Москву, именно «здесь узел мировой политики и ахиллесова пята не только мирового империализма, но и наша. И исключительно от нас зависит здесь завоевание прочных позиций на Дальнем Востоке».

Конечно, Китай был не единственным и не самым важным «узлом мировой политики», но разведывательная работа в этом регионе имела огромное значение для обеспечения российских интересов на Дальнем Востоке. Спустя год после приезда в Пекин Давтян докладывал в Центр:

«Несколько слов о нашей специальной работе. Она идет хорошо. Если Вы следите за присылаемыми материалами, то, очевидно, видите, что я успел охватить почти весь Китай, ничего существенного не ускользает от меня. Наши связи расширяются. В общем, смело могу сказать, что ни один шаг белых на всем Дальнем Востоке не остается для меня неизвестным. Все узнаю быстро и заблаговременно».

Надо сказать, что столь самоуверенные по сегодняшним меркам оценки собственной деятельности Яковом Христофоровичем имели некоторые основания. Мукденская резидентура через своих агентов в японских спецслужбах получила уникальный архив документов белой контрразведки всего Дальнего Востока. Это был поразительный и весомый успех (в прямом и переносном смысле). Давтян специальным курьером направил в Центр полученные документы и сопроводительное письмо в адрес руководства ИНО ВЧК. «Дорогой Михаил Абрамович, — писал он на собственном служебном бланке. — С сегодняшним курьером посылаю Вам весь архив белогвардейской контрразведки, полученный в Мукдене. Прошу принять меры, чтобы архив этот не замариновался и был использован…»

Успех окрылил Якова Христофоровича, и он значительно чаще стал писать о достижениях:

«Работу я сильно развернул… Уже теперь приличная агентура в Шанхае, Тяньцзине, Пекине, Мукдене. Ставлю серьезный аппарат в Харбине. Есть надежда проникнуть в японскую разведку…» — вдохновенно сообщал он в Центр 11 февраля 1923 г.

«Мы установили очень крупную агентуру в Чанчуне. Два лица, которые будут работать у нас, связаны с японцами и русской бело-гвардейщиной. Ожидаю много интересного», — продолжал Яков Христофорович.

Не все, однако, шло безоблачно и гладко. Архивное дело беспристрастно сохранило для историков разведки эмоциональные высказывания Якова Христофоровича: «Я думаю, что было бы целесообразно мне отказаться от работы в ИНО, т. к. я совершенно не могу согласиться с Вашими методами действий…» — писал он начальнику ИНО по поводу полученного однажды указания.

Или еще: «Я полагаю, что в Пекине лучше видно положение дел, чем из Москвы. Если Вы с этим не согласны, то тогда прошу освободить меня от работы совершенно», — писал он Трилиссеру в личном письме от 6 сентября 1923 г.

Увлечение чекистской оперативной работой, по всей видимости, несколько отдалило Давтяна от исполнения дипломатических обязанностей. Выступать одинаково успешно в двух ипостасях удается не каждому, и Яков Христофорович стал получать от руководства НКИД мягкие по форме и справедливые по существу пожелания «предпринять», «усилить», «организовать», «добиться» и т. д. Это обстоятельство явно озадачило Давтяна, и в его личных письмах все чаще и чаще стали появляться жалобы на коллег из НКИД. В одном из таких писем он жаловался, что ему постоянно задерживают денежное содержание по линии НКИД, в другом сетовал на несправедливый, по его мнению, выговор Коллегии Наркомата, в третьем искренне возмущался отношением некоторых сотрудников НКИД к работникам службы внешней разведки в пекинской миссии. Раздосадованный очередной «несправедливостью», Давтян в сердцах пишет в Москву: «Думаю, что Пекин будет моей последней работой в этом милом учреждении. Хочу работать в Москве или в крайнем случае на Западе. Предпочел бы с НКИД вообще порвать, ибо все-таки не могу ужиться с ними».

Эмоции, эмоции! И жажда деятельности. Таков уж был по своей природе Яков Христофорович Давтян — человек большого темперамента, работоспособности и… неуживчивости.

Жизнь Я.Х. Давтяна безвременно оборвалась в 1938 году. В 1957 году он был реабилитирован.

Конечно, сегодня в нашем представлении о работе первого руководителя ИНО можно отметить немало недостатков и огрехов; поспешных, не всегда обоснованных выводов и решений. Но, вспомнив о тех днях, когда Давтян возглавил советскую внешнюю разведку, самыми подходящими, пожалуй, будут не слова укора, а выражение искренней благодарности и признание заслуг этого незаурядного человека. Именно он заложил основы создания профессионального аппарата внешней разведки, проявил инициативу по вербовке советской агентуры в рядах российской контрреволюционной эмиграции, что послужило хорошей основой для дальнейшей работы советской внешней разведки в этом направлении. Остались в памяти чекистов-разведчиков и добрые дела Давтяна по улучшению материального положения первых работников ИНО. И хотя этих «пионеров» советской внешней разведки было чуть больше, чем пальцев на одной руке, Давтян организовал своеобразный фонд помощи наиболее нуждающимся сотрудникам. Не было случая, чтобы Давтян промедлил, а тем более отказал в оказании такой помощи кому-либо из своих сотрудников.

Яков Давтян был, безусловно, честным, преданным Отечеству, широко эрудированным и деятельным работником. Таким и остался в памяти современников, в документах тех лет первый организатор Иностранного отдела ВЧК, приложивший немало усилий для успешного претворения в жизнь новой внешнеполитической линии молодого Российского государства.  

В одно декабрьское утро 1906 года жители Выборга увидели на фонарных столбах броские приглашения господам офицерам местного гарнизона и жандармского корпуса посетить благотворительный бал, который именитые жители города устраивают в их честь накануне рождественских праздников.

Появились приглашения и в районе выборгской гауптвахты, где содержалось около сотни арестованных матросов и солдат. Их должны были судить за участие в вооруженном восстании.

— Неужто и нам удастся повеселиться? — потирали руки в предвкушении удовольствия охранники.

И они не ошиблись. Как только в зале дворянского собрания грянул оркестр, к гауптвахте подъехала бричка. Разбитной приказчик начал раздавать «господам охранникам» рождественские сувениры и щедро наливать стопку за стопкой.

Бричка укатила, охранники, ощущая приятную негу в теле, добродушно перешучиваясь, направились в теплую караулку. Полчаса спустя они спали, не ведая, что ключи у них похищены и у входа на гауптвахту собралось несколько крытых подвод. Забрав всех обитателей гауптвахты, конный караван двинулся в путь.

Беглецов хватились только утром, но их, как говорится, и след простыл. Они укрылись за городом в утепленных сеном сараях, затем группами по 2–3 человека были доставлены к шведской границе.