Святой Илья из Мурома - Алмазов Борис Александрович - Страница 81

   — Упрись! — прокричали воеводы, и десятки русов, пав на одно колено, упёрли в землю длинные копья. Мгновенно ряд алых щитов превратился в стальную щётку:

Илья вытащил меч и взмахнул им. Тучи стрел полетели на атакующих. Кони и всадники, переворачиваясь через головы, покатились в реку.

Но инерция наступления была так велика и лавина была столь многочисленна, что не замедлила скачки.

Сотни всадников продолжали бешеный бег, пока не вылетели на поле перед пехотинцами, где были вбиты, с наклоном в их сторону, самшитовые короткие колышки. Это немудрое укрепление калечило коней наступавших, но было безопасно для тех, кто оборонялся и решился бы контратаковать. Кони контратакующих наступали бы не на заточенный конец колышка, а на его тело и обламывали бы сто или прижимали к земле, не повредив копыт.

Илья взмахнул мечом второй раз, и прямо перед атакующими появились тонкие железные цепи, через которые кубарем покатились кони. Но первые всадники успели послать коней и перескочили заграждение. Вопль «Алла!» заглушил все команды и крики.

Со всего маху конный смерч ударился в русские деревянные щиты. С глухим стуком вонзились и завязли в них бамбуковые копья. Вал наступающих остановился, заклубился перед пехотой, как стремительный поток, ударившийся в плотину.

Однако опытные арабские кавалеристы мгновенно бросили свои копья, не пытаясь их вытаскивать из щитов. Копья на длинных древках стали, подобно рычагам, собственным весом выворачивать из земли вбитые острым концом щиты, открывая воинов. Если бы пехотинцы первого ряда не были закованы в доспехи — все бы полегли под булатными саблями арабов.

Но русы ждали такого поворота событий. Они шагнули вперёд прямо по упавшим щитам и, взявши в руки по два меча, кинулись, прямо под копыта коней.

Никогда никакое умение не спасёт всадника, ежели попадает он в гущу пехоты и теряет инерцию удара! Ему нужны оруженосцы, ему нужны пешцы, которые бы своими телами, доспехами и мечами прикрыли его со всех сторон, не дали стащить с коня или повалить вместе с конём. Ежели пехоты нет — нужно отходить.

Что-то отчаянно прокричали арабские командиры, и, вздыбив коней, лавина попыталась повернуть обратно. Но с флангов из-за горы, перейдя вброд мелководную горную реку, ударила тяжёлая, закованная в железо кавалерия русского корпуса. Дорвались до врага, который был неуловим на быстрых своих конях! И уж тут пошли мечи махать со всего плеча! Скоротечен и кровав конный бой. Но здесь рубились долго. Неповоротливые, тяжеловооружённые всадники давили врага тяжестью своих доспехов, силою страшных ударов длинных мечей. Арабы падали рядами, потому что главное их достоинство — скорость и манёвренность — применить было невозможно. Русы взяли их в тесный бой.

Положение чуть исправила подоспевшая арабская пехота, но отборные бегуны выдохлись, пока добежали до окружённой кавалерии. Плечо в плечо арабы-пешцы проломились ко всадникам и продавили в сече коридор, по которому пошли конники в отход. Тут и сработала уловка Ильи.

Как рыба, попавшая в плетёный вентерь, не может выйти обратно, так и арабское войско повсюду натыкалось на копья ромейских когорт, ополчившихся против них по всему пути, где промчались арабы, их не заметив. Теперь они расплачивались за горячность и неосмотрительность своего удара.

К исходной точке атаки, туда, где оставался лагерь и обоз арабов, не доскакал и не добежал никто. Пленных брали десятками. И хоть те дрались ножами до последнего, а всё же побрали их чуть не полк.

Пленных согнали в хорошо просматриваемое место под нависшей скалой. Приставили опытную и сильную стражу — понимали: попались в плен не дети-небывальцы, а закалённые бойцы, воевавшие не один год.

   — Во каки волки сидят! — сказал воевода Стемид, в крещении Степан, Илье, когда они обходили поле боя и подсчитывали потери.

Пленные очень разнились между собой. В белых бурнусах и кожаных панцирях были привычные русам воины, а вот тех, что были в чёрных одеждах и чёрных плащах, они прежде никогда не видывали.

   — Давай-ко поближе их разглядим, — предложил воевода. — Это какие-то вовсе нами не виданные.

Чёрные воины были все ранены, и если их однополчане-арабы и иные мусульмане с благодарностью принимали пищу и помощь — эти отказывались и от пищи, и от воды, и от перевязок, помогали друг другу сами. Когда пришло время молитвы, они все, превозмогая боль в ранах, стали на колени лицом к Мекке.

Илья разглядел у них на бурнусах и папахах знаки хаджа — все побывали в святых для мусульман местах, совершая паломничество.

   — Это, брат, вои непростые, — сказал Илья, разглядывая их со вниманием. — Это какие-то особенные — лучшие, должно быть, у арабов.

   — Что ж они так оплошились? — засмеялся щербатый славянин, что стоял в охране.

   — Чего на войне не бывает! — ответил Илья.

   — Наш Бог ихнего завсегда бьёт!

   — Как был ты язычник, — улыбнулся Илья, — так и остался. Бог-то един!

   — Кто его знает, — не сробел парень. — Вот помрём — всё знать будем.

   — Это верно, — согласился Илья.

   — Ты близко-то к ним не подступай! — сказал Илье воевода. — Ещё кинутся. Ишь как глазами зыркают!

   — Это на Илью Иваныча? — засмеялся охранник. — Где кинутся, там и останутся.

Муромец бесстрашно шагал среди сидящих рядами пленных, словно его тянуло что-то, словно что-то давно потерянное отыскивал. Чуть в стороне сидела кучка воинов в одеждах из дорогой чёрной ткани, но в центре этой горстки бойцов был один, одетый почти нищенски.

Илья подошёл ближе.

   — Илья Иваныч! — закричал прискакавший из разведки конник. — Арабы все ушли! Победа!

   — Победа! Победа! — пронеслось среди отдыхающих, не снявши доспехи, воев русского корпуса, дале пронеслось по рядам византийцев. С гор спускались армянские лучники. Загудели дудки, забил барабан, и, обнявшись, пошли плясать воины в белых кожаных штанах с чёрными рисунками, в меховых шапках...

   — «Победа!» Кому победа? — спросил, усмехаясь, Илья Степана. — Нам, что ли? Армянам, что ли? Царьграду победа! А эти как под арабами, так под Царьградом гнуть шею обречены...

Степан только вздохнул.

Илья, вдруг повернувшись к тому, что сидел в окружении избранных бойцов, наклонился через их головы.

   — А ведь ты меня понимаешь... — сказал он. — А? Это ты — Сын Сокола?

Кошкой бросился сидевший на земле в горло Муромца. И даже он, Илья, боец несравненный, не знавший поражений, такого не ожидал и рухнул навзничь. Нападавший умело перехватил Илье горло и давил, стараясь переломить, сдвинуть кольца пищевода, лишить упавшего Илью дыхания.

Илья успел прижать подбородок к груди, и стальные пальцы нападавшего скользили по его бороде, не в силах охватить мощную шею борца, защищённую ещё воротом высокого стёганого зипуна, что надевался под кольчугу. Отовсюду бежали воины, били кистенями по головам пытавшихся подняться пленных, держали их, как собак бешеных, остриями копий.

   — Сидеть! Сидеть!

Невольно вокруг боровшихся образовался круг. Илья страшным усилием оттянул руки противника от горла и открыл глаза. Прямо ему в душу глядели синие, налитые ненавистью глаза нападавшего. Он был молод, но рваный шрам шёл у него от виска до подбородка по бритой щеке — видать, в яростных сечах побывал этот воин. Бурнус свалился с его головы, и светлые кудри рассыпались по плечам.

   — Эва! — прохрипел Илья. — Здоров ты, парень, а всё ж бороться не умеешь. — И, отдыхая, удерживая запястья противника, сказал: — Вот ужо я тя поучу.

Мгновенно обвив ногою ногу лежащего сверху и перехватив левой рукою плечо, он крякнул и, как деревянную колоду, на которой учили его бороться ещё там, в Карачарове, дед и отец, перевернул нападавшего. Тот выгнулся дугой, но Илья, севший всей тяжестью на него, придавил к земле.

   — А душить, милай, надоть так! — сказал он без всякой злобы, показывая приём и не собираясь убивать побеждённого. — Вот-та куды руку кладёшь. Да и давишь либо локтем, либо воротом.