Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович - Страница 64

Весна уже окончательно омыла Инск солнцем и свежестью, когда Афанасий Иванович, разработав новый план, решил приехать к Горюновой, не предупредив заранее.

И приехал сдуру — без звонка, как сосулька на голову…

8. Полным-полно претендентов

Все флаги в гости будут к нам…

А. С. Пушкин

Вечер был душный — в конце весны в Инске случаются дни с необыкновенной, черноморской жарой с грозами, от которых освежается только что расцветшая черемуха, с ливнями, превращающими улицы в наполненные водой канавы, а площади — в корыта, причем и в канавах, и в корытах вода не только пенная и словно бы мыльная, мутная, но и глупая и пронырливая, как толпа, гоняющаяся за дефицитом.

Афанасий Иванович, одетый в светлый французский костюм, успел в подъезд до дождя, что он принял за добрый знак и взбодрился. С охапкой длинноногих роз нежно-алого цвета в одной руке, с портфелем, набитым напитками и деликатесами, купленными по блату в местной «Березке», в другой, он предстал перед Надей победоносно и весело, что, как он знал по опыту, решающим образом способствует успеху у женщин.

Надя впустила его, хотя он и явился без звонка, но розы почему-то не взяла, так что он вынужден был пойти с букетом следом за ней в комнату, любуясь ее необыкновенным станом, — да, восхитился в очередной раз Афанасий Иванович, не фигура у нее, а именно стан!

Сосредоточенный на своем восхищении он и оказался в комнате, среди множества гостей, молча на него глазевших.

Гости сидели вокруг стола, на диване, на подоконнике, стояли, притулившись к шкафу и стенам; они были, очевидно, и в соседней комнате, потому что оттуда вдруг донесся дружный взрыв мужского хохота. Афанасий Иванович, стараясь никак не обнаружить свою растерянность, окинул их взглядом, который почти сразу наткнулся на сидевшего в кресле негра. Негр развалился, перекинув ноги через ручку кресла и пристроив на коленях какую-то огромную книгу. На негре был белоснежный бархатный костюм в обтяжку и лиловая рубашка без галстука; он с любопытством рассматривал Афанасия Ивановича чуть выпуклыми глазами, нисколько, однако, не портившими его худощавого интеллигентного лица. Негра вынести Афанасий Иванович, как ни силился, не смог! И не успела Надя его представить, а она это сделала с большим к нему уважением, даже как-то особенно ему поклонившись, как он, кивнув сразу всем (это ему казалось, что он кивнул, — на самом деле он нелепо дернул головой от плеча к плечу), вышел в кухню.

Если в комнате, как все-таки успел заметить Афанасий Иванович, были сплошь мужчины, то на кухне нашел он двух девиц, сидевших у открытого окна нос к носу, куривших сигареты «Уинстон» и настолько увлеченных разговором, что даже не взглянули на вошедшего. Афанасий Иванович нервно бросил розы в раковину, бухнул портфель на стол, к которому и подсел, чтобы срочно выпить, но тут сзади к нему подошла Надя и, положив ему на одно плечо руку, а на другое подбородок, отчего он ощутил спиной нечто, вызвавшее в нем ожог и трепет, сказала:

— Афанасий Иванович, это мои подруги, я надеюсь, что они вам понравятся…

— Люда, — представилась одна.

— Люба, — представилась другая.

И обе вдруг необыкновенно приветливо повернулись к Афанасию Ивановичу.

— Может быть, жарко? — спросила Надя, не меняя позы. — Дайте мне ваш пиджак, Афанасий Иванович.

Вставая, чтобы отдать ей пиджак, Афанасий Иванович неожиданно почувствовал в ногах странное бессилие, и тут же они у него затряслись, да как! Прямо-таки ходуном заходили! Стряхнув пиджак на руки Наде, он поскорее достал бутылку, отвинтил пробку и, совершенно не стесняясь девиц, до которых ему никакого дела не было, глотнул несколько раз из горлышка и с шумом выдохнул. Надя, на мгновение покинувшая кухню, чтобы повесить пиджак, под выдох его вернулась, но на необычное его глотание виски не отозвалась никак, только мигом поставила перед ним прибор, закуску и подсела к столу, глядя на него снизу вверх.

— Вы с работы, поешьте, — сказала она.

— Розы поставь, — резко сказал Афанасий Иванович.

— Простите…

Она вскочила и занялась розами, а Афанасий Иванович, выпив одну за другой три рюмки виски и съев что-то, наконец успокоился, повеселел и решил начать с того, чтобы познакомиться с негром поближе. В конце концов, подумал он, это моя квартира и моя, в конце концов, женщина, несмотря на временные трудности в смысле близости, которые никого не касаются. Замечу, что у Афанасия Ивановича последнее время незаметно для него исчезла способность сразу улавливать суть происходящего, поэтому о главном — откуда здесь взялось столько народу и по какому они тут поводу — он размышлять не стал. Впрочем, для людей его типа, как мне кажется, очень характерно упускать из виду, что их женщины в перерывах между свиданиями с ними не спят летаргическим сном, а кого-то встречают, что-то читают, где-то бывают — словом, жизнедействуют, так что встреча после перерыва — это не продолжение предыдущей, а что-то иное, чего никак не мог, понятно, взять в соображение Афанасий Иванович, над этим никогда не задумывавшийся и как бы вычеркивающий для себя промежуточное женское существование. Поэтому, не взяв себе в голову, откуда и почему у Нади гости, он прямиком отправился к негру и спросил, давно ли тот здесь, имея в виду под «здесь», естественно, нашу родину. Но бестолковый негр под «здесь» понял то место, где он сейчас находился, и ответил:

— Я здесь приходиться третично.

— А до того когда приезжали? — продолжал политичный разговор Афанасий Иванович.

Негр несколько удивленно на него посмотрел и ответил, глядя ему прямо в глаза:

— Боюсь, ужасно точно датами забывается…

— А в качестве кого? — вежливо продолжал Афанасий Иванович.

Негр смотрел на него, часто моргая, и почему-то не отвечал.

— Виски? — предложил Афанасий Иванович, обнял негра и увлек на кухню, где негр с удовольствием стал посасывать виски из рюмки, раздражая Афанасия Ивановича этой своей чуждой нам привычкой.

— Со знакомством, — предложил он негру, и тот ответил:

— Джон.

— Так, все-таки, в качестве кого, Джон? — снова спросил, выпив, Афанасий Иванович.

Негр оглянулся на девиц, которые беззастенчиво за ними следили, поколебался, наконец решился и твердо сказал:

— Хочу ее жениться и уйти вместе к Америке. Как и все.

— Как это? — вытаращил глаза Афанасий Иванович.

Но тут одна из девиц, не то Люба, не то Люда, Афанасий Иванович начисто забыл, кто из них кто, вмешалась в разговор и пояснила:

— Джон хочет сказать, Афанасий Иванович, что он здесь для того, чтобы предложить Наде выйти за него замуж…

— Для этого в Советский Союз приехал? — спросил Афанасий Иванович, незаметно для себя глотая очередную рюмку.

— Нет, конечно, — улыбнулась девица. — В Советском Союзе он по обмену, он изучает творчество поэта Батюшкова, а сюда в гости пришел, чтобы свататься…

— Как все, — радостно кивнул головой негр, внимательно и с удовольствием слушавший девицу. — Как тоже вы?

Из соседней комнаты опять донесся многоголосый мужской хохот, и Афанасий Иванович вспомнил, что тех он еще и в глаза не видел.

— Все, что ли, свататься явились? — спросил он девицу.

— Мне кажется, что все, Афанасий Иванович, — кротко ответила та. — Разве вы не в курсе дела?

Что было дальше, Афанасий Иванович запомнил плохо. Был момент, когда он разговаривал с неизвестно откуда взявшимся народным умельцем Алешей и уверял того, что ничего лучше, чем медная Куликовская битва, он, Афанасий Иванович, не видел никогда, что Алеша сыграл в его, Афанасия Ивановича, жизни, сам, конечно, того не подозревая, необыкновенную роль, секрет, конечно, какую, но благодарность и покровительство Алеше обеспечено, а какую именно роль и как — секрет, секрет, чужая тайна, он, как мужчина, не имеет права, но Алеша отныне — выпьем! да что там! он приказывает — до дна! — всегда к нему пожалуйста, с любым вопросом, нет вопроса! Потом он обсуждал с негром Джоном положение в Никарагуа, причем все, как надо, негру пояснил, просветив того, бедного, полностью, хотя тот пить наотрез отказался, стесняясь, как вслух решил Афанасий Иванович, своих на этот счет ограниченных возможностей. В какой-то отрезок вечера он, как помнил, обнимал в ванной не то Любу, не то Люду, требуя, чтобы та с ним немедленно куда-то ехала и там ему отдалась, но с условием сначала твердо пообещать отдаться и без обмана, иначе он, Афанасий Иванович, ее убьет! А в другой отрезок он стоял с Людой или с Любой — во всяком случае, не с той, что в ванной, а с другой, — на лестнице и горячо, нетерпеливо, гневно убеждал ее стать его женой и поехать с ним в командировку в Бангладеш, где они будут охотиться на крокодилов. Помнил он, что в течение всего вечера рядом с ним появлялась Надя, удивительно нежно и внимательно к нему относившаяся, часто поившая его кофе и не дававшая его никому в обиду, — он помнил смутно какой-то эпизод, когда в расстегнутой до пояса рубашке стоял в дверях другой комнаты и что-то кричал, а молодой человек, волосатый и рукастый, вдруг с криком на него полез, но тут возникла Надя и не только остановила молодого человека, но и вообще выставила того за дверь, несмотря на то, что за окном шумел дождь и гремел гром. Наконец он помнил, что все разошлись и Надя помогла ему раздеться и лечь, села рядом и гладила его по голове, а он целовал эту руку и, кажется, плакал, а она прошептала «бедный мой», и тут ему, расслышавшему ее шепот, стало ясно, что она готова, наконец-то, ему принадлежать, но едва он с восторгом это смекнул и за ее руку схватился покрепче, как почему-то уснул мертвецким сном, как засыпают не столько пьяные, сколько нервно истощенные люди.