Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович - Страница 122
- Предыдущая
- 122/207
- Следующая
Вот поразительно точные слова одного из них: «Свобода — это прекрасно, но она требует столько работы…». Любопытно, что эти люди на первых порах легко поддаются практически любому на них воздействию, чье-то замечание или совет воспринимается ими как приказание или откровение. Некритичность, пассивность соединяются в них с острым ощущением несправедливости и неожиданными вспышками гиперкритики и даже нетерпимости, когда малейший компромисс с обществом вызывает в них протест — они видят в нем признак морального релятивизма, приспособленчества. Добавлю, что Сингер обходит вопрос о том, что, вероятно, эти молодые люди обладают острым чувством справедливости, они наблюдательны и — в подавляющем большинстве — болезненно переживают (на первых порах своей сознательной жизни очень искренне) тот океан страданий и человеческого унижения, который их окружает непосредственно; не исключено, что именно в этом отчетливом видении зла, в сочувствии и сострадании — корень неудовлетворенности тех, кто затем ищет легкого пути решения проблем социальной несправедливости и становится благодатным материалом для активных носителей заразы иудизма; здесь — благодарное поле для художественного исследования, здесь поразительные персонажи, которых так замечательно знал Достоевский (напомню Ипполита и его компанию в «Идиоте», самоубийцу Кириллова и растерянного Шатова в «Бесах», Колю Красоткина в «Братьях Карамазовых») — тень его все время витает над этим рассказом о джонстаунской трагедии…[3]
Последнее, что я отмечу из полезнейшей и обстоятельной статьи Сингер, статьи научной, это ее наблюдение, что члены культов и сект чувствуют себя некоторой элитой, своего рода людьми «высшего сорта», причастными к лучшему из возможных строю идей или действий. Она цитирует слова одного сектанта: «Они заставляют вас поверить, что только они знают, как спасти мир. Вы думаете, что находитесь в авангарде истории <…> Вас призвали из безликих масс, чтобы помогать мессии <…> Как избранный, вы выше закона <…> Они приходят к смиренному и превозносящему заключению, что они более ценны для Господа, для истории и для будущего, чем остальные люди».
Маргарет Сингер — очень известный психолог, немало занималась она сектами. В ее статье упомянуты такие секты, как «Дети Господни», унификационисты Муна, «Совесть Кришны», «Миссия божественного света», «Церковь наукологии», но ни слова нет о Народном Храме, хотя несомненно, что публикация такого рода, появившаяся непосредственно вслед за гайянской трагедией, не могла не восприниматься как отклик на это страшное событие. И все-таки ученый не говорит ничего о Джонсе — стало быть, что-то мешает ей поставить Народный Храм в один ряд с прочими культами. Нетрудно и заметить, что: в других сектах болезнь, приведшая к гибели Джонстауна, либо находилась и находится в самой зачаточной форме, в начальнейшей стадии, либо протекает так слабо, что ее симптомы выражены еще плохо, их трудно выделить, а конечный результат болезни — самоубийство заболевшего общества — является и вовсе невероятным. Статья Сингер свидетельствует, что почти все люди, почти все клеточки (а может быть, и поголовно все) социального организма могут заразиться от остроинфекционной личности рассматриваемой здесь болезнью, то есть несут в себе некоторые качества, свойства, способствующие их объединению в смертоносную безликую массу — и только.
Но другой специалист, доктор Марк Гэлентер в интервью, опубликованном 4 декабря 1978 года журналом «Ю. С. Ньюс энд ворлд рипорт», уже не проводит (и в этом ему помогает интервьюер) никакой грани между культами. Вот начало этого интервью:
«Вопрос. Доктор Гэлентер, как удается сектантским вождям внушить людям такое слепое повиновение, которое так наглядно проявилось в Гайяне, где сотни покончили самоубийством по велению своего вождя?
Ответ. Сектантские вожди пробуждают ряд психологических потребностей, которые затем занимают центральное место в поведении и верованиях людей. Сильных вождей ищут потому, что люди в целом находятся в коренной зависимости от других и хотят, чтобы кто-то другой решал за них проблемы, связанные с неуверенностью в себе. Сектантский вождь может добиться доверия с помощью своей индивидуальности и внушения. Ему может также помогать некоторая вспомогательная организация, которая присоединяется к уговариванию индивидуумов поверить вождю.
Вопрос. Поверить даже настолько, чтобы прибегать к насилию и самоубийству по приказаниям вождей?
Ответ. Любая группа людей с абсолютной верой в социальную структуру, лишенную стабильности нормального поведения, уязвима для того, чтобы ее уговорили сделать все, что угодно. Многие секты дают примеры этого поведения, потому что они являются новыми и еще не стали узаконенными. Некоторые вожди, если они оказываются психологически или социально неустойчивыми, могут появляться с набором идей, которые могут казаться особенными, но которым не противостоит никакая уравновешивающая структура.
Вопрос. И среди этих идей одна из возможностей — насилие…
Ответ. Одна из возможностей — насилие.
Вопрос. Как именно сектанта уговаривают защищать веру с помощью насилия?
Ответ. В западном обществе немного заранее заданной ориентации в этом направлении, за исключением наиболее причудливых и отчужденных сект вроде группы Чарльза Мэнсона в Калифорнии. Индивида постепенно затягивают в систему верований, и по мере того, как идет время, получаются все более и более сильные обязательства. Индивид начинает переводить мир все более и более в термины идей, предоставленных сектой, пока в конечном счете он может стать в очень большой степени склонным видеть мир в терминах того, что предлагает ему секта. К этому времени секта может побудить его делать довольно странные вещи. Но здесь вовлечен целый спектр поведения, и для людей очень нехарактерно быть настолько втянутыми в секту, что их традиционное отношение к насилию окажется глубоко измененным.
Вопрос. Как же тогда вы объясняете то, что случилось в Гайяне?
Ответ. В Гайяне, как это очевидно, многие члены этого культа были разлучены с нормальными ценностями — разлучены как физически в результате их изоляции, так и психологически. Воздействие на их поведение и планы могло происходить почти исключительно через слово их руководства. В силу этого в критической ситуации они были гораздо более склонны к групповой истерической реакции. А когда она начинает овладевать группой, могут возникать совершенно непредсказуемые и непредвиденные модели поведения. Поэтому не так уж страшно поразительно, что подобная группа пошла на причудливое и трагическое спасение от сокрушительного разрушения, которое, по их представлениям, готовил им окружающий мир.
Вопрос. Какие личные черты люди находят привлекательными в сектантских вождях?
Ответ. Они могут быть разными…»
И дальше в остальной части интервью ни слова не было сказано больше ни о Народном Храме, ни о Джонсе, а речь шла уже о сектах (культах) вообще. И хотя многие идеи, высказанные ученым, без сомнения, справедливы (например, об обязательном контроле над информацией, которую получают члены секты, о том, что переубедить сектанта в полемике практически невозможно, — что, замечу, наблюдается и при некоторых психических заболеваниях, например, при мании преследования), в целом его интервью, помещенное журналом сразу вслед за материалами о трагедии в Гайяне, сводит проблемы, поднятые небывалым событием, к привычным, знакомым и «нас с вами», то есть его, профессора, и читателей, не особенно-то непосредственно касающимся. Ну, действительно, «мы же с вами» не в джунглях, не отрезаны от «нормальных ценностей» и вообще в «западном обществе немного заранее заданной ориентации» на насилие… Я не стану напоминать о терроризме, охватившем практически весь «Запад»; не стану напоминать о германском фашизме. Возьму совсем другой аспект…
Представьте себе, что вы услышали, что где-то врачи ставят эксперименты на людях. Это делали, как все хорошо помнят, нацисты в Германии (ее, кажется, никто еще из состава «Запада» не исключал). Нет сомнения, что каждый нормальный человек — не садист, не извращенец, не какой-то запутавшийся в демагогических построениях субъект, не милитарист, не бездушная личность — почувствует омерзение, негодование и даже страх, если, например, поставит себя и близких на место беспомощных подопытных. Такая реакция будет одинаковой у людей любого региона мира (Запада, Востока, Севера и Юга), любого цвета кожи. Но вот на глазах у всех происходит эксперимент над миллионами беспомощных людей — и этот самый «Запад» в лице своих очень высоко образованных представителей не только не испытывает ужаса или гнева, а, напротив, всячески экспериментом восхищается. Ну, если и не восхищается, то и не возражает особенно пылко — проворчит что-то чуть-чуть, и ему в ответ хор голосов: «эксперимент же!». Я веду речь о маоистском Китае, где в 1966–1976 годах «эксперименты» ставились над сотнями миллионов, и о Кампучии 1977–1978 годов. Согласитесь, что «Запад» как-то так умудрился охарактеризовать то, что там происходило, что неспециалисты вроде бы и знают о бесчисленных погибших, замученных китайцах и кампучийцах, но не придают этому обстоятельству решающего значения — ведь там «эксперимент» идет, подождем результатов… Но какие же такие результаты должны быть, чтобы искупить океан страданий, крови, голода, унижений, чтобы переплывшие его наслаждались на берегу счастья прекрасной жизнью? Да и как это экспериментаторы и их сторонники собирались добиться расцвета культуры, уничтожая образованных людей; медицины, истребляя врачей; изобилия, вводя рабский труд? Куда же делась «традиционная неприязнь» «Запада» к насилию? «Прекрасный эксперимент», — говорит какой-нибудь людоед по поводу Джонстауна — и ничего, не горит от стыда, а ходит в «прогрессивных».
- Предыдущая
- 122/207
- Следующая