Война с демонами. Мертвые демоны (сборник) - Бретт Питер - Страница 10

Амит заблажил и забился в руках воинов, пока один не врезал ему копьем по затылку, после чего повалился без чувств.

Дама с отвращением посмотрел на Амита:

– Снесите эту пакость в Палату Вечной Скорби, чтобы дамаджи содрали кожу с его презренных костей.

Аббан уронил полог, углубился в шатер и налил себе кузи.

Через несколько секунд полог поднялся и снова упал.

– Пар’чин чуть не сломал колено дама Кэвере, – сказал Джамере. – Он хочет за это нечто посущественнее, чем кузи.

Аббан, другого и не ждавший, кивнул:

– Когда я споткнулся, тебе, а не Пар’чину полагалось задержать Кэвере, – напомнил он.

Джамере пожал плечами:

– Он одолел бы меня и не стал бы слушать возражений.

– Чтобы больше такое не повторялось! – пригрозил Аббан. – Пар’чин мне важен, и я чрезвычайно огорчусь, если потеряю его.

– Думаешь, он найдет Анох-Сан? – спросил Джамере.

Аббан рассмеялся.

– Не говори глупостей, юноша, – сказал он. – Эти карты копируют уже три тысячи лет, и даже если они укажут ему дорогу, затерянный город, если и существует, похоронен в песках. Пар’чин – дурак добросердечный, но все-таки дурак.

– Он озлится, когда вернется, – заметил Джамере.

Аббан пожал плечами:

– Поначалу – возможно…

– Но ты помашешь перед ним каким-нибудь другим древним свитком, и он все забудет, – подхватил Джамере и отхлебнул из бутылки Аббана, не потрудившись налить в чашку.

Аббан улыбнулся и снабдил мальчонку всевозможными дарами для подкупа, которые придется раздавать в Шарик Хора. Он проводил Джамере взглядом, в котором гордость смешалась с глубоким сожалением.

Из юноши мог выйти толк, не забери его дама для жизни пустой и бессмысленной.

Из «Меченого» было изъято множество сцен. Некоторые сокращались из-за объема (я написал исключительно длинную для дебютного романа книгу), или ради ритма, или потому, что уводили в сторону от основного сюжета и снижали общее напряжение.

Однако многие – неплохие самостоятельные рассказы, и я очень рад тому, что издательство «Сабтеррениэн пресс» предоставило мне возможность включить некоторые из них в этот сборник, снабдив их собственными комментариями.

В этом эпизоде рассказывается, с чего все началось. В 1999 году я посещал курсы для авторов, работающих в жанре фэнтези, и нам дали домашнее задание: написать первую сцену нового романа. Я сочинил небольшой рассказ о мальчике по имени Арлен, которому не разрешали уходить от дома дальше, чем он мог добраться к полудню, потому что ему следовало вернуться до наступления ночи, когда появлялись демоны.

Не буду врать: я состряпал рассказик за вечер и, получив оценку (естественно, высшую), бросил его в ящик стола, где он протомился годы. Тогда я работал над другой книгой, но Арлен не шел у меня из головы, и я постоянно делал пометки, записывал что-нибудь о его мире. Весь цикл о «Меченом» вырос из этого рассказа в тысячу шестьсот слов.

Это начало стало серьезным камнем преткновения в переговорах с издателем. Она уверяла, что прологи устарели, а мой вдобавок выдержан в совершенно отличном от основного повествования стиле и никуда не годится. Она считала также, что в нем нет ничего, о чем нельзя рассказать в других местах. Я категорически возражал, полагая, что он отлично задает общее настроение и важен для понимания личности маленького Арлена.

Это были бурные споры. Я глубоко уважаю моего издателя; я всячески старался взглянуть на ситуацию ее глазами. Мне понадобилось время, чтобы обособиться от личной привязанности к эпизоду и оценить его беспристрастно. Когда удалось, я осознал ее правоту и вырезал сцену. По-моему, книга стала лучше, хотя лично мне этот рассказ по-прежнему очень дорог. Я искренне рад увидеть его наконец напечатанным.

Ребенком Арлен играл на воздухе до самых сумерек и только с их наступлением откликался на материнский зов. Он думал, что нет ничего хуже, чем каждую ночь сидеть взаперти, и не хотел терять ни минуты светового дня.

Он вставал затемно и выходил за порог отчей фермы до петухов – в тот миг, когда на холмы падали первые лучи солнца, озарявшие багровое небо и разгонявшие тени для нового дня. Мать требовала считать после этого до ста, но он не слушался.

Приключения ждали, но Арлен знал: перво-наперво – хозяйство. Он подхватывал у двери выстланную тканью корзину, мчался в курятник и, не обращая внимания на возмущенное кудахтанье, собирал яйца, управляясь с ними ловко, как жонглер с разноцветными шариками.

Ворвавшись в дом, ставил корзину – пусть мать найдет – и опрометью выбегал снова. Отец не успевал натянуть комбинезон, мать – переодеться после сна, а мальчик уже сидел на стульчике под коровой. Он приносил молоко и, пока отец завтракал, спешил покончить с остальными делами. Крытый колодец, коптильня, мариновальня, силосная башня – всюду надо было поспеть, и он ураганом носился по ферме.

Утренний ритуал умиротворял. Восстанавливал связь с землей, которая нарушалась каждую ночь, когда мать запирала двери, а отец проверял оконные метки.

Арлен выпускал из хлева скотину и, щелкая кнутом, гнал свиней в дневной загон, а овец – на пастбище. Хрюшек и лошадей кормил, об овцах почти не думал. Сторожевых собак у них не водилось, но бяши все равно не отваживались выйти за меченые столбы, так как трава там выжжена и вытоптана.

Находились и другие заботы – не столь частые и не такие приятные. Бывало, что с наступлением сумерек какого-нибудь животного не оказывалось на месте – пиши пропало. Он находил его утром, растерзанное в клочья, и хоронил за нужником.

Арлен проделывал все это тысячу раз и так наловчился, что к середине утра обычно заканчивал работу. К этому времени отец уходил в поля проверять меченые столбы, и Арлен шел домой, где его ждал привычный завтрак, который мать сохраняла горячим: овсянка, яйца и бекон. Голодный как волк, он съедал все в один присест. Запивал молоком и срывался с места.

Мать ловила его. Всегда. В доме вечно находились дела, и он их терпеть не мог. Но с матерью не поспоришь, а нытьем не принесешь дров, не подметешь пол и не пополнишь свежим углем набор для меток. «Пряжа сама не сделается», – говаривала она.

К середине дня он освобождался. Пока отец не вернулся с полей и не нагрузил его новыми делами, Арлен проглатывал полдник – хлеб и сыр. Распробовать не успевал, как и завтрак. Еда питала его, и не больше.

«Далеко ли я сегодня зайду?» – прикидывал он, жуя. До сумерек оставалось почти восемь часов, и четыре из них он мог прошагать в любом направлении. А солнце подскажет, когда повернуть назад.

Это была опасная забава, на которую не осмеливались другие дети Тиббетс-Брука. Одно из тысячи отличий Арлена от них. Все остальные довольствовались жизнью в Бруке, не видя и не желая видеть дальше соседнего холма. Так надежнее. Отец считал это разумным, но Арлен думал иначе. Жители Тиббетс-Брука чересчур полагались на чужие рассказы о том, что находится дальше по дороге, или в лесах, или южнее за рекой… если там есть река. Арлен предпочитал увидеть все собственными глазами.

«Далеко ли я заберусь, имея в запасе весь день? – думал он постоянно. – Если перестану заниматься хозяйством с утра, если не придется поворачивать на полпути и бежать домой, пока не стемнело?» Эта мысль и захватывала, и ужасала его. Что лежит за точкой невозврата?