Бремя государево (сборник исторических романов) - Лебедев Михаил Николаевич - Страница 45

Одушевление охватило всех, увлеченных примером священника. Выскочило несколько смельчаков из засад, примыкая к отцу Ивану, а следом за ними повалили остальные ратники, решив схватиться с вогулами врукопашную…

— Благослови нас, отец Иван, на врагов идти! Помоги нам молитвами твоими!

— Бог вас благословит, отцы и братья мои! — приостановился отец Иван, осеняя крестом сбегавшихся к нему ратников. — Да победите вы недругов злых во славу Божию! Выручайте же князя своего да воеводу доброго из рук противников!

Священник совсем переменился. Это был уже не полупьяный поп, смущавший народ своим поведением, это был именно пастырь стада Христова. Глаза его светились миром и душевным спокойствием, на лицо легло выражение кроткого величия, подобающего служителю алтаря в такие минуты. Даже фигура его, облаченная в ризу, выглядела стройной, величественной. По-видимому, укоризненные слова Микала глубоко запали ему в душу.

Вогулы заметно удивились, увидев христианского священника, облаченного в сияющую ризу. В рядах их произошло замешательство. Кто-то прокричал: «Питирим! Питирим! Убитый!» — после чего несколько человек, побросав оружие, побежали обратно к воротам, производя среди товарищей беспорядок и путаницу. Вероятно, эти люди участвовали в убийстве епископа Питирима в 1455 году и, увидев ризу отца Ивана, приняли его за мученика-святителя, воскресшего из мертвых.

— Вперед, друзья мои, во славу Божию! — воскликнул отец Иван и во главе собравшихся десятков устремился на врагов, имея при себе одно оружие — крест святой…

Что произошло после этого, трудно поддается описанию. Вогулы сразу дрогнули и пустились в бегство, гонимые непонятным страхом… Покчинцы побежали за ними, настигая отстававших и раненых и беспощадно убивая их… Князь и воевода с недоумением глядели на эту кутерьму, не понимая, что заставляет несомненного победителя-неприятеля показывать тыл побежденным. Микал просто своим глазам не верил. Он думал, что все пропало — и вдруг чудесное спасение!

Зоркий Бурмат рассмотрел в темноте, как неукротимый Асыка останавливал своих воинов, как он рубил топором бегущих, заставляя их идти на противников, как он бесновался и топал ногами от досады, грозя кулаком ободрившимся покчинцам, предводительствуемым высоким священником, — но стихийное бедствие обезумевшей от ужаса орды не было способа остановить — и Асыка куда-то исчез, еще раз погрозив кулаком противникам…

Покча была спасена… Князь Микал подошел к отцу Ивану, приближавшемуся уже к городским воротам, и сказал ему с мольбою в голосе:

— Прости меня, отец Иван. Огорчил я тебя давеча…

— Бог тебя простит, князь дорогой, — радостно улыбнулся священник. — Правдиво укорил ты меня. Спасибо тебе за то сердечное. Только одно я скажу тебе, князь: не осуждай ты веру христианскую! Не ропщи на Господа Бога, ибо этот грех великий! Завсегда ты с молитвой к Богу прибегай — и спасет Он тебя, Многомилостивый, как сейчас тебя и Покчу твою спас от вогуличей!..

— Не забуду я сего, отец мой, — начал было Микал, протискиваясь в разбитые ворота за священником, следовавшим за своими ратниками, далеко опередившими его, как вдруг в этот момент с наружного вала скатилась какая-то темная фигура, подскочила к отцу Ивану… и перед глазами ошеломленного князя сверкнул боевой вогульский топор, направленный на безоружного священника…

Микал не успел предупредить удара — и пораженный в грудь отец Иван грузно упал на землю, успев только простонать:

— Господи!..

Князь бросился на убийцу, но Асыка (это был он) ловко увернулся от него и быстро исчез в темноте, отомстив главному виновнику своей неудачи.

Удар свирепого дикаря был верно направлен. Рука его не дрогнула, поражая свою жертву. Отец Иван испустил дух на глазах князя Микала, познавшего теперь, какая высокая душа скрывалась под неприглядною внешностью попа-грешника. Покчинцы оплакивали его как отца родного, забывая его человеческие слабости. Все понимали, что только геройская решимость попа спасла городок от разорения вогулами, не пощадившими бы ни старого, ни малого, если бы Покча была занята ими.

А Бурмат просто неудержимо рыдал над телом погибшего, повторяя:

— Искупил ты жизнь свою, отец Иван. За ближних душу положил. Вечная память тебе, служителю верному Бога христианского!..

Недешево досталась покчинцам победа над вогулами: двадцать два человека было убито в схватке, да почти вдвое более того было изранено и искалечено вражьими стрелами и копьями, которыми в начале приступа вогулы осыпали защитников городка. Потери, таким образом, были тяжелые. Много семейств осиротело, много жен осталось вдовами, осужденными на самую печальную участь при тогдашних суровых нравах.

Заголосили бедные женщины, лишившиеся своих кормильцев и поильцев, захныкали осиротевшие дети, напуганные окружающею суматохой… Принасупились уцелевшие ратники, перенося раненых и убитых в избушки, где живым перевязывали раны, а мертвых обмывали и клали в передний угол, чтобы через три дня предать их погребению по обряду Православной Церкви…

Пригорюнился и князь Микал, видя, каких бед натворил Асыка со своею ордою, подчинявшеюся ему беспрекословно. Отступление вогулов от Покчи он приписывал единственно страху перед отцом Иваном, появившимся среди сражающихся в церковном облачении, с крестом в руках, что, по-видимому, вызвало в уме дикарей представление о воскресшем из мертвых епископе Питириме. Впоследствии он узнал от пленных вогулов (а их было захвачено живьем пять человек), что многие из них приняли храброго попа за усть-вымского святителя, в убийстве которого они участвовали. Один же вогул уверял, что он ясно видел, как двое светоносных юношей, с огненными мечами в руках, реяли в воздухе над священником, грозя сподвижникам Асыки… Это последнее обстоятельство заставило Микала сознаться, что он напрасно роптал на Бога христианского, чудесным действием Которого Покча была сохранена от разорения, а женщины и дети покчинцев остались невредимыми, что было дороже всего.

— Пожалуй, взаправду оно того… Бог христианский нам помог… — сказал Микал, взвесив в уме все события тревожной ночи, завершившейся геройским подвигом и смертью отца Ивана. — Только урону получили мы много. Недаром нам победа досталась… Эх, кабы раньше знать, что вогулы на нас наступают!..

Но раньше никто не мог предвидеть, что Асыка появится перед Покчей. Напротив, молва говорила, что вогулы ушли в набег за Каменный Пояс, на реку Тюмень, где обитали татары сибирские. Поэтому Микал не ожидал нашествия своих кровных врагов в такое время, когда о них не было ни слуху ни духу. Однако Асыка перехитрил пермского князя, оставившего некоторые предосторожности, что, несомненно, послужило бы гибелью для Покчи, если бы отец Иван не устрашил вогулов своим видом, заставившим их бежать из осажденного городка в неописуемом ужасе и беспорядке.

По подсчете павших врагов оказалось, что убито их пятьдесят семь человек, а раненых вогулы унесли с собой кого только заметили, конечно. Осталось в руках покчинцев пять живых вогулов, которых победители хотели было утопить в Колве, но благодушный Бурмат предупредил такую жестокость, запретив расправу над пленными.

Преследование бежавших дикарей прекратилось почти в виду Покчи, потому что, достигнув леса, вогулы тотчас же остановились и оказали упорное сопротивление. Асыка поспевал везде. Он ловко бросал из-за деревьев пук тоненькой крепкой веревки, на конце которой была устроена петля. Веревка быстро развертывалась в воздухе и захлестывала шею того, для кого была предназначена. Таким образом был пойман один покчинец, отважно бросавшийся вдогонку за отступавшими вогулами. Его, разумеется, убили на месте, вонзив нож в горло. У другого была снесена шапка с головы… Остальные благоразумно отступили к городку, не желая подвергаться опасностям ночной схватки в чаще леса с таким отчаянным головорезом, как Асыка…

Когда взошло солнце, воевода Бурмат лично сделал разведку в глубине леса, чтобы узнать, куда ушли вогулы, но Асыка так искусно спутал следы своего отряда, что даже опытные звероловы-пермяне не могли решить, в какую сторону удалился неприятель, исчезнувший подобно камню, брошенному в воду.