Святой Илья из Мурома - Алмазов Борис Александрович - Страница 75

Несколько десятков громадных кораблей приняли па борт четыре тысячи киевских дружинников. Ветер ударил в тугие паруса. Упруго качнувшись на солёной волне, флот владычицы морей тогдашнего мира — Византии понёс их через Чёрное море, через узкий пролив к гаваням бухты Золотой Рог константинопольского рейда.

Плыли всего две недели. И воевода Илья Муромец лишний раз убедился в правоте слов князя Владимира: до Византии недалеко, а по морю — рукой подать!

По высадке на шумных пристанях Константинополя понял и другое: предусмотрительные византийцы истратили огромные деньги на доставку русского корпуса морем, потому что боялись, как бы следовавший сухопутной тропою огромный отряд не соединился с болгарским войском. Всё же — братья по вере. Как бы не произошло то, что хорошо помнили в Константинополе.

Не стали бы русы и варяги со славянами грозить Царьграду, как грозил ему отец Владимира князь Святослав.

В Константинополе дружину киевскую постарались держать как можно меньше и сразу кинуть в бои, чтобы не составляла она угрозы столице империи.

Но город — самый большой в тогдашнем мире — Илья рассмотреть успел. Никогда богатырь не смог бы представить такое скопление народа и домов, улиц, площадей, рынков... Город поглотил русский корпус, как песчинку. И всё же присутствие большого числа дружинников из Киева не могло не наложить на жизнь Константинополя своего отпечатка, хотя город был многонациональным. В нём были целые огромные кварталы сирийцев, армян, евреев, целые районы, заселённые славянами, но больше всего, конечно, греков...

Не сразу, но всё же успел разобраться воевода, как устроен город. Кто здесь набольший, кто меньший, кто сильный, кто слабый... Конечно, его поразили богослужения и храмы, каких он никогда прежде не видел. Такой красоты и такой мощи не мог представить себе человек, выросший в лесах и воевавший в степях безлюдных.

Над городом высилась розоватая громада Святой Софии. Она поражала издали, потому что более всего напоминала холм природный, а не человеком сотворённый, но, когда Илья попал внутрь, голова у него закружилась!

Тысячи свечей освещали необыкновенную красоту фресок и мозаик, мерцало золото и серебро паникадил, священных риз и тысяч драгоценных окладов книжных, потиров и статиров. Когда же запел тысячеголосый хор, Илья и спутники его, как и те, что были здесь прежде, могли сказать: «Позабыли мы, где находимся: на земле или на небе!»

Константинополь ошеломлял! Но, прожив несколько дней в ожидании приёма у императора, Илья разглядел и многое другое. Да и трудно было не разглядеть.

Ежедневно в городе происходили казни. Нельзя сказать, что Илья прежде казней не видывал. Казнили и в Киеве, но это было редко, и казнили, как правило, отъявленных преступников. Здесь же казнь была ежедневным спектаклем, куща сбегались простолюдины и приезжали знатные, словно на представление скоморохов. И казни-то все какие-то особенные, измышленные хитростным сатанинским умом! Умелые палачи, кои, к ужасу Ильи, гордились своим ремеслом, били приговорённых кнутами, вырывали языки, рубили руки и ноги. Но была казнь особая — в быке. Посреди площади стоял бронзовый пустотелый бык, который раскалялся разведённым под ним костром. В него засовывали жертву, и поджариваемый человек кричал, умирая. Крик его, искусно изменяемый специальным устройством, превращался в бычий рёв, что был слышен чуть не во всём городе.

И здесь палачи проявляли изобретательность: могли кинуть жертву в раскалённого быка, и тогда гибель была почти мгновенной, а могли толкнуть в холодного зверя и медленно разогревать его. Тогда бычий рёв слышался часами! Десятками ослепляли дезертиров, бежавших из византийской армии, что дезертирства не уменьшало. И это тоже страшно удивило Илью. Среди дружинников дезертиров не было никогда. Люди рвались в дружину. Почитали за великое счастье, ежели в дружине оказывались. И смерть и даже увечье в бою считали милостью Божией!

   — Какие-то ромеи (так звали византийцев) не такие, как мы! — сказал Илья Сухману Одихмантьевичу, командовавшему отрядом русов и варягов.

   — Знамо, не такие! — ответил умный и приметливый мурома. — Наши-то в дружину по воле идут, а ромеи — по принуждению.

Византийское войско состояло из стратиотов, которые жили в деревнях, сами себя содержали, но за службу в армии получали земельный надел и всякие налоговые послабления. Однако налогов налагалось так много, что доходов с надела земельного не хватало для того, чтобы стратиот был исправен, здоров и хорошо вооружён. Он уже не мог, как прежде, содержать коня, не мог купить хороший доспех или оружие, даже провианта собрать в нужном количестве.

   — Потому, — сказывали Илье и Сухману увечные стратиоты, питавшиеся милостыней Христа ради у многочисленных храмов константинопольских, — ежели прежде стратиоты составляли знаменитую тяжеловооружённую византийскую конницу, то теперь их в основном брали во флот, где никакого домашнего снаряжения не требовалось.

Расспрашивали Илья, Сухман и прочие воеводы, почему увечные стратиоты милостыней меж дворов волочатся в городах, а не живут, как в Киевском княжестве, на попечении своих общин крестьянских и родов.

   — Потому, — отвечали калечные, безрукие, безногие и слепые бывшие воины, — что деревня вся в скудости пребывает. И весь народ чёрный в скудости. Скажем, в городе-то, при нынешнем строительстве великом, каменотёс получает двадцать фолов в день, хотя трудится от зари до зари, спины не разгибая, а нищий, ежели повезёт, может и сто фолов за день собрать!

   — Что же это за держава такая, — сказал Сухман, — что бездельный более трудника благ имеет? Мы в Киеве, не в пример вашему городу великому, проще живём, а такового обычая у нас нет. Вона как на Подоле у нас ремесленный люд живёт! Что твои воеводы! — сказал и осёкся, глядя, как судорога дёрнула щёку Ильи. — Здеся больно меж князьями и народом чёрным разница велика! Я распытывал: в центре города дом две тысячи номисм стоит, а мистий — работник у боярина — едва две номисмы в месяц заработать может. Крестьянин в деревне и того не имеет.

   — И земля обильна, и даже больше нашей, а в скудости народ живёт! — соглашался Илья.

   — Он вспомнил, как, пребывая по какой-то воинской надобности в горах, встретил крестьянина, что на горбу своём тащил корзину с землёй — делал в горах себе поле.

   — Это на камнях, где любой ветер и дождь все труды его смоет! — возмущался Илья, рассказывая об этом Сухману. — Да и много ли он земли за всю свою жизнь в горы снесёт! А кругом земля впусте стоит! Поля кустарником зарастают! А тронуть — не моги! Каждый клочок сосчитан, за каждый клочок — налоги плати!

   — Да, — говорили дружинники-христиане. — Чаяли мы державу православную увидеть, от коей к нам свет истины просиял! Чаяли здесь подобие Царствия Небесного найти, потому что люди в законе живут! А нашли — горшок с помоями! Шутка ли: монахи смиренные трактиры да кабаки держат! Им надобе душу спасать да за народ молиться, а они тот народ спаивают!

   — Грех! Грех! — подтверждал Илья, видя в огромном константинопольском порчу бесчисленное число воров и проституток, трактиров и кабаков. — Христос изгнал торгующих из храма! А здеся и храмы-то в торжища превратили! И за всё-то плати! Дышать скоро за деньги будут! Всё на деньгах стоит!

   — Да не стоит, а валится! — вздыхал Сухман. — Аль не ведомо, мы-то здесь по какой надобности? Мы — наёмники суть! Потому что воюем не в пример лучше подданных державы сей! Не блюдут они своей отчины! Где же она устоит? Не мать держава сия детям своим, но мачеха!

   — Может, государь нонешний Василий Второй учинит порядок? — размышлял Илья. — Сказывают, он многие налоги отменил да недоимки простил! Воюет вона как умело!.. Прямо герой!

   — Герой? — усмехнулся Сухман, — А где это видано, чтобы герои по пятнадцать тысяч пленных ослепляли? А?