Выбери любимый жанр

Святой Илья из Мурома - Алмазов Борис Александрович - Страница 24


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

24

Но временами поздними пришли каганы русов: Хельги-старый[8], а до него — Аскольд-варяг, сильно побили хазарские рати. И хоть потом хазары вновь заставили Киев дань платить, а всё ж не те стали... Отец Одихмантьевича ему рассказывал, как пришёл князь великий киевский Святослав и как побил он многих болгар и хазар. Диковинный был князь — и не варяг, и не славянин. Говорил и по-варяжски и по-славянски, а хохол во лбу носил, как степняк... Кто только в его дружине не состоял! И торки, и русы, но всё же была дружина в основе своей славянская. Славянских богов чтили, славянским идолам жертвы носили: петухов да быков, а то и людей...

Шибко тогда Одихманово племя боялось. Далеко на север откочевало. Но Святослав на Волгу прошёл много южнее, а назад не возвращался. Другим путём в Киев пошёл. Разгромил Итиль, перешёл на Чёрное море и по Днепру вверх поднялся в стольный град свой.

И опять стала мурома соловая людей имати (а пуще всего малолетних, кои родство своё забыть могут в новых странах да назад бежать не станут) и русам да хазарам продавать. Но при Святославе русы слабеть стали. Меньше в них стало варяжского корня, всё больше славяне русами стали зваться. И торговля людьми почти замерла, потому что среди русов стали попадаться люди с крестами на шнурках, которые верили невидимому Богу, и чтили Его бескровно, и рабами не торговали.

Потому служил Одихмантьевич хазарам, но если приходили дружинники киевские, от них данью малой откупался. Заходили они на полюдье редко. Больно далеко были леса муромские от Киева — матери городов. «А этот! — думал Соловей. — И не дружинник, а в Киев торопится! Зачем?»

И смутная догадка, что всё дело в том маленьком кипарисовом крестике, что на нитяном гайтане виднеется в распахнутом вороте Ильиной рубахи, заставляла его внимательнее вслушиваться в слова молитв, которые распевали отроки Ильи и он сам на утренней и вечерней молитве.

«Но ведь Киев — самое гнездо языческое! — думал Соловей. — Там ведь самое большое славянское языческое капище. Не так давно туда всех знаменитых идолов свозили. На горе им святилище строили... Правда, с этими идолами не всё гладко вышло: разные племена почитали разных богов. Своих богов, как родичей, не отдавали, а чужим богам не служили, а ругались! Потому бывали на местах служения такие драки, что до муромских лесов про них слухи докатывались...»

И хоть, говорят, сильны и другие боги в Киеве и служат своим богам и христиане, и подольские иудеи, и даже мусульмане, что приняли новую веру и вынуждены были бежать с Волги, а всё же главные боги, Перун да Сварог, — боги славянские, языческие. Им Киев-град и все племена — варяги, русы, древляне, тиверцы, уличи, северяне-вятичи, радимичи, полочане, словены — жертвы несут да костры возжигают. А боги мери, чуди, веси, муромы на Перуна да Сварога походят, потому Киев-град Соловью не враждебный. Боги не оставят Одихмантьевича, который всегда служил им. Кормил их кровью и жертвы всякие приносил, в том числе и пленников. Так что ехал в Киев Соловей, надеясь, что князь его вернёт в его земли, только заставит клятвы на верность принести и служить Киеву, как уже не однажды делали другие киевские князья: Хельги-старый, Янгвар, которого за жадность разорвали меж двух берёз древляне, Хельги — регина русов, Святослав-князь, а вот теперь — Владимир...

И не было особого труда клятву принести новому князю. Старый-то погиб, стало быть, и клятвы ему нет. Можно теперь и новому князю покориться.

Правда, Соловей клялся в верности хазарам... Но хазары далеко... Да и обязательств своих он не нарушал. Рабов поставлял на Великий шёлковый путь исправно. Кстати, может быть, в Киеве община подольских хазар-иудеев заступится за своего союзника, за верного Соловья-разбойника. А уж он потом рабами от них откупится. Надежды у Одихмантьевича были, и небезосновательные. Но меркли они, когда видел он широкую спину Ильи. Человека, для него совсем непонятного: ни киевского князя дружинник, ни князь, ни вождь... Клятв никому никаких не давал, а вот рвётся в Киев! Пленника везёт, который в Киеве, может, и гостем будет, а сам Илья — пленником! Но едет! И работорговцам Соловья не продаёт, и выкупа не берёт... Непонятный, как тот невидимый Бог, которому он постоянно молится, человек этот, Илья из Карачарова...

Неторопливой хлынцой-трусцой шёл крошечный отряд Ильи Муромца, сидня карачаровского, а слава бежала далеко впереди. Невидимые в лесах охотники присматривались к проезжающим да весть в свои становища несли. А как прошли Ильины отроки полпути — поредели леса. Стали слева появляться в рощах сначала поляны великие, а затем уж поля пошли, где рощицы малые гривками держались да затягивала, буйная на переломе лета, все овраги зелень. Начала краснеть бузина, начали розоветь бока у диких яблок, что попадались вдоль тропы-дороженьки...

В попадавшихся редко селищах и погостах путников встречали радушно. Соловья разглядывали с любопытством. Много про его куражества наслышаны были. Иные дивились, что он человек собою, потому — ходили слухи, будто он птица-оборотень.

Раза два летели из чащи в путников стрелы да выскакивали лихие разбойники. Однако их Илья на щит брал да плетью одной учил. Панцирь его стрелы пробить не могли, а в бою рукопашном никто с ним не мог сравниться.

   — Что-то больно легко идём! — вздыхал Илья. — Говорили, что дорога вовсе непроезжая, ан вот нам и супротивников нет...

   — Нет, потому что слава о тебе пошла как о воителе, — говорил старый гридень. — А случись тут крестьянину ехать неоружному, так и ждать долго не придётся — наскочат лихие людишки. Известное дело: вдоль дорог племена разбоем живут. А ты иди да радуйся, что тебя не тревожит никто...

   — Это меня всего более тревожит! — вздыхал Илья. — Когда хорошо всё — мне особенно боязно. Беды жду!

   — Да ну тя, накличешь ещё, — плевался гридень.

Так и далее странствовали...

Он пустил добра коня да и богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырский
С горы на гору стал перескакивать,
С холмы на холму стал перемахивать,
Мелки реченьки, озерка промеж ног спущал.
Подъезжает он ко реченьке Смородинке,
Да ко тоей он ко грязи он ко черноей,
Да ко тоей ко берёзе ко покляпые,
К тому славному кресту ко Леванидову.
Засвистал-то Соловей да и по-соловьёвому,
Закричал злодей-разбойник по-зверинаму,
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да и лазуревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле еси приклонилисн...
А тут старыя казак да Илья Муромец,
Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый,
Во свои берёт во белы он во ручушки,
Он тетивочку шёлковенькую натягивал,
А он стрелочку калёную накладывал,
То он стрелил в того Соловья-разбойника,
Ему выбирал право око со косицею.
Он пустил-то Соловья да на сыру землю,
Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
Он повёз его по славному по чисту полю,
Мимо гнёздышко повёз да соловьиное…

Глава 8

Канглы под Черниговом

Беда себя ждать не заставила. В пяти днях пути от Киева отряд увидел первые сожжённые сёла и первых убитых. Старый гридень, Илья и Одихмантьевич, который вроде оправился и пообвык в отряде Ильи и почти уже не чувствовал себя пленником, сунулись следы глядеть.

24
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело